Рене поднялся вместе с Люка и, как и было договорено, остался в передней, пропустив вперед капитана.
Капитан Люка был бесконечно умным человеком; он нашел возможность, находясь в присутствии императора, рассказать ему, не произнося имени Рене, о всем том героическом, прекрасном и отважном, что совершил молодой человек; однако он обнаружил, что император осведомлен о всех этих подвигах не хуже его самого; это придало Люка смелости, и у него достало отваги сказать императору, что, если тот желает видеть этого героя, он может представить его, поскольку молодой человек пришел вместе с ним и теперь ожидает его в передней.
Император кивнул в знак согласия, а затем нажал на колокольчик; дверь открыл адъютант.
— Пригласите третьего помощника «Грозного», господина Рене, — произнес Наполеон.
Молодой человек вошел.
Наполеон бросил на него взгляд и с удивлением обнаружил, что молодой человек не облачен в мундир.
— Как это вы пришли в Тюильри в штатском платье? — спросил он Рене.
— Сир, — ответил Рене, — я пришел в Тюильри не для того, чтобы иметь честь встретиться с вашим величеством, ибо не ожидал быть принятым вами, а для того, чтобы сопроводить капитана, с которым рассчитываю провести часть дня. К тому же, сир, я не совсем помощник капитана. За три дня до Трафальгарского сражения капитан Люка назначил меня на эту должность на своем корабле, на котором за несколько дней перед тем умер третий помощник; однако мое назначение не было утверждено.
— Я полагал, — промолвил Наполеон, — что вы занимали должность второго помощника…
— Да, сир, но на борту корсарского корабля.
— На борту «Призрака» Сюркуфа, не так ли?
— Да, сир.
— Вы участвовали в захвате английского корабля «Штандарт»?
— Да, сир.
— И даже проявили большую отвагу?
— Я делал все, что было в моих силах, сир.
— Мне известно о вас от губернатора Иль-де-Франса, генерала Декана.
— Я имел честь быть представленным ему, сир.
— Он рассказывал мне о путешествии, которое вы совершили в глубь Индии.
— Да, я и в самом деле проник в ее внутренние области на расстояние около пятидесяти льё от побережья.
— И англичане не побеспокоили вас?
— Это была та часть территории Индии, которую они не занимают, сир.
— И где же это? Мне казалось, что они заняли всю Индию.
— В королевстве Пегу, сир, между реками Ситтанг и Иравади.
— Меня уверяли, что вы предприняли опасные охоты в этой части Индии.
— Я столкнулся с несколькими тиграми, и мне удалось убить их.
— Испытывали ли вы сильные ощущения, когда в первый раз стреляли в одного из этих зверей?
— В первый раз — да, сир, затем — уже нет.
— Почему так?
— Потому что второго я заставил опустить глаза, и с этого момента мне стало ясно, что тигр — это животное, над которым человек должен быть властен.
— А при виде Нельсона?
— При виде Нельсона, сир, я испытал минутное замешательство.
— Почему?
— Потому что Нельсон был великим военачальником, сир, и я подумал, что, возможно, он необходим в качестве противовеса вашему величеству.
— Но тогда, выходит, вы выстрелили в человека, ниспосланного Провидением!
— Нет. Ибо я сказал себе, что если он действительно ниспослан Провидением, оно отведет от него пулю; впрочем, — продолжал Рене, — я никогда не похвалялся тем, что убил Нельсона.
— Но если все же…
— Подобными поступками не похваляются, — перебил императора Рене, — да и сознаются в них с трудом. Если бы я убил Густава Адольфа или Фридриха Великого, это было бы сделано лишь потому, что на мой взгляд их смерть должна была принести моей стране благо, но сам я при этом никогда бы не утешился.
— А если бы вы оказались в рядах моих врагов, стреляли бы вы в меня?
— Ни за что, сир!
— Хорошо.
Он жестом дал знать Рене, что аудиенция закончена, однако удаляться пока не надо, и снова вызвал Люка.
— Господин капитан, — обращаясь к нему, промолвил он, — прямо сегодня я объявляю войну Англии и Пруссии. В войне против Пруссии, которая лишь в одной точке выходит к морю, вам делать нечего; но в войне против Англии я задам вам работу. Вы один из тех людей, о которых я говорил по поводу Вильнёва и которые умеют умирать, а порой и хотят умереть.
— Сир, у Трафальгара я ни на минуту не терял Вильнёва из виду. Ни один из нас не осмелится сказать, что выполнял свой долг с большей неукоснительностью и святостью.
— Да, но лишь когда он оказался у Трафальгара. Я это знаю, но до тех пор он доставил мне немало огорчений. Это ему я обязан тем, что вступил в Вену, вместо того чтобы вступить в Лондон.
— Не стоит жалеть об этом, сир, вы ничего не потеряли от такой смены маршрута.
— В смысле славы безусловно, но сегодня вы видите, что, хоть я и вступил в Вену, все начнется сначала, ибо мне придется снова объявить войну Англии и Пруссии. Но так как, по-видимому, других возможностей у меня нет, я буду сражаться с Англией на континенте, сражаясь с королями, которым она предоставляет денежную помощь. Я еще увижу вас, перед тем как эта война начнется, капитан Люка; вот офицерский крест Почетного легиона, который я прошу вас принять, не забывая при этом, что я снял его со своей груди.
Затем он обернулся к Рене и сказал:
— Что же касается вас, господин Рене, то оставьте вашу фамилию и ваше имя моему адъютанту Дюроку, и, поскольку капитан Люка, видимо, ваш друг, мы постараемся не разлучать вас с ним.
— Сир, — промолвил Рене, приблизившись к императору и поклонившись ему, — до тех пор пока вы, ваше величество, не были знакомы со мной, у меня была возможность сохранять то имя, которое вам назвали, говоря обо мне, и под которым я был вам представлен, но теперь это значило бы обмануть императора. Лучше подвергнуться гневу Наполеона, чем обмануть его. Сир, для всех я Рене, но для вашего величества я зовусь граф де Сент-Эрмин.
И, не отступив ни на шаг, он склонился перед императором и ждал.
Какое-то мгновение император оставался неподвижен, брови его нахмурились; лицо его вначале выражало удивление, сменившееся затем суровостью.
— То, что вы сейчас сделали, сударь, это хорошо, но совершенно недостаточно для того, чтобы я вас простил. Возвращайтесь к себе, оставьте свой адрес Дюроку и ждите моих распоряжений, которые передаст вам господин Фуше. Ведь если я не ошибаюсь, господин Фуше является одним из ваших покровителей.
— При том, чтобы я ничего не сделал для этого, сир, — с поклоном ответил Сент-Эрмин.
Затем он вышел и отправился ждать капитана Люка в его экипаже.
— Сир, — сказал Люка, — я ничего не знаю о поводах гневаться на моего бедного друга Рене, которые могут быть у вашего величества, но готов поручиться вам честью, что это один из самых верных и самых храбрых людей, которых мне довелось знать.
— Черт возьми, — ответил Наполеон, — я только что убедился в этом! Не назови он свое имя, к чему его никто не вынуждал, быть бы ему капитан-лейтенантом.
Оставшись один, Наполеон с минуту оставался неподвижным и озабоченным, а затем с яростью бросил свои скомканные перчатки на письменный стол.
— Мне не повезло, — промолвил он, — ведь именно такие люди, как он, нужны мне во флоте.
Что же касается Рене, или, если угодно, графа де Сент-Эрмина, то лучшее, что он мог теперь сделать, это подчиниться полученному приказу.
Именно так он и поступил.
Он вернулся на улицу Ришелье, в гостиницу Мирабо, и стал ждать
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
XCVIIIПОЧТОВАЯ СТАНЦИЯ В РИМЕ
Второго декабря 1805 года Наполеон одержал победу в битве при Аустерлице.
Двадцать седьмого он объявил, что династия Бурбонов перестала царствовать в Неаполе.
Пятнадцатого февраля Жозеф Наполеон вступил в город, во второй раз оставленный Бурбонами.
И, наконец, 30 марта он был провозглашен королем Обеих Сицилий.
Следуя за новым, а точнее сказать, будущим королем Неаполя, французская армия вторглась в Папскую область, чем глубоко разгневала святого отца, который вызвал к себе кардинала Феша, чтобы выразить ему свое недовольство по поводу того, что он назвал нарушением территориальной неприкосновенности.
Кардинал Феш доложил об этом Наполеону.
Наполеон велел передать папе следующий ответ:
«Святейший отец, Вы владыка Рима, это правда, но Рим вошел в состав Французской империи; Вы — папа, но я — император, такой же император, какими были германские императоры и каким был еще прежде Карл Великий, и для Вас я Карл Великий во многих отношениях, в отношении силы и в отношении благотворения. Так что подчинитесь законам федеративного устройства Империи, открыв свою территорию для моих друзей и закрыв ее для моих врагов».
При получении этого чисто наполеоновского ответа глаза папы, обычно столь кроткие, запылали огнем ярости, и он заявил кардиналу Фешу, что не признает над собой земных владык, и если Наполеон желает возобновить по отношению к нему тиранию в духе Генриха IV Немецкого, то он возобновит противодействие ей в духе Григория VII.
Наполеон с нескрываемым презрением ответил на это, что он не особенно боится духовного оружия в XIX веке и к тому же не намерен давать никаких поводов для его правомерного использования, ибо всегда воздерживался касаться религиозных материй, и что он ограничится тем, что будет ущемлять его как светского владыку, но оставит в Ватикане как почитаемого всеми епископа Рима и главу всех епископов христианского мира.
Этот спор, не усиливаясь и не затухая, тянулся весь декабрь 1805 года, но в том же месяце, желая выказать свое вполне категорическое намерение идти до конца, Наполеон отдал генералу Лемаруа приказ занять вооруженным путем провинции Урбино, Анкону и Мачерату, прилегающие к побережью Адриатического моря.
И тогда Пий VII, отказавшись от своего замысла отлучить императора от Церкви, стал обсуждать возможность примирения, условия которого были следующими: