Человека можно описать только парадоксально. «Бесконечное в конечном». В нас искра Божья и жалкое тело, короткая жизнь, мы можем все, а реально не делаем почти ничего. Потенциально каждый велик, а в действительности – жалок. «Смертный» – не живой и не мертвый. Мы живем и знаем о смерти. Или – «творческое ничто». Ничто – свобода, пустота, из которой творится весь мир.
Отсюда стремление человека убежать, спрятаться. Сказать «я – не я, я – это член партии, я – представитель нации, я – это мужчина, я – чиновник, я – это мои деньги». Аристотель сказал, что человек может быть выше животного или ниже животного, но не может быть животным. Например, животные не знают «пошлости». Пошлость – это сомнительная человеческая привилегия, связанная с фальшью, симуляцией и раздвоением. Только человек может опуститься до таких бездн жестокости и зверства, до каких никакое животное не может. Только люди могут сладострастно мучить, истязать и убивать десятки себе подобных. Но животное и не может добровольно выпить цикуту, как Сократ; добровольно пойти на Голгофу, как Христос; добровольно пойти в газовую камеру, как Януш Корчак. Человек или выше, или ниже животного, но он – не животное. Увы и ура! Вот что описывает экзистенцию – не предметность, не вещь, а ис-хождение, противоречивость, парадоксальность, проблемы подлинного и неподлинного существования, творчество и объективация. Вот те центральные понятия, вокруг которых бьется экзистенциализм, описывая человеческую реальность. И о них я буду рассказывать на протяжении всего нашего небольшого курса.
Как же проявляется экзистенция? Важное понятие – это модусы экзистенции, или экзистенциалы, то есть различные проявления экзистенции. Экзистенциалисты описывают разные модусы, такие как «заброшенность», «бездомность», «Ужас». Представьте себе: человек, как маленький ребенок, его привели в лес и там бросили. Ему угрожают звери, голод, а родителей нет. Что с ним будет? Он или станет взрослым, или погибнет. Каждый из нас неведомо кем и неведомо зачем и откуда брошен в этот странный и страшный лес – жизнь.
Или, как говорит Сартр, каждый из нас находит себя на сцене огромного загадочного театра жизни. И непонятно, что это за пьеса: фарс, водевиль, опера, балет? Непонятно, кто сценарист, что за актеры вокруг? Непонятно, с чего началось и чем закончится? Но самое ужасное во всем этом то, что мы должны играть свою роль, ничего этого не зная. Мы не можем уклониться от выбора, почти ничего не зная о мире и о себе. Как говорил Сартр, не по своей воле мы приходим сюда и не по своей воле уходим. То есть мы не свободны не родиться и не свободны не умереть. Вот она, заброшенность как фундаментальная человеческая черта, как один из модусов или экзистенциалов.
Другой важнейший модус – это экзистенциальный Ужас. О нем много писали и Кьеркегор, и Хайдеггер, и Сартр. Человек открывает свою экзистенцию в Ужасе и через Ужас. Ужас отличается от обычной тревоги. Сартр приводит такой пример: вы гуляете в горах, и вы боитесь чего-то конкретного, например того, что на вас упадет камень и вас убьет. Это не есть экзистенциальный Ужас. Но вот вы подходите к пропасти и заглядываете в нее. (Тут можно вспомнить слова Ницше: если вы чересчур долго вглядываетесь в бездну, бездна начинает вглядываться в вас.) Она вдруг начинает тебя манить, притягивать. И ты понимаешь, что ты свободен и среди твоих «свобод» есть свобода прыгнуть в эту пропасть. И перед чем ты испытываешь ужас? Не перед пропастью, которая вне тебя, а перед пропастью, которая внутри тебя. Перед своей ответственностью и свободой. В Ужасе человек обнаруживает свою экзистенциальность, свою сверх-природность, сверх-естественность (о которой некогда так ярко говорил Кант). То, что он не робот, у которого есть заданная программа, и не животное, у которого есть непреложные инстинкты. Поэтому Ужас – очень важный экзистенциал. И есть несколько других модусов – вина, забота, отчаяние. Через них проявляет себя человеческая экзистенция.
И вот еще одно очень важное понятие для экзистенциализма, его ввел Ясперс, но о нем так или иначе, не называя его, писали все экзистенциальные философы, – это понятие пограничной ситуации. Чем важна пограничная ситуация? Тем, что обычно мы живем анонимно, не подлинно, крутимся как белка в колесе, зарабатываем деньги, суетимся. «О душе когда-нибудь потом подумаю, когда будет семьдесят лет, но сегодня я играю роль. Сегодня надо учиться, надо семью кормить!» И есть иллюзия бессмертия, иллюзия нужности чего-то совсем ненужного и естественности чего-то совсем не естественного для нас. Пограничная ситуация освобождает от всех этих иллюзий – мучительно, жестоко и резко, давая шанс более верного и истинного взгляда на мир и себя в нем. Человек – существо инертное, ленивое. Он стремится к конформизму, стремится к удобству, не любит страдания. Но время от времени жизнь преподносит нам бесценные сюрпризы: выбивает нас из обыденности, из анонимной привычной колеи, из неподлинного и несобственного существования человека-функции.
Самый яркий и крайний вариант пограничной ситуации – человек перед лицом смерти. Я бы описал пограничную ситуацию при помощи двух незатейливых атрибутов. Пограничная ситуация – это то, что, во-первых, нельзя отложить на потом и, во-вторых, переложить на другого. За нас ведь обычно все всё решают: начальники, папы, мамы, школы, учебники, чиновники. Но умирать-то всегда самому и всегда одному!
Ты спешил куда-то по делам, которые тебе казались важными, и вдруг в переулке к тебе подошли трое неизвестных, прижали к стенке и сказали: «Решай! Или ты предашь, или умрешь!» Как много вы узнаете о мире и о себе в эту бесценную минуту! И вы не сможете улизнуть, сказать им: «Подождите! Давайте вернемся к этому вопросу лет через сорок, а сейчас мне некогда – надо бежать зарабатывать деньги!» Но нет. Нет ни отсрочки, ни возможности уйти от ответа. Только здесь, только сейчас и только ты – безо всяких отсрочек и отговорок. В сущности, все мы живем в объятиях смерти и точно знаем, что умрем, но, к счастью для себя, это жуткое и невыносимое знание уравновешиваем двумя утешительными незнаниями: что – потом («Дальнейшее – молчанье!» – говорил Гамлет) и когда это наступит. И всегда можно откладывать это на потом. Пограничная ситуация лишь сгущает и концентрирует это: никаких потом! В сущности, как верно заметил Ясперс, пограничная ситуация и экзистенция неразрывно связаны между собой: экзистенция человека наиболее ярко проявляется в пограничной ситуации, а пограничная ситуация – это то, что высвечивает нашу экзистенцию, обычно скрытую. Поэтому все экзистенциалисты постоянно описывают пограничные ситуации, ссылаются на них и размышляют над ними, даже если не употребляют именно это слово.
Пограничная ситуация представляет собой момент истины для человека. В ней проявляется человеческая экзистенция, человеческая не-предметность, человеческая свобода. Мы выходим из строя, выпадаем из толпы, часто очень болезненно и мучительно, испытывая острый ужас и панику. Нередко узнавая о себе не самые приятные истины. Но и ощущая, постигая, открывая, что в жизни и в нас настолько важно, чтобы сохранить эту важность даже на краю бездны. Платон говорил, что вся философия есть упражнение в искусстве умирания, потому что, думаю я, взгляд на жизнь из смерти – это взгляд на временное из вечности. И он производит полную «переоценку ценностей», делает возможным полное преображение и взросление личности.
Пушкин, конечно, не знал таких слов как «экзистенциализм» или «пограничная ситуация». Но все мы помним, что у него была такая «маленькая трагедия» – «Пир во время чумы». Там есть потрясающее определение пограничной ситуации, я всегда его привожу, когда говорю о ней:
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане
Средь бурных волн и шумной тьмы,
И в Аравийском урагане,
И в дуновении чумы.
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Вот это положение «на краю», выпадение из обыденности, осознание своей конечности. Как говорит Паскаль: «Кто не осознает суетности всего, тот суетен сам». Пограничная ситуация выводит нас из суеты, позволяет освободиться от оков мира, от всего, что держит нас и нами не является. Она как момент истины обнажает экзистенцию. Она мучительна, редка и драгоценна.
Будем подытоживать. Итак, каждое философское течение имеет свою «формулу человека». Если вы спросите марксиста, что такое человек, он скажет: «Во-первых, человек – это существо трудовое, труд создал человека. Во-вторых, человек – это совокупность социальных отношений, производная от своего классового положения». Если вы спросите христианина, что такое человек, он скажет: «Человек – это существо, созданное по образу и подобию Бога, но потом падшее, однако способное к покаянию и спасению». Если вы спросите просветителя, что такое человек, он вам скажет: «Это животное с разумом».
А вот если вы спросите экзистенциалиста, что такое человек, он вам скажет: «Человек – это единственное в мире существо, знающее о своей смерти и потому обреченное на свободу». Всегда есть опасность себя потерять и упасть в вещь, жить неподлинно, несвободно, бесчеловечно, отчужденно. Бог (если Он есть) бессмертен, животные и вся природа смертны, но не знают об этом. А человек является парадоксом: не мертвый, не живой, а смертный. Не только в русском языке слово «смертный» – синоним человека, но и во многих других. Человек рождается дважды в этот мир: первый раз – физически, когда выходит из утробы матери, а второй раз и уже по-настоящему, окончательно и всерьез, когда он осознает свою смертность. Не случайно во всех культурах существует обряд инициации, взросления. В христианстве это – крещение, второе и подлинное рождение. Человек живет в детстве, как в раю, ему кажется, что весь мир ради него, он никогда не умрет. И в какой-то момент с изумлением и недоверием понимает: я умру. И никто не поможет, ни папа, ни мама. И из вопроса о смысле смерти рождается вопрос о смысле жизни. Если я умру, то зачем я? Кто я? Зачем тогда жить? И стоит ли? Бог бессмертен, и у Него нет этих вопросов, животные смертны, но не осознают этого и оттого так гармоничны, на зависть нам. Поэтому именно из осознания человеком факта своей неизбежной смертности, своей личной конечности рождается все человеческое. Именно отсюда рождается обреченность на свободу. Обреченность на свободу и рождается из знания о своей смерти. Поиск смысла жизни рождается из непонимания, неприятия и попыток осмысления смысла смерти.