Напомню вам одну важнейшую для религиозного экзистенциализма цитату из «Мемориала» Паскаля: «Мой Бог – Бог Авраама, Исаака, Иакова, а не Бог философов и ученых, творец геометрических истин». Паскаль категорически против попыток схоластики рассуждать о Боге как о вещи. Против Декарта, с его отношением к Богу как к теореме, против его деизма. Под этой фразой Паскаля подписался бы любой религиозный экзистенциалист. Не Бог – абстракция, не Бог – затычка в каждой бочке, которого мы вспоминаем, как только хотим объяснить, почему мир возник, как Декарт, и тут же забываем, говорим, что в мире нет чудес.
Что такое или, вернее, Кто Такой «Бог Авраама, Исаака и Иакова»? Это живой Бог, личный Бог, с Которым только живая личность может встретиться в страхе и трепете лицом к лицу: как Иаков, бороться с Ним; как Авраам и Моисей заключать с Ним завет. Бог страшный, неконтролируемый, непостижимый, недоказуемый. Это не Бог, о Котором говорят. А Бог, с Которым говорят. Бог – всегда во втором, и никогда в третьем лице. Вспомню еще одну мою любимую фразу (из Мартина Бубера):
«Если верить в Бога – это говорить о Боге, то я не верю в Бога. Если верить в Бога – это говорить с Богом, то я верю в Бога».
Бог – это всегда ТЫ, но никогда не ОНО. Это не понятие, не абстракция. Человек заброшен в бесконечность, и он страдает, он мучается и казнится. И вот это – Ты. Бог – как Ты, который может все! Может быть, страшный, загадочный, всемогущий, любящий. Он может все! Может протянуть тебе руку в эту бездну и вытянуть из этого отчаяния. Личный Бог. Тот, что беседовал с героями Ветхого Завета. Паскаль говорит о Боге-личности, а не о Боге-абстракции, о Боге ТЫ, а не о Боге ОНО, о Боге недоказуемом, но личностно достоверном. О том Боге, которого постигает не разум, а сердце: «Бог постигается не разумом, а сердцем. Это и есть вера». Он постигается, а не доказывается. Вот о каком Боге идет речь. Только Он, говорит Паскаль, может вывести человека из отчаяния. Как скажет последователь Паскаля в ХХ веке Габриэль Марсель (о нем мы еще поговорим, если успеем), «доказательства Бога – скандал для веры». Чем больше доказательств, тем меньше веры. Это еще Тертуллиан знал. Бога не доказывают. К Нему взывают, Ему открывают душу, на Него надеются, перед Ним каются и в Нем отчаиваются. Но это не тот Бог, которого нужно и можно доказывать. Он постигается сердцем.
И огромное место в «Мыслях» Паскаля занимает тема Христа. Посредника между Богом и человеком. Христос как тот, кто явил нам Бога в мире. Как главное доказательство христианской веры. Паскаль подчеркивает, что религия Христа – это не религия инквизиции и террора. Паскаль подчеркивает: об истинности Христа говорит то, что Он, в отличие от Мухаммеда, пришел в мир не во главе войска, не как завоеватель, а с проповедью любви – беззащитный и одинокий.
Паскаль – сторонник свободы веры. Он против догматов о непогрешимости папской власти, иезуитов, произвола королевской администрации. Полная свобода веры, интимность, непринудительность в вопросах общения с Богом. Задача «Апологии христианской религии» – побудить к вере, а не доказать, что Бог есть. И тут мы натыкаемся на знаменитое «пари Паскаля». Самые разные философы в разное время приходили к одной мысли: «Высший триумф разума – понять свою принципиальную конечность». Разум не может все. Но самое большее, что он может, – дойти до своих пределов и понять, что есть нечто, принципиально его превосходящее. Это очень важно, это вечный и, может быть, самый главный сюжет философии. (Вспомним Пифагора, Сократа, Кузанца, Монтеня, Канта…) Особенно важно его помнить в эпоху торжества сциентизма и рационализма. Эту же мысль повторяет Паскаль, когда говорит: разумом прийти к Богу нельзя, разумом ответить на главные вопросы нельзя. В вопросах Бога, веры, он молчит. Но что-то он может.
Паскаль использует такой наглядный пример. Надо понять: это не доказательство; он прибегает к знакомому либертинам образу – пари и метанию костей. Это знакомый для них язык. Он говорит: вот, представьте себе, вы решаете – верить вам или не верить в Бога. Разум молчит, решать должно сердце. Повторяю, доказать бытие Бога или опровергнуть его нельзя, говорит Паскаль, вопреки Декарту и многим другим. Мы кидаем монету. Орел или решка, верю или не верю? Но давайте подумаем разумом. Давайте взвесим вероятности, говорит Паскаль – отец теории вероятностей. Мы решаемся верить или не верить. Допустим, мы ставим на веру. Если мы выигрываем – то выигрываем все! Бесконечное блаженство. Бесконечный выигрыш на кону! А если проигрываем – то ничего не теряем! Решившись верить, мы обретаем спасение души, бесконечность, смысл. А если мы ошибаемся и Бога нет, то потеря наша невелика. А если мы ставим на небытие Бога, мы всегда все теряем: нашу короткую жизнь, полную страданий. Даже если бы отношение было один к миллиону, все равно надо «ставить» на бытие Бога!
Это красивый, наглядный и эмоциональный аргумент. Знаменитое «Пари Паскаля». Решаясь, прыгнуть ли нам в эту пропасть, верить или нет, будем ставить на веру, потому что если мы выиграем, то мы все выиграем, а если мы проиграем, то мы ничего не потеряем, и наоборот. Понятно, что это не математически строгое доказательство. Ведь доказательство делает ненужным веру! Подобно тому, как то, что называют кантовским «этическим доказательством бытия Бога», – это, в сущности, не доказательство вовсе, а лишь «разумная вера», согласованная с разумом, но не опирающаяся на него.
Будем подводить итоги. На заре Нового времени, в эпоху рационализма, веры в человека, прогресс, в эпоху Декарта, Спинозы, Лейбница, появляется Паскаль и говорит, что разум не всемогущ. Человек не сводится к разуму, есть еще сердце. Мир – не машина. Бог не абстракция. Философия должна не быть самодовольной и все объясняющей.
И понятно, что такого философа не поняли, его расчленили на части. Толстой в своей статье о Паскале остроумно пишет примерно следующее (скажу своими словами): есть два Паскаля. Один Паскаль хороший, молодец, он изучал давление, благодаря давлению насосы изобрели. Это полезно, за это мы его ценим! Иезуитов ругал – тоже молодец! И в то же время какой-то ужасный мизантроп – в человека не верил, что-то о Боге говорил. Это нам не годится.
Потом приходят просветители. И Вольтер значительную часть своего творчества посвятил осуждению Паскаля, сердито и раздраженно назвал Паскаля «возвышенным мизантропом». Такой ярлычок Просвещение навесило на Паскаля. И так долго было в культуре Нового времени (яркий пример такого расчленения Паскаля можете найти в первой, советского периода, книге о нем Г. Я. Стрельцовой). Было два Паскаля. Первый Паскаль – «хороший», полезный: прогрессивный ученый, борец с иезуитами. И второй, «плохой» Паскаль: мизантроп, мистик, обскурант, ретроград, веривший почему-то в Бога и почему-то не веривший в человека.
И так оно продолжалось до ХХ века. Когда вдруг оказалось, что этот человек именно как мыслитель, а не только как изобретатель насосов, может быть нам близок и интересен, хотя и жил в XVII веке.
Поэтому именно с него мы и начинаем разговор об экзистенциализме и всех экзистенциальных проблемах. Абсурд, одиночество, заброшенность, выпадение человека из природы. Неподлинное существование, которое Паскаль называет «забавами». Стремление к Богу как к Богу Авраама и Иакова, а не как к Богу философов и ученых. В Паскале, как в зародыше, содержится вся проблематика экзистенциализма ХХ века. Поэтому с него можно начинать рассказ об экзистенциализме ХХ века. Широкими мазками, отрывочно, неполно, я попытался рассказать о нем. Надеюсь, что если вы не знали раньше о Паскале как о мыслителе или мало знали, может быть, что-то вы теперь узнали.
Паскаль – один из самых дорогих и близких мне мыслителей. Естественно, что потом мы будем возвращаться к Паскалю, потому что из него вырастает то, о чем пойдет речь дальше.
Я скажу, о чем мы будем говорить в следующий раз. Тема столь же важная и увлекательная, сколь и трудная, особенно для меня как исполнителя. Потому что дальше будет романтизм. Мы поговорим о романтической культуре. Без романтизма трудно будет понять все остальное, весь экзистенциализм. Поэтому заранее подготовьтесь, что я обрушу на вас целый шквал стихов и картин. Это будет такой импрессионистский поток. Но романтизм – это очень непросто именно с точки зрения структурирования и изложения.
Хочу сразу сказать: очень хорошо, что большинство присутствующих имеют какое-то представление о Ницше. Потому что без Ницше говорить об экзистенциализме невозможно. На этом я и завершу сегодня свой рассказ.
Лекция 3Философские идеи романтизма
«Философия жизни», экзистенциализм, герменевтика – они все выросли из романтизма, они растут из него, как из своей почвы. И поэтому не говорить о романтизме невозможно. И, думаю, после моих двух небольших лекций о нем вы тоже это почувствуете. С другой стороны – как о нем говорить? Тоже совершенно непонятно! Потому что романтизм, по своей сути, ускользает от всякого определения. Это нечто очень стихийное, трудно определяемое, трудно фиксируемое. Это сотни великих имен. Все читали поэтов, все слушали музыку, все видели картины. Но как это все обозначить, зафиксировать, отрефлексировать, я вам не скажу, это совершенно невозможно. Получается, что и хочется и колется. С одной стороны, говорить о нем надо, а как говорить – большой вопрос.
Пытаться дать определение романтизму я не буду. Есть примерно 150 определений романтизма, и ни одно не лучше другого. Наверно, самое лучшее определение романтизма – но ничуть не лучше других! – дал поэт-романтик Василий Андреевич Жуковский, который сказал, что «романтизм – это душа». Хорошо, конечно, но мало что понятно. Есть еще 149 других. Как-то жестко определить романтизм невозможно. Описывать его через «двадцать пятый» или «двадцать седьмой признак романтизма» – это неправильно, именно потому, что романтизм во всей своей хаотичности и бесформенности – нечто целостное. Поэтому единственный способ говорить о романтизме адекват