– Луиш, что же вы? Не танцуете. Разве это не входит в ваши обязанности? – Вопрос, наверное, был несколько ироничный, но вот голос, которым она его произнесла, не мог обманывать: он был грустным, доносясь откуда-то из глубины, из пропасти, наполненной до краев печалью. Со стороны казалось, будто она, ведомая мужем, плывет поверх этого деланного веселья, этого пустого праздника жизни.
– Не нашел себе пары, – ответил он, выдержав ее пристальный взгляд и не пытаясь спрятать свои столь же печальные глаза. После этого он перевел взгляд чуть в сторону и добавил:
– Приветствую, Дэвид.
– Приветствую, Луиш.
Они простояли так несколько мгновений около ресторана, не зная, как выйти из создавшейся ситуации, понимая при этом, что все вокруг сейчас пристально на них смотрят. Дэвид среагировал первым. Он двинулся внутрь заведения, увлекая за собой Энн.
– Ну ладно, давай зайдем и что-нибудь выпьем. До встречи!
Луиш-Бернарду слегка поклонился в ответ, продолжая оставаться в таком же положении, прислонившись плечом к стене и глядя перед собой, как будто бы наблюдая что-то важное, что вдруг привлекло его внимание. Затем он незаметно поставил бокал на ближайший к нему столик, обогнул здание и, двигаясь вдоль его стены, вскоре исчез в темноте улицы, пересекавшейся с той, на которой стоял ресторан. Там он закурил сигарету и направился назад к дому.
В свою первую поездку в Анголу «Минью» забрал с собой рабочих и членов их семей, общим числом в 78 человек, чей срок контракта к этому времени уже истек. Вернувшись через неделю, во второй половине января, корабль взял на борт еще 25 репатриантов. Во время отплытия третьего рейса Луиш-Бернарду с утра находился на пристани, наблюдая за посадкой: на корабль взошли пятеро рабочих, три женщины и четверо детей. Повернувшись к ним спиной, Луиш-Бернарду неожиданно нос к носу столкнулся с Жерману Валенте. Тот записывал что-то в черную тетрадь и выглядел необычайно поглощенным своими служебными обязанностями.
Поприветствовав губернатора кивком головы, он снова углубился в свои записи, будто бы ничего не случилось. Луиш-Бернарду почувствовал, как кровь приливает к голове.
– Послушайте, вы! Я полагал, что мы с вами поняли друг друга: это – репатриация по-настоящему, а не какой-нибудь ваш очередной кукольный театр!
Жерману Валенте оторвал глаза от тетради и ответил, воплощая собой все спокойствие на свете:
– А что вы от меня хотите? Чтобы я их силой сажал на корабль?
Луиш-Бернарду еле сдержался, чтобы не задушить его. Он сделал два шага вперед.
– Вы что издеваетесь?
– Да неужели?
Луиш-Бернарду сделал еще один шаг вперед. Жерману Валенте продолжал стоять, не двигаясь и не отступая, глядя на него.
– Гарантирую вам: не позже чем сегодня Лиссабону придется сделать выбор между вами и мной. И тогда одному из нас придется убраться отсюда, поджав хвост.
– Может, вам как раз и выпадет эта честь, сеньор губернатор…
Луиш-Бернарду сжал кулаки настолько сильно, что у него побелели костяшки пальцев, и выпалил, чеканя каждое слово:
– Завтра вы узнаете ответ, сукин вы сын, нанятый плантаторами!
Он развернулся к нему спиной, отвязал привязанную к столбу на пристани лошадь и рванул галопом в сторону дома. Приехав, он тут же заказал Себаштьяну обед и закрылся у себя в кабинете, составляя текст телеграммы, которую сегодня же намеревался отправить в Лиссабон. Телеграмма адресовалась лично министру и представляла собой ультиматум довольно простого свойства: либо куратора немедленно снимают с должности, либо он, губернатор, начиная с сегодняшнего числа, подает не подлежащее пересмотру прошение об отставке. Если все это было на самом деле двойной игрой, причем, заметим, глупой и довольно грубой, то мириться с этим он больше не намерен. Лиссабону придется выбирать, как это было несколько месяцев назад. Тогда по просьбе администраторов плантаций был уволен помощник куратора из-за того, что он якобы способствовал созданию нестабильной, грозящей мятежом ситуации на острове, – и все это лишь потому, что он серьезно относился к своим обязанностям и следовал голосу собственной совести.
Луиш-Бернарду написал четыре или пять вариантов телеграммы, рвя их одну за другой потому, что ни одна из них не показалась ему в достаточной степени твердой и убедительной. Ему нужна была формулировка, которая потом могла бы скрытым образом просочиться в лиссабонскую прессу и которая потом не оставила бы и тени сомнения в том, что он действительно боролся, отстаивая интересы государства и доброе имя своей страны, противостоя непобедимым глупым и зловредным силам. Противостоя им в одиночку и будучи преданным своим лицемерным правительством, не оказавшим ему должной поддержки.
Обед прервал его тщетные поиски наиболее удачной формулировки. Он решил прерваться, пообедать и постараться успокоиться и прояснить свои мысли. После обеда, когда он уже собирался вернуться к работе, Себаштьян известил его о более чем неожиданном визите прокурора, Жуана Патри́сиу. С того самого затянувшегося утра в зале заседаний суда они разговаривали всего лишь раз, по долгу службы, во время церемонии представления местного руководства наследному принцу Дону Луишу-Филипе. Единственное общее, что их когда-либо объединяло, было взаимной неприязнью и ненавистью.
После того как прокурора препроводили в буфетную комнату, где Луиш-Бернарду обедал, он указал ему на стул и жестом руки дал понять, что ждет от него изложения причины этого неожиданного визита. К чему тот и приступил:
– Я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, сеньор… сеньор губернатор, что вы предали свою миссию и интересы государства тем, как вы исполняли возложенные на вас обязанности. Многие люди думают точно так же, как я, те люди, которые здесь живут и по-настоящему любят Сан-Томе́ и При́нсипи, а не ограничиваются лишь тем, что находятся тут проездом, глядя на вещи поверхностно и с презрением.
– Вы ждете от меня аплодисментов? – Сейчас, после недавнего спора с куратором Луиш-Бернарду был готов даже немного поразвлечься, отражая атаки еще очередного соперника.
– Нет, я лишь пришел сказать вам, что мы…
– Мы?
– …мы не намерены более терпеть вашу заносчивость, ваше предательство и тот вред, который вы нам наносите. Достаточно было вашей выходки на суде, вашей бравады на При́нсипи, ваших отчетов, которые вы периодически шлете в Лиссабон, клевеща на всех тех, кто противится вашим пожеланиям и этим вашим ужимкам безответственного либерала.
– И что же в таком случае вы решили – избавиться от меня?
– Нет, остановить вас. Остановить тот вред, который ваше безответственное поведение может нанести плантациям и всей экономике островов.
– Интересная мысль… И как же, позвольте, вы намереваетесь меня остановить?
– Очень просто. Однако это зависит от того, будете ли вы сотрудничать с нами ради всеобщего блага. Вы должны будете убедить вашего английского друга (не знаю, насколько адекватным здесь и сейчас является слово «друг») направить в Лондон отчет о том, что репатриация рабочих, в соответствии с Законом от 1903 года, проходит нормально. То есть что в районе тридцати-сорока процентов работников плантаций – не стоит преувеличивать – возвращаются назад в Анголу после того, как они получили свои законные, причитающиеся им по праву денежные средства. И то же самое, в свою очередь, вы сообщите в Лиссабон. Только и всего.
Луиш-Бернарду потерял всякое желание иронизировать над ситуацией. То, насколько уверенно и угрожающе звучал голос прокурора, заставило его насторожиться.
– Только и всего? А если я и вправду соглашусь на это мошенничество, как вы полагаете, каким образом мне удастся убедить английского консула поверить в эту ложь? Или вы думаете, что он не знает, какое количество рабочих на сегодня было репатриировано?
– Знает, конечно. Он знает все, что здесь происходит. Не знаю, как это ему удается, но правды ради стоит признать, он ничего не пропускает. Однако при содействии с вашей стороны можно надеяться на то, что его удастся убедить позабыть о том, что он знает.
– Ах вот так? И что же вы такое предусмотрели для того, чтобы убедить сначала меня, а потом уже, с моей помощью, и его?
Прокурор посмотрел на него с сожалением человека, которому приходится выполнять грязную работу и которому почти что жаль своего собеседника.
– Альтернатива будет чрезвычайно неприятна для всех…
– Перестаньте проверять, удается ли вам меня напугать, и оставьте этот ваш загадочный идиотский тон. Скажите лучше сразу, чем вы собираетесь меня шантажировать?
– Если завтра господин Джеймсон не отправит соответствующий отчет в Лондон, я прибуду сюда, чтобы вас арестовать.
– Арестовать меня? – Луиш-Бернарду немного неестественно рассмеялся.
– Да, как вы знаете, у меня есть законное право отдать под суд любого человека на этой территории, включая губернатора.
– И каким же будет обвинение, которым вы собираетесь обосновать мой арест? Только не говорите мне, что это – предательство родины.
– Нет. Это адюльтер.
– Адюльтер? – Луиш-Бернарду почувствовал, как у него кружится голова, не понимая, от гнева это или от страха.
– Да, адюльтер. Как вы знаете, любовная связь с замужней женщиной квалифицируется как общественное преступление. Нужны обвинения и необходимые показания, и прокуратура может потребовать предварительного заключения и суда над подозреваемыми. В данном случае речь идет о вашем превосходительстве и о супруге консула Англии. Мне придется заключить под стражу вас обоих. Свидетелей – целый остров. Думаю, даже и мужа можно будет вызвать для дачи свидетельских показаний…
Луиш-Бернарду уже не контролировал себя от резкого головокружения и внезапно овладевшего им звериного инстинкта. Ему пришлось взять длительную паузу для того, чтобы он просто смог это произнести:
– Итак, вы здесь угрожаете тюрьмой за совершенный адюльтер, мне и жене консула Англии, если я и ее муж не уступим вашему жалкому шантажу? Я так всё услышал?