Дэвид Джеймсон опустил вниз глаза, словно ребенок, не желающий раскрывать собственную тайну.
– Ах, мой дорогой Луиш, этого я вам сказать не могу. Это является частью моих функциональных обязанностей. Или вы полагаете, я здесь нахожусь только ради участия в светских вечеринках на Сан-Томе́?
Луиш-Бернарду слегка присвистнул.
– Снимаю шляпу, Дэвид! Однако ваша настойчивость и везение на этом заканчиваются. Теперь же, надеюсь, вы не возражаете, я буду вынужден отправить вас назад в город. И когда я соберусь в обратный путь на Сан-Томе́, вы сможете поехать со мной.
– Это что – приказ, Луиш?
– Да, это приказ губернатора.
– Но у вас нет такого права, Луиш!
– Есть, Дэвид, и вы хорошо это знаете. Это внутреннее дело правительства колонии, я имею право закрыть его от посторонних глаз. Заметьте, я говорю о посторонних в целом, а не об иностранцах.
– Мне кажется, это больше похоже на силовое, а не на правовое решение…
– Дэвид, вы можете думать все, что хотите. Я не позволю вам находиться здесь, и, уверен, на моем месте вы сделали бы то же самое.
– Откуда вам знать, Луиш?
– Я знаю, вы сделали бы то же самое.
– Вы ошибаетесь: когда я был на аналогичном вашему месте, – только, простите, что я это говорю: оно было несравнимо более важным, – я никогда не преступал закон… Даже ради собственного блага.
Луиш-Бернарду посмотрел на друга: ему продолжало казаться, что между ними что-то изменилось, и это «что-то» исходило от Дэвида. А может, он просто к нему несправедлив?
– Мы сможем обсудить это в другое время, по-дружески или по-другому, как вам будет угодно. Но сейчас, простите, Дэвид, мне придется отправить вас в обратный путь. У меня еще много срочных дел.
– Жаль, Луиш. Когда свидетели становятся нежеланными, это всегда плохой признак. Мне для понимания общей картины происходящего было бы важно знать, как вы со всем этим управитесь. И раз вы отправляете меня прочь, это дает мне право предположить, что вам придется разбираться с серьезными вещами.
Луиш-Бернарду уже не слышал или притворился, что не слышал своего друга. Теперь им снова управлял инстинкт. В ходе разговора с Дэвидом он осознавал, что группа соотечественников, стоявшая чуть в стороне, тем не менее слышала их диалог и ждала его реакции на неожиданное появление англичанина. Губернатор повернулся к майору Бенжамину и слегка повысил голос, чтобы его было хорошо слышно:
– Сеньор майор, будьте любезны, выделите двух людей из местного гарнизона для сопровождения господина английского консула и его помощника назад в город. И по прибытии пусть они проследят, чтобы консул не покидал город до тех пор, пока они не получат моих новых распоряжений.
Дэвид снова сел в седло, кивнул группе на площади и направил лошадь вперед медленным шагом. За ним следовал нанятый им в городе проводник, к которому, уже за воротами вырубок, также присоединились двое конных солдат. После их отъезда Луиш-Бернарду решительным шагом вернулся к Габриэлу, продолжавшему все это время сидеть под деревом, укрываясь от палящего солнца, которое успело подняться уже довольно высоко.
– Ну что? – спросил губернатор, явно вознамерившись разом покончить с начатым делом. – Пойдешь со мной или нет?
– Пойдемте, – ответил Габриэл и попытался подняться.
Луиш-Бернарду попросил, чтобы раненому принесли палку и приказал ему опереться о его плечо. И именно так, медленным, неуверенным шагом они, главарь бунтовщиков плантаций Инфанта Дона Энрике и подпиравший его плечом губернатор, вошли в тот самый барак, где в тяжелом молчании прижавшиеся друг к другу в полумраке черные фигуры встретили их полутысячей пар блестящих глаз.
Стоявший внутри запах пота и испражнений был тошнотворен, и выветрить его из барака было практически невозможно. После яркого полуденного солнечного света Луиш-Бернарду сразу же потерял ориентацию и не видел перед собой почти ничего, кроме волнообразной, бесформенной и медленно ползущей, словно вулканическая лава черной массы, в которой иногда проявлялись очертания тел и их напряженное дыхание. Габриэлу удалось остановить нараставший шум голосов, которые оживились с его появлением. Он начал говорить на непонятном для Луиша-Бернарду креольском языке, в котором тот понимал лишь отдельные слова – губернатор, Сан-Томе́ и имена убитых управляющего и надсмотрщика. Потом Габриэл отвечал на чьи-то вопросы из толпы; кто-то с ним пререкался, спорил, и сам разговор выглядел каким-то странным, рваным и неровным, будто бы все они вместе не говорили, а пели. Затем голоса надолго замолчали, и снова заговорил Габриэл. Он делал это медленно и мягко, будто бы обращаясь к детям. Когда он опять замолчал, установилась тишина, и слово взял некий старик с поблескивавшей во мраке седой бородой, после чего от плохо различимой массы тел отделились два молодых человека. Выйдя вперед, они встали рядом с Габриэлом. Луиш-Бернарду какое-то время полагал, что теперь вся эта темная толпа должна будет двинуться вперед, до тех пор, пока, наконец, не раздавит его о противоположную стену барака. В какой-то момент ему стало по-настоящему страшно, и он начал размышлять о том, до какой степени он беззащитен перед этими потными тенями, горящими давним, запрятанным долгое время где-то внутри гневом. Он и сам теперь истекал потом. Им были пропитаны его волосы и прилипшая к телу рубаха, сердце взволнованно билось, дыхание было прерывистым и частым. Он подумал, что не хотел бы, чтобы кто-то видел его в таком состоянии, на грани паники, как перед расстрельным взводом, который еще не решил, как с ним поступить. И тут он почувствовал, как Габриэл толкает его в плечо.
– Что?
– Вот те двое, которые убили управляющего и надсмотрщика. Они согласны сдаться вам и чтобы их судили на Сан-Томе́. Прикажите увести войска, и, если «Громилу» снимут со смены, они сейчас же разойдутся по домам. А утром все будут на построении, чтобы пойти на работу.
В течение нескольких секунд Луиш-Бернарду молчал, пытаясь собраться. Потом он вытер пот с лица рукавом рубахи, уже изрядно намокшей, пригладил руками волосы, глубоко вздохнул и вышел наружу.
В помещении администрации вырубок Инфанта Дона Энрике Луиш-Бернарду созвал совещание с участием администратора, вице-губернатора Антониу Виейры, заместителя куратора Жузе́ ду-Нашсименту, майора Бенжамина и капитана Да́риу. Собравшиеся стоя ожидали начала его выступления. Губернатор все еще был мокрым от пота, обоняние, вплоть до легких, все еще сохраняло тот умопомрачительный запах набитого людьми склада, запах страха и грязной трагедии. Перед его глазами на стене висел какой-то абсурдного вида календарь, остановивший свой отсчет дней годе-то в марте прошлого года. На нем был изображен какой-то заснеженный альпийский пейзаж, с радостной парой лыжников на вершине горы и с надписью на французском: «Санкт-Мориц. Зимний лыжный сезон». Ему вдруг захотелось рассмеяться или, наоборот, заплакать. Бежать отсюда, забыв все – в этот снег, холод. Зажечь камин и, согреваясь его теплом, заниматься любовью с Энн. Вечно.
– Итак, сеньор инженер. Я договорился с вашими рабочими о следующем: я забираю с собой Габриэла, в отношении которого нет каких-либо обвинений в совершении преступления, а, скорее, даже наоборот. Также я заберу двух негров, обвиняемых в убийстве управляющего и надсмотрщика, для заключения их под стражу и предания суду на Сан-Томе́. Другой ваш надсмотрщик, которого они обвиняют в том, что он любит поиграться плетью, «Громила», будет снят со своей рабочей смены и переведен на другую работу. С вашей стороны не должно быть никаких наказаний, репрессий или сведения счетов. В обмен на это завтра все выходят на работу, и дальше все идет своим чередом, как раньше. Вся армия немедленно отбывает вместе со мной, однако присутствующий здесь сеньор субкуратор должен будет составить отчет – мне, вице-губернатору Антониу Виейре, а также для министерства – обо всем, что здесь случилось, о причинах произошедшего, о мере ответственности каждого и о мерах, которые будут приняты для того, чтобы подобное не повторилось ни на этих, ни на других вырубках. Засим я спрашиваю вас: согласны ли вы и даете ли вы мне слово чести выполнить свою часть перечисленных обязательств?
Инженер Леополду все это время наблюдал за губернатором все с той же глухой злобой, что и чуть ранее, утром. Он наблюдал, как губернатор входил в барак к взбунтовавшимся рабочим, с восхищением, которое он не мог скрыть, и с тайной надеждой, что там-то тот и заполучит свой самый главный урок жизни. И вот теперь он вышел оттуда с решением, разом покончившим с установившимся здесь насилием и требуя от него – всего-то! – отстранить от работы надсмотрщика. Это настолько раздражало инженера, что никак не позволяло ему принять и признать губернаторский триумф. Злоба сеньора Леополду сыграла с ним злую шутку. Она не позволила ему правильно оценить ситуацию, убедив в том, что он все еще в состоянии бросить своему сопернику последний вызов:
– Не могу ответить вам на это ни отрицательно, ни утвердительно. Дело в том, сеньор губернатор, что данные вырубки – частное хозяйство. Распоряжаетесь здесь не вы, а мой хозяин в Лиссабоне. С ним-то мне и придется это обсудить.
Еще до того, как ему ответить, Луиш-Бернарду почти что пожалел инженера: ну что ж, раз он так хочет, чтобы его при всех унизили, он это получит.
– Ах, вы говорите, ваш хозяин, сеньор граф Бурней?! Я его очень хорошо знаю, и вы только что подали мне мысль написать ему напрямую и рассказать, что здесь произошло. Интересно, что он подумает, если я ему расскажу, что из-за издевательств над рабочими его плантаций тут разразилось восстание, в результате которого погибло пять человек, включая управляющего. Что пришлось вызывать войска, что вице-губернатор острова даже телеграфировал в Лиссабон с просьбой прислать ему целый военный корабль. Я расскажу, как с утра пораньше с Сан-Томе́ сюда прибыл губернатор, и что пришлось отменить намеченный визит на При́нсипи Его Высочества наследного принца и сеньора министра по делам колоний. А еще я добавлю, что обо всем этом могут рассказать лиссабонские газеты. И что все это происходит тогда, когда Португалия пытается убедить весь мир и, прежде всего Англию (чей консул по этому случаю здесь тоже поб