Дальше я «поскачу» по различным аспектам романтизма, поведаю вам о некоторых важных сюжетах, темах, идеях. От целого перейдем к важным подробностям и частностям. Все охватить невозможно.
Два слова надо сказать об отношении романтизма к природе. Это не машина, не механизм, а организм, живой, божественный, пантеистический, прекрасный! Но что еще очень важно: романтики возвращаются к античному ощущению божественности природы, эстетичности природы, благоговению перед ней. Помните прекрасные строки Тютчева об этом?
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…
И человек – не хозяин, не утилитарист, не повелитель, не хищник, не тот, кто должен природу эксплуатировать. Отношение человека к природе совсем другое. И романтики, тот же Новалис, выдвигают лозунг «Спасение природы». Вы скажете: какое спасение природы? Начало XIX века, еще долго, еще полтора столетия до полновесной экологической катастрофы! Но что понималось под этим призывом в романтизме?
Как ни странно, в романтизме вообще, и в особенности у Шеллинга, философия природы, натурфилософия тесно связана с… философией искусства, эстетикой. Какая здесь мысль? Природа есть творчество, процесс, стихия, некая гениальная Божественная сила творит через природу. А человек – какова его задача, призвание? Не хозяин, не эксплуататор, человек – тот, кто продолжает творческое дело природы! Еще раз, вспомните Блока: «Все сущее – увековечить, безличное – очеловечить». Потом эту мысль очень ярко разовьет Хайдеггер в ХХ веке. Задача человека – дать природе, бытию выговориться, продолжить творческое дело природы через искусство, через философию, через поэзию. Не использовать, не эксплуатировать, не убивать, а завершить творческое дело природы. Дать природе язык! Дать немой природе, которая говорит, конечно, но говорит качанием веток, пением птиц, журчанием рек, молчанием скал, – дать ей речь вербальную, художественную. Человек продолжает творческое дело природы. Человек для романтиков, прежде всего, художник, поэт, гений. Поэтому спасение природы состоит именно в этом.
Отсюда мы плавно с вами переходим к взглядам романтиков на историю. Я уже говорил об интересе к Востоку, о реабилитации Средневековья.
Современность воспринимается романтиками как эпоха деградации и упадка. Еще одно отличие от просветителей. Просветители – прогрессисты, модерн проходит под знаком слепой веры в прогресс. Романтики не исповедуют идеи линейного и неуклонного поступательного прогресса. Для них скорее то, что наступает, это эпоха холодная, эпоха утилитарная, разрушительная, разбивающая гармонию человека с природой, дробящая на части и человека и культуру.
Приведу в пример стихотворение Евгения Баратынского «Последний поэт». Только подумайте, это 1835 год! Процитирую первые восемь чеканных строк.
Век шествует путем своим железным;
В сердцах корысть, и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
Отчетливей, бесстыдней занята.
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны,
И не о ней хлопочут поколенья,
Промышленным заботам преданы.
Гениально, всего в нескольких строчках, а все главное про нашу эпоху здесь сказано. Торжество утилитаризма, разрушение природы, распад личности, упадок возвышенного, гибель поэзии – вот о чем свидетельствует Баратынский. Об этом же пишут романтики в своих бесчисленных стихах. То, что наступает, не прогресс. Они воспринимают буржуазную цивилизацию как катастрофу для человека, для культуры, для природы.
А что такое вообще история для романтиков?
Романтизм воспринимает исторический процесс нелинейно. Задача романтиков – вытащить возможное сквозь действительное. Это не Гегель, не Конт, не позитивисты, не Маркс. Для них то, что было, не значит, что оно ушло. Прошлое не значит отброшенное, преодоленное, ушедшее или превзойденное.
Позволю себе напомнить вам одну строчку из поэта Максимилиана Волошина, которая очень хорошо проясняет романтический взгляд на историю:
Грядущее – извечный сон корней.
Вдумайтесь! Прошлое не ушло, история многомерна. Нелинейный взгляд на мир. Прошлое не значит худшее и преодоленное. То, что было, дремлет где-то здесь и может пробудиться.
У Новалиса есть еще одно знаменитое изречение: «Историк – это пророк, обращенный в прошлое».
В свете цитаты из Волошина становится понятно, почему историк – это «пророк, обращенный в прошлое», если «грядущее – извечный сон корней». Прошлое может актуализироваться, эти корни могут прорасти сквозь толщу настоящего. У романтиков постоянно присутствует один очень важный образ, который позже уйдет в «философию жизни». Это корни, почва, и «чем глубже вниз – тем выше вверх». Чем глубже корни какой-то идеи уходят, тем выше растет дерево. Не вперед, не назад, а вглубь! История многомерна, чревата множеством возможностей, никакого однозначного прогресса не происходит, то, что было, не значит, что совсем ушло и отброшено навеки. Очень многомерная картина истории, которая чревата множеством вариантов, возможностей, альтернатив. Нет какого-то однозначного детерминизма.
Романтики считали, что и историю (а не только природу или Бога) лучше постигает художник, чем ученый. Без фантазии, воображения история непостижима. Отсюда возникает Вальтер Скотт с его романами. Отсюда и романы Виктора Гюго. Важность фантазии, важность воображения – романтическая особенность.
Пойдем дальше. Я штрих-пунктирно намечаю разные особенности романтизма. Давайте снова ухватимся за очень важный момент, вот за этот принцип: «возможное сквозь действительное». Для романтизма в высшей степени характерна эта мысль: вытащить ядро, суть, нащупать сердцевину вещи. Романтики очень любили такие словесные новообразования: «душа души, музыка музыки». Они имели в виду, что во всем есть некая сердцевина. Оболочка – это что-то застывшее, инертное, какая-то кора вещи. А надо вытащить этот гераклитовский огонь, процессуальность сквозь вещь, возможность сквозь действительность.
Например, у них была интересная концепция, что есть «характер» и есть «душа». Характер – это корка, нарост на душе. Это маска. Мы ведь все носим какую-то маску, мы обили свое лицо о жизнь и сформировали такой нарост в виде характера. Характер – это не мы, это всего лишь оболочка нас. Сквозь характер пробивается душа. Душа – это наша сердцевина, это Божья искра, а характер – это маска, это принципы, некая внешняя привычная душевная оболочка, которой мы обращены ко внешнему миру. И надо попытаться вытащить душу души, вытащить музыку музыки, возможное сквозь действительное!
Вообще, романтизм сделал невероятно много в разных сферах культуры. Например, романтики создали потрясающую теорию перевода. Они говорили: задача переводчика – не просто взять и перевести с одного языка на другой, а схватить и почувствовать творчество в том произведении, которое он переводит, и развить его. Для них переводчик – со-творец. Романтики говорили: нет плохих книг. Все люди, все авторы – гении! Просто гений почему-то вдруг решил написать плохую книгу. А переводчик должен взять и вытащить из нее хорошую книгу, которая в ней заложена. Как у Антуана де Сент Экзюпери (тоже, конечно, позднего романтика): «В каждом ребенке убит Моцарт». Задача – пробудить этого Моцарта.
Отсюда и потрясающая романтическая теория перевода – вытащить гения сквозь идиота. Не дословный перевод, а творческая потенция, душа сквозь характер. Вот об этом говорят романтики.
Теперь хочу сказать еще о других разных, разбросанных темах. Давайте немного поговорим о взглядах романтиков на искусство. Все-таки искусство, литература, музыка – это родная изначальная стихия романтизма, хотя романтики были и общественными деятелями, и философами, и всем на свете, но все-таки.
Стихия романтиков – это, конечно, поэзия. Любимый жанр в литературе – это роман. (Кстати, роман может быть и в стихах: помните байроновского «Дон Жуана» и созданного вослед ему пушкинского «Евгения Онегина»?) Одна из причин, почему романтики – это романтики, в том, что они роман считали высшим и самым совершенным жанром литературы. Потому что роман соединяет в себе индивидуальное и универсальное. Это эпос и драма; жизнь, прочитанная как книга. Роман – это современный миф, современный эпос. Роман – это космос, то есть все о мире, но через судьбу одного героя. Роман – воплощение принципа «в одном мгновении видеть вечность». Эпос на современный лад.
Высшее искусство для романтиков – это музыка. Романтики, собственно, воспринимают весь мир как набор созвучий. Надо заметить, что романтизм стремится к синтезу искусств. Утопия романтизма – это художественное преображение мира. Искусство должно преобразить и спасти мир. Но какое искусство? Синтетическое.
Соединить все жанры, возродить античную мистериальность. Очень ярко это выразилось у Вагнера. Что такое вагнеровский театр в Байрете? Это идея соединить миф, мистерию, музыку, эпос и через это преображать людей.
Романтическо-эстетическая утопия. Интегральное искусство, синтетическое, мистериальное, которое преображает человека. Но выше всех – музыка. А мир есть музыка.
Мир всего лишь заколдован:
В каждой вещи спит струна,
Разбуди волшебным словом —
Будет музыка слышна.
Так говорил немецкий романтик Йозеф Эйхендорф. Все есть процесс, который кто-то заколдовал и превратил в набор мертвых вещей. Надо расколдовать, вытащить музыку сквозь мир, вытащить процесс сквозь вещи, вытащить возможное сквозь действительное.
Тут мы подходим к еще одному важному понятию романтической культуры. Это ирония. Романтическая ирония. Мы знаем иронию Сократа, будем еще говорить об иронии Кьеркегора. Ирония романтиков – крайне принципиальная и важная вещь. Что это такое? В свете того, что я сказал, становится понятно, что такое романтическая ирония.