Другая тема, совсем из другой оперы, но тоже из вселенной Бунта, тоже из «Бунтующего человека». Давайте уйдем из политики вместе с Камю. А как будет звучать тема бунта в искусстве?
Мы знаем, что Камю много посвящал размышлениям об этом. Те же «Шведские речи». И Камю спрашивает: а что будет нигилизмом и конформизмом в искусстве?
Тотальное отрицание, нигилизм в искусстве Камю называет формализмом. Художник, идущий по этому пути, говорит: меня не интересует мир, меня не интересует язык, меня не интересует материал мира, меня не интересует человек, меня вообще ничего не интересует. Все живое и реальное мне чуждо! Я запираюсь в своей башне из слоновой кости, придумываю свой язык, свой мир, свою вселенную и там чего-то сочиняю.
Такое невозможно, к счастью. Но в пределе, представьте себе: свой язык, свои проблемы, люди меня не интересуют. Это бесплодная позиция, говорит Камю. Он это называет формализмом.
А что будет конформизмом, тотальным принятием мира в искусстве? Камю это называет реализмом.
Это, знаете, по принципу акына – я сижу и описываю буквально все, что вижу; о чем вижу, о том и пою: идет один верблюд, идет второй верблюд, третий… Ничего от себя не вношу, никак не оцениваю. Художник-реалист полностью растворяется в мире. Он не отделяет себя от мира, превращается в такого фото-реалиста, который все описывает. И эта позиция бесплодна, констатирует Камю.
И Камю говорит: настоящее искусство – это всегда и принятие, и отрицание. Художник черпает из мира материал, он не чужд проблемам людей, но он накладывает на них призму своей личности. Он и принимает, и отрицает. Настоящее творчество – это всегда бунтарство. Всегда и принятие, и отрицание одновременно. Настоящее великое искусство не реалистично и не формалистично. Оно – не партийная пропаганда и не политическая агитка (вроде соцреализма), не слепое и пассивное копирование внешнего плана действительности, не заумная богемная элитарность и не ширпотреб массовой культуры.
Художник неравнодушен к миру, он неравнодушен к людям, он неравнодушен к языку. Но он не принимает это слепо, тупо, он не растворяется, он оценивает, страстно, но беспартийно. То есть вот Сцилла формализма (бесплодного тотального художественного отрицания) и Харибда реализма (бесплодного тотального художественного принятия). Так разворачивается тема бунта в сфере искусства. Реализм – один полюс, формализм – другой. А настоящее искусство – оно посередине, оно всегда бунтарское. Как все настоящее, оно является бунтом. Не полное принятие, не полное отрицание, а и то и другое! Как и в случае с насилием. Проложить свой путь по этому вот лезвию бритвы – вот задача современного бунтующего человека, говорит Камю.
Наверное, тем (а таких среди вас, как я понимаю, большинство), кто уже читал сочинения Камю, небесполезно было услышать эту мою попытку краткой реконструкции его философии.
Ставлю здесь большое многоточие. И последнее, о чем я скажу в двух словах.
Проиллюстрирую эти мысли Камю о бунте из «Бунтующего человека», как я пытался на «Постороннем» проиллюстрировать «Миф о Сизифе», при помощи романа «Чума». Роман, который примыкает очень тесно к «Бунтующему человеку». Такой философский роман. О чем он?
Берется и описывается некий условный город в Алжире, в котором начинается чума. Город на карантине, в изоляции. Никуда не убежишь. Некое закрытое обозримое пространство города – и чума косит людей. Сегодня один умирает, завтра – другой.
Во-первых, что мы тут видим? То, что так любят экзистенциалисты, пограничная ситуация. Только не для одного человека, а для целого города. И чума, как всякая пограничная ситуация, выявляет все то, что вообще-то есть в нас и с нами всегда. Только мы это обычно не замечаем беззаботно. Как говорит один из героев: «Чума – это обычная жизнь, вот и все». Но обычно мы ходим и думаем: ну, протяну, проживу еще лет двадцать. А в случае с чумой все обостреннее и очевиднее: может быть, и двух дней не проживу. Чума делает острее и пронзительнее то, что происходит в нашей жизни, только обычно более распыленно. Все мы ходим под смертью.
И каждый в этой ситуации катастрофы показывает себя. Из каждого начинает лезть всякое… из кого-то что-то хорошее, из кого-то что-то плохое. Каждый человек волей-неволей открывает и сам узнает то, чего обычно о себе не знал. (Вспомните гениальный пушкинский «Пир во время чумы».) Один пытается сбежать из города, кто-то предается разврату, пирам по принципу: «сегодня живем, завтра умрем, гулять так гулять!»
Камю не упускает здесь случая напасть на своих заклятых противников – христиан. Впрочем, он не ищет легких путей для их разоблачения, а поражает их в самое слабое и уязвимое место. Он показывает епископа города как лично очень достойного человека, но ставит старую добрую проблему теодицеи. Епископ – провиденциалист и фаталист; он говорит: «Чума нам послана Богом за что-то в наказание и надо все принять». Но Камю, конечно, его развенчивает, как в свое время Иван Карамазов в споре с Алешей, и аргумент ровно тот же, разумеется: «А дети-то за что?» Ну, мы – грешники, ладно, а дети за что страдают и умирают? Надо вам сказать, что епископ как последовательный человек, когда он сам заболевает чумой, не лечится, принимает все это фаталистически и умирает. Но все симпатии Камю, конечно, не на стороне епископа, не на стороне тех, кто пытается сбежать или придается разврату и пьянству, а на стороне доктора Риэ. Он понимает, что, конечно, не победит чуму, но пытается ей сопротивляться. С группой друзей он борется с чумой, лечит больных.
Напомню еще раз вам, кому интересно. У Камю есть пьеса «Осадное положение» – тот же роман «Чума», но в виде не очень удавшейся пьесы. Коротко посмотрим, что же это за роман «Чума»? Каков его философский смысл в контексте экзистенциализма Камю и темы Бунта?
Самый поверхностный пласт совершенно очевиден, если учесть, что «Чума» писалась в конце сороковых. Чума как нацизм («чума ХХ века»). Особенно, если мы возьмем самый конец романа. Камю пишет: да, чума ушла, но она снова когда-нибудь обязательно вернется и снова «бросит крыс умирать на улицах счастливого города». Очевидны параллели. Чума как болезнь, которая нахлынула и которая никуда не ушла, бациллы и корни остались. И тогда в такой, наиболее очевидной и поверхностной трактовке романа, одни люди, принявшие чуму покорно, коллаборационисты, а доктор Риэ и его соратники – это движение Сопротивления.
Но, конечно, здесь есть более глубокий пласт смысла. Это вообще тема бунта: принимать или не принимать мировое зло? Как с ним себя вести? Смириться со злом? Соучаствовать во зле и умножать его? Или сопротивляться ему, осознавая, что это зло не победить? «Чума» – это такая же развернутая наглядная картинка к «Бунтующему человеку», как «Посторонний», соответственно, к «Мифу о Сизифе».
Ну вот. Наше время, две небольшие лекции о Камю, заканчивается. Какие-то главные слова об Альбере Камю я все же успел сказать. Нам надо заканчивать. Напоследок скажу то же, что и всегда: никакие лекции не заменят оригинала текста. Так что читайте Камю. Это увлекательно и полезно.
Лекция 11Жан-Поль Сартр
Итак, начнем. Мы подобрались к финалу и к одной из высших точек в нашем курсе о философии экзистенциализма. Это Сартр. Единственный человек, который не боялся называть себя экзистенциалистом некоторое время. Фигура совершенно громадная!
Если в прошлый раз, когда я говорил о Камю, я сказал, что несложно прочитать все пять томов собрания сочинений Камю: они небольшие, легко обозримые, учение Камю логично, его нетрудно изложить, нетрудно уяснить, прожил он недолго, написал немного, все очень ясно, – то с Сартром все обстоит совсем иначе. Он прожил на тридцать лет дольше. Написал десятки, если не несколько томов, многие из которых, даже самые важные, до сих пор не переведены на русский. Поэтому, соответственно, при всей моей огромной любви к Сартру прочитать даже все, что есть на русском, я не смог. А уж тем более то, что не на русском! При этом его много бросало по жизни и в философском, и в политическом смыслах; он выписывал непростые, причудливые идейные траектории. Поэтому с Сартром все намного сложнее. Его наследие необозримо.
Как будут построены наши две лекции о Сартре? Сначала я представлю вам некоторый минимум лучшей литературы по Сартру. Расскажу, что можно прочитать, и дам кое-какие советы по этому поводу. Потом я начну с небольшого сравнения Сартра и Камю. Попробую сравнить двух этих людей, что часто делается. Затем, конечно, подробный рассказ о его биографии, личности, жизни как водится. И потом из всего огромного философского наследия Сартра я преимущественно сосредоточусь на одной теме, для Сартра она главная, и так же, как в случае с Бердяевым, она позволит вокруг себя центрировать все его мировоззрение, – это, конечно, тема свободы. Если были в ХХ веке два философа свободы, то это, конечно, Бердяев и Сартр. И поэтому разговор о свободе позволит сказать многое о Сартре. И сказать самое важное для него и для нас.
Повторяю: это философ сложный, очень плодовитый, невероятно одаренный. Вообще, надо заметить, что Сартр – фигура поистине мифологическая! Это, конечно, величайший философ Франции ХХ века, наряду, может быть, с Анри Бергсоном. И, это, несомненно, один из самых крупных философов ХХ века, духовный лидер нескольких поколений. Это лидер всех некоммунистических левых в Европе. Это человек, который был одарен множеством талантов. Вы знаете, что он был прекрасным писателем-прозаиком, новеллистом, романистом, драматургом, сценаристом, общественным деятелем, издателем, эссеистом, эстетиком, философом? Можно продолжать и продолжать. То есть любого из этих талантов хватило бы, чтобы человеку сделать имя. А Сартр обладал всеми этими талантами.
И поэтому разговор о литературе я начну, как ни странно, не с его изданий и не с книг о нем, а с несколько специфического пласта, который сразу подтвердит масштаб и мифологичность его фигуры… Это Сартр в художественной литературе и кинематографе.