– Ну, я не… – вторая руку инквизитора легла уже на мое плечо.
– Что «не»? Не знали? Не хотели знать? Надеюсь, вы еще не заключили с ним договор?
Я молчал. Что тут сказать? С одной стороны, ответа я не дал, а с другой – монетку-то бросил. Заплатил, стало быть. И сейчас обсуждаю «заказ», который тролль принял к исполнению.
– «Да» или «нет»? Отвечайте!
Я помотал головой. Пусть понимают, как хотят.
– Видиш-шь, – тролль прекратил трепыхаться, когда понял мою пантомиму по-своему. – Он мой!
– Нет уж, милый, – инквизитор склонился к его макушке и выдохнул почти нежно: – Теперь ты сам мой.
– Что? Посуду? Или весь дом, чтобы быстрее?
– А что я прикажу, то и будешь мыть. Языком! – и быстро сделал у него перед носом какой-то пасс.
Тролль дернулся, но застыл, исподлобья взирая на своих мучителей.
– Пусти, – почти жалобно попросил он. – Ну, что я тебе сделал?
– Мне – ничего. Пока ничего, – инквизитор на каждое слово сжимал и разжимал пальцы, словно готовясь нанести удар, – и в какой-то момент мне даже стало немного жаль тролля.
– Что вы делаете, пра?
– Учу одного мелкого наглеца не повышать голос на инквизитора.
– И только-то? А то я смотрю…
– Не туда вы смотрите, брат Груви! Вы все больше по сторонам, а надо и под ноги. Вот пропадете ни за медянку, что я тогда буду делать?
Малодушное желание ответить – мол, в случае чего вздохнули бы с чистой совестью и отправились на покой – я отмел сразу. Как-никак, этот человек сейчас был на моей стороне. Хотя, надо признать, загривок троллю он сдавил весьма профессионально. Так, словно знал или специально у кого-то учился.
– Ты понял? – почти ласково прошипел инквизитор. – А то жертвам твоей ошибки придется несладко.
– Да понял я, понял, – огрызнулся тролль.
– Тогда пошел вон, – процедил мой спаситель, и тролль его послушался. Он шарахнулся в сторону, и цепкие пальцы инквизитора, наконец, разжались. Тролль, все еще пребывая в облике бродяги, рванулся к выходу, сломя голову. Да так быстро, что отвлекшийся на меня пра Михарь его упустил.
– Вот гадство, – выругался инквизитор, но кидаться по пятам счел ниже своего достоинства и вместо этого вытер ладони о штаны и присел на освободившийся табурет. – Вы в порядке?
Я кивнул:
– А вопросик можно?
– Почему бы и нет, – пожал плечами инквизитор. – Но какое отношение это имеет к нашему делу…
– Самое прямое. Вы ведь не были просто целителем? Однажды вам пришлось сыграть чужую роль, но она провалилась, и вам, фигурально выражаясь, пришлось сменить амплуа…
– Нахал, – со странной интонацией протянул инквизитор. – Какой нахал… И почему я не надавал тебе пока по шее?
– Потому, что вы за меня отвечаете. И еще потому, что я угадал?
Да, надо признать, что на сей раз я попал в точку. И, как у каждого, кто пришел в Инквизицию, есть тайная комната, запертый на замочек дневник – словно то, что надо беречь, холить и лелеять, так и пра Михарь немного не тот, за кого себя выдает.
Когда-то он был целителем. Наверняка, одним из лучших в том городе. Потом что-то случилось. Возможно, городок атаковал еще один горный тролль. Возможно, даже этот же самый – тролли по натуре бродяги и легко могут сменить место жительства. Как бы то ни было, но пра Михарь решил применить свои силы. И в отношении тролля проявил себя с такой высоты, что горожане тут же постановили, что у них есть свой собственный некромант – пусть и, так сказать, самоучка. Все дешевле, чем нанимать кого-то на стороне.
И бывший целитель стал подрабатывать некромантом. Правда, полностью проявить талант ему не дали. Кто-то из счастливо спасенных людей, в качестве благодарности, проболтался о том, что в такой-то деревне действует уникальная личность. Он и целитель – золотые руки, и некромант, каких мало, а даже с нечистью может справиться – и вовсе куда там некромантам с дипломами. Талант-самоучка, золотой самородок, одним словом…
Вот так все стало известно Инквизиции. Где и как выдал себя нарушитель дисциплины – осталось тайной, да и не суть важно. А важно другое – его «взяли» тепленьким в разгар очередного «дела».
Дальше все понятно. Доказательства были налицо, и пра Михарь очутился в подземельях инквизиторской тюрьмы. И сидел он там без суда и приговора до тех пор, пока ему не сообщили о том, что он свободен. Только эта свобода стоила малости – он должен был перестать быть целителем, забыть все свои навыки и прежнюю жизнь и стать инквизитором. Конечно, не сразу, а после покаяния, молитв, «отсидки» в отдаленном монастыре простым послушником и обучения инквизиторскому ремеслу. Иначе ему пришлось бы не просто распрощаться со свободой – в случае каких-либо осложнений бывшему теперь уже целителю грозила смертная казнь. Пусть не костер, как за чернокнижие, но виселица, отсечение головы или колесование – на выбор. Нетрудно догадаться, что он выбрал для себя первый вариант, и сменил камзол целителя на рясу инквизитора.
И нетрудно было догадаться, что именно воспоминаниями о собственной сломленной судьбе и можно объяснить тот факт, что он сейчас так близко к сердцу воспринимал судьбу одного молодого, но уже подающего надежды провинциального некроманта, один раз случайно сделавшего шаг не на ту тропинку.
Сначала я боялся, что пра по-простому врежет мне в челюсть – такое у него было лицо. Но потом, по мере того, как длился рассказ, он мрачнел все больше и больше, и под конец сердито кивнул:
– А ты умен.
– У меня было время подумать.
– Некромант, – он резко вскинул голову. – Сначала мне было интересно – ух, ты, получается! – потом захотелось узнать пределы своих возможностей. Потом решил, что могу совмещать две профессии… Правда, видел и обратную сторону медали – некроманты-то большею частью бродяги, как и ведьмаки. Они редко, где задерживаются дольше, чем на седмицу-другую. А лекарю нужна постоянная клиентура. Он должен сидеть сиднем и ждать, пока в нем возникнет нужда. Запасы лекарств опять же с собой надо таскать… Так что, сам понимаешь, в любом случае это длиться до бесконечности не могло…Так, – он сменил тон так резко, что я вздрогнул, – а чего это я перед тобой исповедуюсь? Кто у кого должен требовать отчета о проведенном мероприятии?
– Ну…
– Не «нукай», не запряг! – прикрикнул инквизитор. – Сам вижу, что, раз гуляешь, значит, есть на что! Заплатили?
– Два гроша.
– И один ты уже проел?
Последовал обреченный кивок.
– Давай тогда сюда и второй, – монета перекочевала из ладони в ладонь, после чего неведомо каким образом оказалась у трактирщика: – Пива! На все!
– А… – только и успел вякнуть я.
– Потом поговорим, – отрезал пра Михарь.
Где-то далеко примерно полгода назад…
Деревенька с простым названием Селища действительно когда-то была большой – из-под сугробов торчали остовы десятка домов, несколько лет назад погибших в огне. Еще несколько сугробов с протоптанными к ним тропинками и вившимся откуда-то дымком отмечали наличие землянок – временных жилищ уцелевших семей. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное жилье и обитать там людям предстояло еще не год и не два. Окрестные леса, из которых можно было срубить новые избы, все погорели, везти бревна приходилось издалека, а они стоили так дорого, что на каждое собирали чуть ли не всем миром.
Лишь четыре дома удалось кое-как отстоять от пламени, да и то потому, что они изначально стояли немного в стороне, и владельцы успели немного приготовиться к обороне. Потом в этих домах первую, самую суровую, зиму, пересидели дети погорельцев. Да и на новые бревна для восстановления домов эти хозяева как-то раз ссудили несколько грошей, помогая восстанавливать порушенное хозяйство.
Нежданная гостья сидела у стола в одном из домов. В комнату набилась чуть ли не половина взрослого населения деревни – столько, что пришлось отволочь все оконца, дабы не задохнуться, да и надышали так, что печь можно было для обогрева не топить.
Женщина явно чувствовала себя неуютно под парой дюжин внимательных глаз. Она лишь спустила с головы темный платок и слегка распахнула шубейку, дабы не взопреть. Но ребенка раскутать отказалась и лишь крепче прижимала к себе уснувшее дитя, словно боялась, что его вот-вот отнимут. О себе она сказала мало – только то, что зовут ее Марой, что она – вдова, пришла издалека, и ее сын, родившийся уже после смерти отца, все, что она имеет в жизни. Откуда она взялась и из какого города родом, отвечать отказалась наотрез. Да расспросы как-то сами собой увяли после того, как гостья пояснила:
– Если по моим следам сюда придут другие, ваши незнание может вас спасти.
– А они придут? – хозяин избы опасливо оглянулся на окошко, за которым белело поле. Далеко на горизонте сизо-бурой щеточкой вставал лес. На глазок близко, а по цене, которую надо было заплатить за право нарубить там бревен – как на другом конце света.
– Непременно, – Мара тоже посмотрела на равнину. – Они уже знают, что я здесь.
Люди вздрогнули, словно в ворота уже колотили чьи-то кулаки.
– Поэтому мне надо как можно скорее уходить. И куда подальше.
– Это оно как же… Это, конечно, да, но… – в мужиках радость от того, что опасная гостья уйдет, мешалась с жалостью к одинокой вдове с ребенком, которая вынуждена брести, неведомо, куда. – Вот прямо сейчас, да?
– Нет, – Мара улыбнулась бледными губами. – Пусть малыш немного погреется… И поест.
Словно догадываясь, что речь идет о нем, ребенок зашевелился, пробуждаясь.
Заметив, что сын проснулся, мать позволила ему выпрямиться и усадила на коленях.
Он оказался довольно крупным – не совсем малыш, на вид ему было около полугода, а то и все восемь месяцев. Сидел он, во всяком случае, уверенно и, выпростав ручонки из укутывавшей его шали, потянулся к столу. Мара стянула с его головы колпачок, открыв русые взлохмаченные волосики. Из-под челки открыто и спокойно смотрели серые глаза.
Женщины тут же растаяли. Послышались взволнованные вздохи, охи и ахи, а хозяйка и ее сноха наперегонки кинулись – одна к печи за угощением, а другая