Я не буду все пересказывать, а просто обращаю внимание на некоторые важные идеи этой работы. Ортега – не философ трагизма (эта модальность присуща Шпенглеру или Унамуно), а философ беспокойства. И вот этот либерал, который одновременно духовный аристократ, просветитель, ощущающий разложение Просвещения, констатирует страшную опасность: на горизонте появился человек-масса. «Человек-масса» – центральное и интегральное понятие книги Ортеги-и-Гассета. «Новый варвар», как он говорит.
Откуда взялся человек-масса? Ну, во-первых, из успехов науки и техники: технические изобретения и медицинские открытия победили многие эпидемии, уменьшилась смертность. Численность населения Европы за век, с 1800 по 1900 год, увеличилась в четыре раза. С другой стороны, повлияла либеральная демократия, идея того, что народ участвует в управлении, все это породило человека-массу. Успехи и достижения, как часто бывает, породили угрозы и опасности. И человек-масса, порождение европейской культуры, угрожает деперсонализацией – гибелью личности, то есть разрушением святая святых европейской культуры. Он пилит сук, на котором сидит, не ведая того.
Что же это такое: человек-масса? Прежде всего, важно понять, что как ницшевский Сверхчеловек отнюдь не социальная концепция (как часто нелепо и вульгарно трактуют), а миф, точно так же и человек-масса – это не социальная категория, это, скажем, не то же самое, что пролетариат, буржуазия, крестьянство. Это экзистенциальная характеристика. Человек-масса – это определенный способ и тип отношения к жизни. Как про Ницше часто карикатурно говорят, что у него-де «раса рабов и раса господ», так же Хосе Ортегу-и-Гассета часто упрощенно и несправедливо обвиняют в обосновании элиты, но то, что он писал не про то (или не совсем «про то»; какой-то элемент духовного аристократизма у него, как и Ницше, конечно, есть). Человек-масса – не класс, не слой, не сословие. Это экзистенциальный тип. Представители этого человеческого типа встречаются везде: и в низах, и в верхах общества, и посередине. Поэтому нелепо пытаться прямо обвинять Ортегу в том, что он-де такой элитарист и сторонник иерархического общества.
Откуда взялся человек-масса, я уже сказал. Ортега-и-Гассет, апеллируя – не вполне удачно и корректно – к античной трагедии, констатирует: актеры исчезли, остался только хор – впервые в истории на передний план в культуре вышла масса, новое, невиданное прежде порождение Нового времени. (Пример с хором не очень хорош, ибо в античной трагедии хор – не статисты, а главный герой и голос высших сил.) Что же собой представляет этот новый человеческий тип? И почему Ортега-и-Гассет называет человека-массу «новым варваром»?
Прежде всего, он характеризует человека-массу стремлением быть таким, как все, ничем не выделяться, не высовываться. То есть обезличивание в агрессивной форме. Не просто быть как все, но и нетерпимое отношение к другим, кто не как все. Воинствующий конформизм, не терпящий инаковости. Стадный инстинкт. Нетерпимость. Инфантилизм. Вот главные признаки человека-массы.
Как вы знаете, те, кто читал эту книгу, Ортега-и-Гассет противопоставлял человеку-массе творческое меньшинство. Творческое меньшинство – не сословие, не класс, не власть имущие, не те, кто наверху. Это тоже экзистенциальный тип. Это люди, которым до всего есть дело и которые неравнодушны. Это те, кому всегда больше всех надо. Это люди, которые чем-то выделяются. Здесь, конечно, есть аристократический, элитарный момент, но нет попытки автора построить социальную иерархию в духе меритократии. Ибо творческое меньшинство не фиксируемо, не объективируемо, ситуативно и присутствует во всех частях общества. Это важно помнить! Концепция человека-массы и творческого меньшинства – не социальная концепция, не политическая модель (в духе меритократии: лучшие правят худшими), а просто очевидная констатация: есть люди неравнодушные, а есть воинствующие конформисты. Творческие люди генерируют идеи и всегда ощущают личную ответственность. А человек-масса инфантилен, безответствен.
Еще одна важная характеристика человека-массы – инфантильность. Инфантильность, стадная безответственность – диагноз нашего времени. Новый варвар – это ребенок, которому досталась великая культура в наследство. Ужас в том, что мы знаем, что все настоящее: свобода, культура и общество… ими нельзя обладать, их надо создавать, творить снова и снова. (Помните слова Фауста об этом?) Человек-масса же воспринимает это как природу, как просто некую вечную данность. Он не знает, не понимает, что это нужно создавать, за это надо бороться, это надо творить. Человек-масса воспринимает культуру, в которой мы, люди, живем, как горы, реки, скалы и деревья. Они достались нам – и так будет всегда! Он не видит никакой опасности и риска. А на деле? В этом нет никакой гарантированности, но очень легко все это потерять. Все ценное, настоящее человеческое, то, что и делает нас людьми, – культура и свобода. Все это сложно обрести и легко потерять (вспомните эту чудесную фразу о детигрированности и обесчеловечивании!). Человек из числа творческого меньшинства идет за это на бой, а человек-масса думает, что это все существует само собой, как земля и небо, как полученный им капитал в банке. Он, оказываясь наследником великой, сложной и хрупкой культуры, не понимает, откуда все это взялось. Человек-масса – вечный ребенок, который оказался при этом владельцем… допустим, крутой и сложной техники. Допустим, он даже умеет водить машину, но думает, что она сама создалась. И этот ребенок играет со спичками. Он – наследник культуры, без ответственности, без понимания, как она возникла, устроена, работает, созидается. Он – потребитель, а не творец, могильщик культуры, а не ее созидатель. Новый варвар. Воинствующий мещанин. Инфантильный и нетерпимый конформист. Еще не человек, по недоразумению возведенный в достоинство человека, но не знающий, что это – быть человеком, какой риск, какая трагедия и опасность.
О каких еще двух важных факторах формирования и атрибутах человека-массы необходимо сказать? Важные атрибуты формирования человека-массы, с которыми связывает его генезис Ортега, – это избыточно стремительное развитие науки и техники. Кто является идеальным человеком, идеальным типом (говоря по-веберовски) среди человека-массы? Это узкий специалист, технократ и профессионал. Этот человек не видит целого, не ставит общих и ценностных вопросов, не рефлексирует. Инженер, техник, ученый, который долгие годы прекрасно делает свое дело, а потом узнает, что… он всю жизнь делал газовую камеру или атомную бомбу! Человек, который не имеет видения мира в целом, и с этим узким и нетерпимым самодовольным мировидением он агрессивно воспринимает все. Человек, движимый, говоря по Веберу, одной «целевой рациональностью», установкой на голую эффективность, на «как?», а не на «зачем?». Мы живем в эпоху огромной фрагментаризации человека. Каждый занят своим узким делом и, являясь частью гигантской и бесчеловечной Машины, не видит и не хочет видеть целого. Человек становится кусочком человека (вспомните мысли Шиллера об этом). Раньше Университет (от слова: «универсальный»!) готовил никак не профессионалов, не узких и слепых специалистов-технократов, а универсального, гармоничного человека (по крайней мере, концепция гумбольдтовского университета на это нацелена). А современный узкий технократ, инженер знает только свой участок. А как заметил еще Паскаль, знание части без знания целого – незнание. Даже редкие гении оказываются заложниками властей, генералов, спецслужб, политиков и бандитов (между коими мало различий), не понимая: а что и зачем, собственно, они делают? Испанский философ безошибочно точно констатирует: в авангарде человека-массы идет утилитарный узкий специалист, прекрасный профессионал, но никудышный человек! Мы живем в эпоху предельного раздробления человека, когда общее видение теряется, мировоззренческие вопросы даже не ставятся, и с этим крайне узким видением такой человек агрессивно берется рассуждать обо всем!
И еще одна важная тема, особенно дорогая моему анархическому сердцу. Ортега связывает творческое меньшинство с обществом; это люди-катализаторы, люди-инициаторы общественной мысли и совести. А человек-масса у него, напротив, неразрывно связан с государством. С тем государством, которое его учитель Ницше называл «самым холодным из всех чудовищ». «Последний человек» Ницше тесно связан с государством. Об этом писали и многие другие замечательные авторы, скажем, Алексис Токвиль в «Демократии в Америке» или Джон Стюарт Милль в трактате «О свободе». Человек-масса гармонически связан с ростом бюрократизма, этатизма, государственной централизации, насаждающей патернализм и разрывающей живые связи между людьми, уничтожающей общинное начало солидарности. Он инфантилен, и потому ему невыносим и не нужен риск, противопоказана ответственность и неопределенность, ужасна свобода. Человек-масса идет на поклон к этому «холодному чудовищу» – Государству, и молит его: «Возьми мою свободу! Но дай мне взамен готовый смысл жизни, один на всех, накорми меня, сними с моих плеч ношу ответственности!» (Тут, конечно, сразу вспоминается Великий Инквизитор.) Поэтому в тесной связи с появлением человека-массы идет чудовищное нарастание тотального государства – бюрократии, централизации.
А творческое меньшинство – это, напротив, неформальный авангард общества, которому государственный Левиафан противостоит и которое стремится поглотить. Оно способно к рефлексии, независимости, автономии, самоорганизации и сопротивлению – ко всему тому, что исключается человеком-массой. Параллельно и в связи с человеком-массой нарастает бюрократия, растет кафкианский мир безумной рациональности государственного отчуждения. Тоталитарные движения и режимы, такие как большевизм, нацизм и фашизм, Ортега-и-Гассет считал крайними проявлениями человека-массы и всеобщей этатизации жизни. Помните, как Муссолини блестяще и лаконично определял сущность тоталитаризма: «Ничего вне государства, помимо государства, против государства; все для государства, во имя государства и через государство»?