– Сбежал следующей ночью. Они ослабили контроль, решив, что я снова стал человеком. Убил троих охранников. Первого задушил шнурком от плаща, второму разбил голову камнем, третьего зарезал ножом, снятым с трупа второго. Ничего героического, напал со спины и убил. Если хочешь кого-то пожалеть, пожалей их. С одной стороны – простые вояки, что исполняют приказы, а с другой – избалованный хозяйский сынок, больной на всю голову и не понимающий, что все это для его же блага. – Я не стала возражать. – Позволь не рассказывать, как я добирался до Эльмеры. На отбор в Академикум пришел скорее от безнадеги, но неожиданно прошел. Потом написал барону, надежды было мало, но… Рассказал, где я, потребовал оплатить обучение. А если всеблагой барон захочет объявить о моей одержимости, я, как послушный сын, отправлюсь прямиком в Посвящение к жрицам, и пусть они сколько угодно ищут в моей башке демонов.
– И что барон?
– Деньги перевели через две седмицы. Ты ведь знаешь, как читают людей жрицы? Они видят все, а на бароне грехов не меньше, чем на мне, и вряд ли он заинтересован в огласке. Поэтому никогда не даст разрешение на чтение моего разума жрицами.
– Ты все время говоришь о нем как о бароне. Только как о бароне. И ни разу не назвал отцом, – проговорила я, прислушиваясь к гулу пламени.
Парень не ответил. Я подняла голову, и сердце пропустило удар: на лице Криса застыла мучительная гримаса, а рука потянулась к боку.
– Как же больно умирать, – прохрипел Оуэн. – Знал бы, раньше озаботился бы, вместо того чтобы языком молоть.
Снова загудело пламя. Оно уже гудело не переставая. Я ощутила, как дрожит пол.
– Академикум, – выдохнул Крис. – Они что-то делают с Островом.
Гул перешел в скрежет, и пол под нами вдруг стал выгибаться, как выгибается пастила, если ее слишком сильно сжать пальцами. Раздался резкий хлопок, и трещина закрылась, словно пасть чудовища, о котором мне рассказывала в детстве нянька Туйма. А миг спустя в пол ударило загудевшее пламя, мгновенно раскаляя камень и железо. Вверху что-то хрупнуло, брызнула каменная крошка.
– На ту сторону! Живо! – рявкнул Крис, превозмогая боль.
Я вскочила на ноги. На голову продолжал сыпаться какой-то мусор. Схватила Оуэна за руку, потянула… Мне даже удалось приподнять его на несколько сантиметров, а потом рыцарь грузно осел, схватившись рукой за бок.
Пламя продолжало гудеть. Оно гудело и гудело без перерыва, словно кто-то снова перекрыл сопло. Одна трещина схлопнулась, зато вторая поползла по стене за спиной рыцаря.
– Крис! – выкрикнула я, а он, вместо того чтобы ухватиться за протянутую ладонь, оттолкнул мою руку.
Ну сколько же можно? Сколько еще ты будешь отталкивать меня? Ведь это больно. Это как удар стилетом. Мгновенный, быстрый, пронзающий. И каждый раз как первый… Сколько еще я смогу терпеть это? И надо ли? Давно пора развернуться и уйти. Пусть я теперь понимаю его гораздо лучше, но разве своя боль дает право причинять боль другим? Может, лучше вытерпеть одну большую, чтобы прекратить бесконечное множество малых?
Я не знаю, что он увидел в моих глазах. Возможно, вопрос, что я задавала сама себе, а возможно, ответ, который еще не успела осознать, но на этот раз Крис ухватился за протянутую руку и пробормотал:
– Упрямая.
Правда, в его голосе было больше восхищения, чем досады. На этот раз он не просто ухватился за мою ладонь, он попытался подняться. Скрипя зубами и не сдержав стона. Он так и не сумел выпрямиться, лишь привстал, пошатываясь. Стон сменился хрипом. Первый шаг через закрывшуюся трещину он сделал сам, второй помогла я, едва не упав под тяжестью рыцаря. Но все же не упала. Соприкоснувшись с раскаленным камнем, подошвы сапог вдруг зашипели, прикипая к полу. В этот момент Остров снова вздрогнул. Крис чуть не повалил нас обоих. Лучше бы мы упали. Ноги вдруг стали тяжелыми… Нет, не тяжелыми, просто начавшая плавиться подошва помогла мне устоять, прилипнув к камню.
А потом часть стены в той стороне ниши, где мы только что сидели, обрушилась, словно состояла не из каменных перекрытий, а из песка. Сомкнувшийся пол начал расходиться вновь, будто Остров что-то проглотил и теперь снова намеревался раскрыть рот и высунуть огненный язык. Язык, который ни на миг не прекращал лизать камень и железо у нас под ногами. Вот только я все еще стояла одной ногой на той стороне, а другой на этой.
Подо мной разверзлась бездна. Огонь коснулся подошв, которые почти кипели, отставая от камня. Пламя взметнулось вверх. Закричал Крис…
И тогда, балансируя на самом краю, я призвала магию. Как некоторые воины при любом удобном или неудобном случае хватаются за рукоять меча, так я хватаюсь за огонь. Но теперь уже понимаю это и могу контролировать. Могу изменять пламя. Могу дать ему обратный ход.
Зерна изменений встретились с голубым огнем, за один удар сердца обратили его в лед, который тут же осыпался вниз белым крошевом. Руки снова кольнула боль, но уже не так сильно. Крис дернул меня на себя. И мы упали. Он на бок, а я на него. Звякнуло о камни железо. И если сначала это был всего лишь звук, то когда я неловко поднялась, когда собралась спросить у Криса, что они делали с Островом и кто эти «они»…
Взглянула на его лицо, и слова замерли на губах.
– Вы… вытащи, – даже не прошептал, а выдохнул рыцарь, цепляясь руками за бок. Если раньше железка торчала из раны на ладонь, то сейчас почти полностью вошла в тело.
Я упала на колени, отвела полу куртки, что уже промокла насквозь, коснулась края металлической пластины. Пальцы соскользнули, но я схватила снова и потянула. Крис заорал, у меня от его крика чуть волосы не встали дыбом. Я разжала руки, чувствуя, как на глазах вскипают беспомощные слезы.
– Вытащи, – прохрипел он.
Я всхлипнула, в третий раз ухватилась за край металлической пластины, потянула, чувствуя, как металл едва заметно вибрирует от сумасшедшего биения сердца рыцаря, как течет кровь и поддается плоть. А потом не выдержала и на выдохе дернула, как больной зуб.
Кровь хлынула веером, осела на моей груди и руках. Она казалась обжигающей даже в горячем от пламени воздухе. Она казалась живой.
Я посмотрела на Криса. Зрачки рыцаря были неестественно большими, они заполнили всю радужку. Рыцарь попытался улыбнуться, а может, хотел что-то сказать, но не смог. Губы чуть дрогнули, пальцы сжались, а кровь продолжала течь.
В тот день я узнала цену одной минуты.
Минута – это бесконечно мало, чтобы жить.
Минута – это бесконечно много, чтобы умереть.
В минуту можно уложить всю жизнь, но очень трудно уложить смерть.
Цена минуты…
Цена последнего взгляда…
Цена последнего вдоха…
Тот миг, когда ты готова заплатить любую цену, не торгуясь.
Металлическая пластинка вывалилась из моих рук. Зерна изменений, такие послушные и такие привычные, кольнули пальцы. Я вспомнила, как Альберт требовал закрыть кожаные бурдюки с водой. И вспомнила, как отказалась. Магам запрещено изменять живое, даже если это живое давно мертво. А вот Крис был еще жив. Пока жив. И это «пока» не оставляло мне выбора.
Я шевельнула пальцами, вынося сердцевину зерен наружу, выворачивая их наизнанку. Они поддались неожиданно легко, словно я делала это не раз и зерна только ждали, чтобы кто-то провел подобную экзекуцию, изменил их самих, как они изменяли окружающий мир.
Сомнений не было. Был страх. Страх неудачи. И понимание, что последний взгляд Криса я не забуду никогда, даже если захочу. Нахлынул ужас от того, что мне придется жить без этого рыцаря. Это страшное откровение: я вдруг осознала, что могу жить вот так, даже без его любви. Жить и знать, что он где-то рядом или где-то далеко – лишь бы он был. Лишь бы ходил по этой земле. Мне давно пора перестать тешить себя надеждой: данное богиням слово не нарушают.
Я не целитель и о внутреннем устройстве человека знала не больше, чем об устройстве мобиля.
Зерна изменений, похожие на кусачих насекомых, устремились к ране, тут же впились в кожу, вгрызлись в ткани и напитались чужой кровью.
Я действовала наобум, действовала так же, как если бы ликвидировала прореху в кожаном бурдюке. В многослойном бурдюке, что не только обшит мехом, но еще и оплетен бечевкой. Я просто соединяла подобное с подобным. Не зная ни названия тканей, ни их структуры. Я просто заставляла эту изломанную магию находить одинаковые края, впиваться в них и соединять с такими же. Самая простая магия, восстановить структуру вещества… только никто мне не говорил, что это вещество может быть живым. Такие разговоры под запретом, как и магия.
Крис захрипел и выгнулся, закатывая глаза, ноги застучали по каменному полу… От неожиданности я упустила эти похожие на маленьких ежиков зерна изменений, и они, вместо того чтобы рассеяться в пространстве, исчезнуть, как любые другие, не сдерживаемые больше моей силой, вдруг ринулись внутрь парня.
Рыцарь вскрикнул и обмяк.
– Крис, – позвала я. – Кри-и-ис!
Коснулась бледного лица, потом волос, чувствуя, как по лицу катятся беспомощные злые слезы, как сердце колотится о ребра, как ужас от сделанного накрывает ледяной волной…
– Крис, пожалуйста, скажи что-нибудь. Кри-и-ис!
Я вцепилась в плечи рыцаря, тряхнула, вернее, попыталась, но он казался таким тяжелым, таким… мертвым. Глотая соленые слезы, я приложила ухо к груди Оуэна. Один оглушающий миг слышала только тишину, а потом… Грудь едва заметно приподнялась и опустилась. Сердце билось.
Я вознесла мысленную благодарность Девам. И стала осматривать рану. Одежда промокла насквозь, даже брюки оказались залиты кровью, а вот раны не было. Нет, неправильно. Рана была, только выглядела она так, будто парня поцарапали ножичком, а не воткнули в бок железку длиной с ладонь. Небольшой порез, который едва-едва сочился кровью, да и та уже останавливалась.
Торопливо вытряхнув мятые листья Коха на ладонь, я стала по одному прикладывать их к ране. Хуже точно не будет, ибо хуже уже просто некуда. Листья никак не хотели лежать ровно и отслаивались друг от друга… И тут мою руку накрыла ладонь рыцаря, останавливая суетливые движения.