– Слушай, но это ведь и есть точь-в-точь твоя позиция! Король снял это у тебя с языка!
– Какая еще позиция?
– Какая позиция? Да та самая, с которой ты носился, публично защищая ее по газетам и по салонам – о том, что наши поселенцы не способны получать прибыль от колоний, не используя давно забытые историей, отсталые методы. Вот тебе и прекрасная возможность доказать, насколько твои теории справедливы!
– Жуан, хватит издеваться надо мной! Ты разве не видишь, что от меня ждут, чтобы я за несколько месяцев сделал то, что надо было начать делать уже несколько десятков лет назад? К тому же ты даже не представляешь себе размеров жертвы, на которую я вынужден будут пойти: оставить все – мой дом, мою страну, свою жизнь, друзей, работу – и все это для того, чтобы залезть в какую-то дыру на конце света, где и поговорить-то не с кем, где ты можешь считать себя счастливым, если тебя не сразу сжили со света малярия, муха цеце, оспа или желтая лихорадка.
– Желтой лихорадки на Сан-Томе́ нет.
– Ладно, Жуан, не передергивай! Я бы посмотрел, как бы ты повел себя на моем месте!
– На твоем месте я бы поехал. Точнее, на твоем месте я бы чувствовал себя морально обязанным ехать.
– Such a friend![16]
– Луиш, я говорю тебе именно как друг, и доказательством тому будет мое обещание, что если ты поедешь, навестить тебя там, по крайней мере, один раз.
– Один раз!.. Жуан, ты пойми, речь идет о том, чтобы провести три года на островах посреди Атлантики, за восемь тысяч километров от Лиссабона, куда новости, почта и газеты приходят только дважды в месяц! Опера, театр, балы, концерты, лошадиные бега, обыкновенная прогулка по набережной Тежу – ничего этого не будет! Сельва и море, море и сельва! С кем я буду разговаривать, с кем обедать, ужинать, с кем заниматься любовью, в конце концов – с черной какой-нибудь?
– Это служебная миссия за границей, на благо страны. А большинство таких миссий не предполагает работу в посольстве где-нибудь в Риме или Мадриде.
– Да, но и не в ссылке на экваторе!
– Луиш, послушай и хорошенько подумай. Эта должность поднимет твой престиж, даст тебе ощущение выполненного долга. По возвращении она обеспечит тебе всеобщее признание и, черт возьми, это будет вызовом той мелкой монотонности, в которой все мы живем! С другой стороны, Луиш, у тебя ведь кроме друзей, по сути, нет ничего, что могло бы тебя здесь удерживать – ни жены, ни детей, ни родителей, ни невесты, насколько я знаю. Ты не делаешь карьеру, которую было бы жалко оставить, не занимаешь какое-нибудь завидное теплое местечко. Все, что у тебя есть, – это твое предприятие, и ты, вне сомнения, подыщешь кого-нибудь, кто будет им управлять в твое отсутствие. А там ты найдешь себе новые хорошие контракты для твоих кораблей.
– Кстати, должен тебе сказать, мне только что поступило довольно необычное предложение от Вери́ссиму, продать компанию. Этот тип, похоже, догадался, что сейчас для этого наступил самый подходящий момент.
– Что? Серьезно, он хочет купить ее? И неплохо платит?
– Больше, чем я когда-нибудь осмелился бы за нее попросить.
– Ну, Луиш, это тебе точно с неба упало. Прямо знак судьбы. Тогда у тебя готово решение буквально для всего: ты соглашаешься на престижную должность на Сан-Томе́. Свое жалование ты сможешь откладывать, так как там его тратить будет не на что. Ты продашь компанию, заключив отличную сделку, и тебе не придется о ней беспокоиться, когда ты будешь в отъезде. А деньги положишь здесь под проценты в Burnay или куда-нибудь еще, чтобы вернуться состоятельным человеком. Кстати, между делом, сама собой распутывается и эта твоя головная боль с моей кузиной Матилдой. Как видишь, все складывается!
– А причем здесь твоя кузина Матилда?
– Луиш, подумай хорошенько: есть ли хоть какой-нибудь смысл тебе связываться с ней, может, даже сломать всю ее жизнь, стать причиной скандала, из которого, наверняка, никто без потерь не выберется – если ты сейчас рассматриваешь возможность через пару месяцев уехать отсюда? Ты сможешь так с ней поступить?
– Да, но кто сказал, что я думаю об отъезде? Это только ты пока рассматриваешь такую возможность вместо меня!
– Да, конечно же, ты рассматриваешь эту возможность, иначе ты бы сразу сказал королю «нет».
– Королю нельзя так просто сказать «нет»: это не то же самое, что отказать, например, Вери́ссиму.
– Понятное дело. Однако же, правда заключается и в том, что, если бы эта мысль казалась тебе полностью неприемлемой, ты тогда не ждал бы столь неделикатно целую неделю, чтобы дать ответ, зная с самого первого момента, что он будет отрицательным.
– Ну что ж, Жуан, тогда тебе остается только посадить меня на корабль и отправить куда подальше, в тропики! Я склоняюсь к мысли, что больше всего в этой истории тебя радует, что ты сможешь убрать меня подальше от Матилды…
– Нет, Луиш, дело не в этом. Я считаю, что ты должен быть подальше от Матилды в любом случае, уедешь ты или останешься. С другой стороны, по совсем другим соображениям и как твой друг, я считаю, что тебе нужно ехать. Только есть одна вещь, которую я должен тебе сказать: я полагаюсь на твою честь и надеюсь, что пока ты не будешь абсолютно уверен в том, что откажешься от предложения короля, ты не будешь завязывать отношений с Матилдой.
– Если ты не против, Жуан, этот вопрос мы решим вдвоем, я и Матилда. А моя честь подсказывает мне, что если завтра или позже я с ней встречусь, еще не приняв решения относительно Сан-Томе́, я скажу ей заранее, что происходит.
– Ну что ж, наверное, на сегодня это самое лучшее, на чем можно было бы остановиться. Пошли присоединимся к остальным, а завтра поговорим более спокойно.
На следующий день Луиш-Бернарду приехал в контору своей Навигационной компании к десяти утра. Он попросил, чтобы ему разыскали и привели капитана Валдемара Ашсе́нсиу, капитана «Катарины», которая в то время стояла на якоре в Атлантической бухте Мар-да-Палья, напротив Лиссабона. Прежде чем перейти работать в компанию, капитан плавал между столицей и Сан-Томе́.
Потом Луиш-Бернарду попросил свою секретаршу передать все акты и документы главному управляющему, заказал папки с последними отчетами и счетами компании, а также отчеты министерства по делам флота и заморских территорий с годовым перечнем всех грузов, перевозимых в оба конца между Лиссабоном и Сан-Томе́, включая также списки пассажиров и их данные. Секретарше, удивившейся тому, что он даже не притронулся к положенным на стол газетам, с чтения которых он традиционно начинал каждое утро, он сказал, чтобы, кроме как по случаю приезда Ашсе́нсиу, его больше не беспокоили. Вслед за этим Луиш-Бернарду начал писать на листке бумаги имена всех знакомых ему людей, которые имели хоть какое-нибудь отношение к Сан-Томе́ и При́нсипи.
К полудню, будучи выдернутым из глубокого сна, каким моряки обычно спят на суше, к нему явился капитан Ашсе́нсиу. Уже достаточный опыт общения в этой среде, имевшийся у Луиша-Бернарду к тому времени, научил его тому, что не стоит оценивать качества служащего торгового флота по тому, как он выглядит на суше. Иначе, увидев его сейчас в дверях, он давно бы уже заменил капитана. Чувствуя некоторый физический дискомфорт от его присутствия, Луиш-Бернарду был краток и после приветствия перешел сразу к делу. Он спросил капитана, что, по его мнению, должен взять с собой человек, вынужденный отправиться в долгую командировку из Лиссабона на Сан-Томе́, уточнив только, что этим интересуется его товарищ, рассматривающий перспективу провести на островах некоторое время.
– Все, – с максимальной естественностью в голосе ответил капитан «Катарины».
– Все? Нет, подождите: там нет вообще ничего, даже еды?
– Нет, еда есть, доктор Валенса. Это как раз единственная вещь, которая там в достатке. Есть рыба, хорошая и в изобилии, фрукты – только собирай с деревьев, курятина, свинина, матабала (это что-то вроде картофеля, только вкусом похуже), мука из маниоки. Нет риса и овощей – вот этого нет.
– Ну, а остальное?
– Остального нет ничего.
– Ничего? Ну, например, чего не хватает?
– Так, мы говорим о мужчине, не так ли? О таком, как сеньор Валенса, который собирается поехать туда жить, ведь так?
– Да, о мужчине.
– Значит, так, сеньор. Для мужчины там нет ничего. Нет чернил, писчей бумаги, лезвий для бритья, нет ни полотенец, ни салфеток, нет посуды и столовых предметов, нет одежды, обуви, нет сбруи для лошадей, нет восковых свечей, нет никакого вина и вообще никакого алкоголя, за исключением жуткого местного самогона, нет фотобумаги, музыкальных инструментов, металлических кастрюль, нет утюгов. Нет ничего, сеньор.
– Табака тоже нет?
– Табак иногда привозят с Азорских островов или из Бенгелы[17].
Полностью подавленный, Луиш-Бернарду отпустил капитана и без особого энтузиазма и вдохновения начал составлять список того, что некто, но не он, возьмет с собой на Сан-Томе́, если однажды он согласится туда отправиться, чтобы прожить там три долгих года.
Покончив с этим, он перешел к чтению свежих газет, начав с O Século. Он всегда считал ее хорошей газетой, с хорошими новостями и репортажами, с хорошим языком, достойными источниками информации и серьезными аналитическими статьями. Последнее время, правда, O Século склонялась в сторону республиканского лагеря, хотя ей было далеко до памфлетной тональности таких изданий, как A Luta или A Vanguarda с ежедневными оскорблениями в адрес королевской фамилии и монархии в целом. Однако O Século шла в ногу с духом времени, который, конечно, благоволил республиканцам, особенно после того, как те присовокупили к своим задачам борьбу с бедностью и эксплуатацией, после забастовки рабочих 1903 года в Порто. Правительство попыталось тогда ее подавить, отправив против тамошних ткачей гвардейцев и прибывший в северную столицу крейсер Дона Аме́лия. И, хотя Луиш-Бернарду бы