И Шестов своей философией учит человека, в ситуации, когда мир рушится, жить в абсолютной невесомости, противостоять ситуации абсолютной неопределенности, «беспочвенности», не бояться бездн и головокружений.
Теперь немножко о книжках.
Важный сборник его работ так и называется: «Апофеоз беспочвенности» (М., 2000). В этом замечательном томе собраны пять главных, знаковых, программных сочинений нашего философа. Но что здесь есть еще, кроме названной работы? Две его ранние работы о Ницше: это «Достоевский и Ницше (Философия трагедии)», «Добро в учении графа Толстого и Фридриха Ницше (Философия и проповедь)». Здесь есть и его самая первая книга, которую сейчас редко переиздают, – «Шекспир и его критик Брандес». И, наконец, самая последняя его книга – «Киргегард и экзистенциальная философия». Вот такой замечательный сборник!
Еще одно издание: Лев Шестов, «Сочинения» (М., 1995). Хорошая серия книг, посвященная русской философии. (В ней вышли десятка три однотомников русских философов.) В этом издании, между прочим, кроме «Апофеоза» и книги о Достоевском и Ницше имеются две большие статьи Шестова: одна – о Владимире Соловьеве, вторая – о Николае Бердяеве.
Еще одна из важнейших книг Шестова, множество раз переиздававшаяся, – «На весах Иова» (М., 2001). Как многие его книги, она составлена из ряда отдельных статей-эссе: о Паскале, о Спинозе, о Плотине…
Еще, конечно, не могу не назвать вам этот двухтомник: Лев Шестов, «Сочинения в двух томах» (М., 1993). Один том целиком отдан под книгу «На весах Иова», а во втором – две другие его, тоже поздние, эмигрантские книги-сборники: «Potestas clavium (Власть ключей)» и «Афины и Иерусалим».
Наконец, ранний сборник статей Шестова, посвященный разным писателям и философам: «Великие кануны» (М., 2007).
Но вот что удивительно. Хотя Шестов – философ известнейший, проникновеннейший, и, я уверен, сейчас немало таких, как я, его пылких почитателей (и читателей), но хороших книг о нем практически нет. Статьи, разделы в учебниках – это да. Единственная книга о нем, которая мне известна, ее даже и книгой-то не назовешь, – так, брошюрка, но очень достойная: Л. М. Морева, «Лев Шестов» (Ленинград, 1991). Совсем первая ласточка, еще до развала СССР. Книжка небольшая, но очень проникновенная, я ее очень люблю. Правда, замечу, читать ее непросто, как и самого Шестова. (Поэтому она и адекватна ему по смелости и провокативности формы и содержания.) И, кстати, вот в ней, посмотрите, и его неплохой портрет: он выглядел как классический ветхозаветный еврейский пророк.
Мы очень сильно сэкономим на его биографии. Скажу только сразу, что «Апофеоз беспочвенности» – это и о самом Шестове. Еврей по рождению, русский по культуре; в России его часто воспринимали как инородца – подъем черносотенства, еврейские погромы. Россию он познакомил с Ницше и одним из первых связал Ницше с Достоевским. А Запад он познакомил с Достоевским. То есть в жизни ему выпала такая странная и причудливая роль: наводить мосты между культурами. Очень коротко о биографии. Я очень люблю Шестова, но рассказывать о нем – это одна из самых сложных для меня тем, потому что его философия на редкость антисистемна, и в этом смысле говорить о философах-систематиках, как мы понимаете, в сто раз легче.
Годы жизни: 1866–1938. Достаточно долгая жизнь. Понятно, что Лев Шестов – это псевдоним. У меня был приятель, товарищ, по фамилии Поляков, который в 1999 году у нас на кафедре защищал замечательную кандидатскую о Шестове и знал мою фанатичную к нему любовь. Мы с ним часто проводили многочасовые беседы, я к нему приставал с двумя вопросами, которые меня мучали. Один – о конфессиональной принадлежности Шестова (об этом я еще скажу чуть позже), а второй – как же его ударять: Шес́тов или Шестов́? На что он мне сказал, что и так, и так, потому что в России он был Шес́тов, а во Франции стал Шестов́. И это тот человек, чью фамилию можно ударять на любой слог. Можно Шестов ́(я так обычно и говорю), можно – Шес́тов, как вам будет угодно.
Имя, данное ему отцом, было Иегуда Лейб Шварцман. Или Лейб Исаакович Шварцман. Он происходил из семьи богатого еврея-торговца в Киеве, там прошла его юность. Его отец был, во-первых, довольно богатым коммерсантом, во-вторых – талмудистом, горячим почитателем иудаизма, в-третьих, участником сионистского движения. И надо сказать, что вот тут закладывается один из конфликтов в жизни Шестова, потому что он не хотел быть ни первым, ни вторым, ни третьим. Он не хотел ни заниматься торговлей, к чему его склонял отец, ни быть сионистом, ни быть талмудистом. Его влекли совершенно другие вещи. Отец у него был, как часто бывает, человек очень авторитарный, властный, и у них возник острый конфликт, который наложил сильный отпечаток на его биографию.
Наш герой учился сначала в Киевском, а потом в Московском университете на юридическом факультете в девяностые годы. В это же время он увлекается литературой, театром, начинает писать первые статейки в разные газеты.
И в это время в Россию пришел марксизм, который повально всех охватил, и нашего второго сегодняшнего героя – Бердяева, как вы знаете, тоже. И Шестова тоже. Шестов говорит: «Уже в восемь лет я ощущал себя революционером». Хотя надо сказать, что он был почти не замечен в социальной философии; у него будет потом только одна ругательная и довольно поверхностная брошюра о большевизме, и все. На редкость его не интересовала социальная философия. Но в юности он отдал ей малую дань все-таки. Учась на юрфаке Московского университета, он увлекся марксизмом и написал очень резкую диссертацию по рабочему вопросу, которая не была пропущена цензурой и не была допущена к защите в силу своего марксистского революционного духа. И вот парадокс в том, что он, впрочем как и Бердяев – а у них много общего, как вы увидите потом, – так и не получил высшего образования формально. И Шестов, и Бердяев будут потом великими философами, станут преподавать в Сорбонне, но оба формально недоучки. Он будет профессорствовать, но сам он диплом не получил! Забавно и поучительно: как в притче о сапожнике, который делает сапоги для всех, кроме себя. Сам он считал великим счастьем, что никогда не изучал философию в университете, потому что это сделало его мысль свободной, не зашоренной, не академической. То есть Шестов – такой принципиальный и убежденный нонконформист по жизни, законченный анти-академист.
Он начинает писать первые статьи, первые книжки. Самая первая его книга – обратите на это внимание! – называется «Шекспир и его критик Брандес». Георг Брандес – это известнейший датский литературный деятель конца XIX века, писатель, философ. Кстати, один из первых, кто признал Ницше гением. Тогда очень крупная величина, а сейчас совершенно забытая, судя по всему. Но вот что важно. С чего начинается путь Шестова в философию? С Шекспира. Очень характерно, да? Не с Канта, не с Гегеля, и даже не с Ницше, а с Шекспира! Не случайно часто называют философию Шестова «философией трагедии». Он начал открывать для себя философию через трагедии Шекспира.
Его жизнь развивалась в двух направлениях. С одной стороны – внешний бытовой план, острый конфликт с отцом. Он не хочет торговать, не хочет заниматься коммерцией, не хочет предаваться талмудизму и сионизму, а хочет заниматься литературой, писать. А потом происходит вообще «ужасная» вещь, с точки зрения отца, которую отец бы не пережил, если бы узнал о ней. В 1895 году, будучи за границей, Шестов влюбляется в русскую православную девушку, Елизарию Березовскую. И потом тайно женится на ней. И это трагедия, потому что отец однозначно хотел, чтобы сын женился только на еврейке, а тут он влюбился в русскую, в православную! Возникает острый конфликт с отцом.
Я не люблю лезть руками в чужую душу. Философия Шестова для меня – сплошной надрыв, сплошная трагедия. Можно ли нащупать трагедию внешнюю в нем? Можно найти два очевидно трагических момента. Первый как раз вот этот огромный разлад с семьей, с деспотом-отцом, очень авторитарным, жестким (немного напоминает историю Кафки, вы не находите?). Лев Шестов (кстати, в эти годы появился этот литературный псевдоним, которым он пользовался, и я отныне именно так и буду далее называть Лейба Иегуду Шварцмана) пошел вопреки воле отца, вступил в затяжной конфликт со своей еврейской семьей. Это привело к тяжелой болезни нашего героя. Он потом долго лечился, побеждал душевное расстройство. И это вынудило его много лет жить за границей. Фактически, с конца XIX века до 1914 года, до начала империалистической мировой войны, он в основном живет за границей, в Швейцарии, других странах Европы.
Потом будет еще вторая личная трагедия, о которой я скажу. Мне кажется очень примитивным и грубым: из внешних обстоятельств жизни личности пытаться непременно выводить внутреннее все. Человек намного глубже, тоньше, загадочнее, метафизичнее. (Вспомните хоть Кьеркегора, с его беспричинным отчаянием![6]) Не то что «Шопенгауэру наступили в детстве на ногу, и оттого он стал пессимистом». Но, несомненно, что-то в нем, Шестове, такое произошло, что сделало его необычайно открытым трагическому в мире, как и Унамуно, о котором я говорил в прошлый раз.
Второй пласт в его жизни – это книги. Он пишет книгу за книгой и становится известнейшим автором и философом начала XIX века. Первая его книга о Шекспире прошла практически незамеченной, но сразу вслед за ней – я назову даты – книга о Шекспире выходит в 1898 году, а примерно в 1900-м, с разрывом в год, выходят две его книги, связанные с Ницше, и одна книга называется «Достоевский и Ницше: философия трагедии» (очень советую прочитать всем, кто интересуется Ницше или Достоевским!), а вторая «Добро в учении графа Толстого и Фридриха Ницше: философия и проповедь». Две книги о Ницше; но в первом случае он сближается с Достоевским, а во втором – противопоставляется Толстому.
Тут я должен сделать лирическое отступление. Я вообще всем очень советую почитать Шестова, потому что это философ завораживающий, по общему признанию даже тех, кто его терпеть не может, – это величайший писатель, мастер языка, мастер сарказма, афоризма. Он – простите меня за использование этого чудовищно кондового слова! – «актуализирует» философов, когда его читаешь. Он «оживляет» Платона, Сократа, Спинозу, он со всеми спорит. Он демонстрирует виртуозну