Годы жизни Жан-Поля Сартра: 1905–1980. 75 лет прожил Сартр. Итак, девятьсот пятый год. Место действия. Если Камю был, как вы помните, сыном батрака, то у Сартра семья была сверхинтеллигентская. Папа его, правда, был морской офицер, который умер уже через год после рождения ребенка. Мама потом вышла замуж за другого человека, которого, как часто бывает, Жан-Поль не очень полюбил. И воспитывали его в основном бабушка с дедушкой.
Но это были не простые бабушка и дедушка. Дедушка Сартра, Шарль Швейцер, был дядей другого выдающегося философа, Альберта Швейцера. Наверное, все слышали о его существовании, – это тот, который благоговел перед жизнью и написал знаменитую книгу «Благоговение перед жизнью». Очень известный философ ХХ века! Так вот, дедушка Сартра был дядей этого Альберта Швейцера и профессором немецкого языка Сорбонны. Представляете, дедушка – профессор главного университета страны. Это не пустяк!
Ребенок был вундеркиндом. Ну, не таким, как Паскаль, но почти. Достаточно сказать, что, если Паскаль свой первый научный трактат, как вы помните, написал в девять лет, то Жан-Поль свой первый роман написал в восемь лет. Я думаю, что до этого у него были и другие какие-то более мелкие сочинения. В общем, понятно, что такой малыш не мог не стать впоследствии великим человеком. Повторяю: он был абсолютно книжный ребенок.
Тут я на секундочку делаю два отступления. Я буду так перемежать рассказ о личности Сартра с рассказом о том, как я себе понимаю его философию через его биографию и его личность. И вот тут три образа. Образ первый: я уже сказал, что Сартр для меня – идеальный прокурор.
Еще один очень странный образ, который приходит мне в голову при имени Сартра. Я попробую его передать вам. Представьте себе воздушный шарик, который стремится подняться в небеса. Он так легок, так невесом, но очень хочет зацепиться за что-то на земле. И стремится любой ценой заземлиться, любой ценой войти в реальность. Только бы разбить стеклянные стены дворца! Сартр говорил, для него было большой проблемой жить реальной жизнью. Для него настолько ключевую роль играли книги. Он говорил: «Для меня жить – это читать и писать». «Библиотека – храм», но он очень стремился как-то укорениться, заземлиться.
И я позволю себе сослаться на одно его произведение. Я вообще очень люблю театр Сартра, но моя любимейшая пьеса – «Мухи». Эта пьеса посвящена старому доброму сюжету греческой трагедии – о проклятии рода Атридов и об Оресте. Об этом писали трагедии и Эсхил, и Софокл, и Еврипид. Наверное, все помнят этот сюжет. Важно то, что главный герой, как его интерпретирует Сартр, это такой юноша, совершенно беспочвенный, который попал в некий город (условно называемый Коринфом, хотя у греков речь шла об Аргосе), в котором все живет ложью и преступлением. И у него есть альтернатива: уйти из города, остаться чистеньким, но не причастным ни к чему, в том числе и к жизни, либо войти в этот город, зацепиться за него, но ценой страшного злодеяния. Да, путем матереубийства. Мать убила его отца: Клитемнестра убила Агамемнона. И ему все время подсовывает удобный выход бог Юпитер: сбеги, уйди, ты тут ни при чем. Это не твои разборки, не твоя вина, не твой город! Уходи и останься чистым и непричастным к этому городу с его роковыми родовыми проклятьями, грехами и преступлениями! Но в итоге Орест делает противоположный выбор: предпочитает взять на себя страшное преступление. Но именно взять на себя, а не сваливать ни на кого! Взять на себя, чтобы стать частью этого города. Частью этого мира. Мне кажется, в этом есть что-то автобиографичное. То есть вот стремление воздушного шарика зацепиться за землю, стремление выйти из мира книг к миру земному. К миру реальности. Разбив уютный кокон из книг (помните, как у Высоцкого: «Жили книжные дети, не знавшие битв»?). У Сартра это очень, мне кажется, важно.
И третий образ, неотступно связанный с Сартром и его мироощущением. Образ, который вводит нас в самую суть как личности Сартра, так и его философии. Сартр начинает свою повесть «Слова» с таких странных слов: «Надо оправдываться!» Жизнь, пишет он, никогда не была для меня чем-то самоценным. Я понимал, что жизнь сама по себе – это не какая-то ценность. То есть, чтобы жить, надо постоянно что-то делать. Вносить в инертный и вязкий хаос жизни некий смысл – через творчество. И так утверждаться в бытии. (Я вольно пересказываю начало повести «Слова», но за общий смысл ручаюсь.)
И я позволю себе прокомментировать это ощущение, которое у Сартра, как я понимаю, было с детства. Прокомментировать сначала двумя греческими мифами, а потом одним примером из самого творчества Сартра. Ну, один греческий миф, да, вспоминается все время (отсылая к прошлым лекциям о Камю): Сизиф, бунтующий и утверждающий человеческие ценности вопреки абсурду мира. А второй образ, который здесь уместен – пятьдесят дочерей царя Даная, которые совершили страшное преступление по приказу отца: зарезали в брачную ночь на ложе пятьдесят своих женихов. Надо сказать, те их долго преследовали, что называется, из-под палки их повели под венец. Но тем не менее они взяли и преререзали всех своих женихов в одну ночь. (За исключением одной девушки, пощадившей жениха.) И за это боги их как наказали, помните? Когда они попали в Аид, они должны были бесконечно лить воду в Чашу Данай, в чашу без дна. Вот этот потрясающий греческий образ чистого рокового трагизма человеческой обреченности. Представляете, да? Все время лить воду, и она все время уходит куда-то! И ее надо лить снова и снова, заполняя вопиющую пустоту жизни! Вот этот образ приходит мне в голову, когда я думаю об экзистенциализме Сартра, о личности Сартра и о каких-то важных вопросах.
Сартр же в начале своей автобиографической повести «Слова» приводит примерчик попроще, прозаичнее. Не такой возвышенный образ, как Чаша Данай или камень Сизифа. Он приводит другой пример. Говорит: представьте себе, что вы едете в поезде без билета, «зайцем», и вдруг входит контролер. И он говорит: покажи билет! И вы начинаете ему заговаривать зубы, говорите что-нибудь вроде: «Денег нет, очень нужно ехать, простите». Пока вы говорите, контролер вас слушает, вы едете. А как только вы перестанете заговаривать ему зубы, он вас ссадит. Вот какой образ, да? Намного прозаичнее, чем Чаша Данай. Но он о том же самом. Сартр говорит: то же самое и наша жизнь, надо все время оправдывать свое существование в ней, заговаривать ей зубы, как контролеру. То есть вот это вот очень важное, основополагающее ощущение. Оно было у маленького Жан-Поля, как я понимаю, с детства. И оно потом стало сердцевиной его философствования. То есть человек не есть данность, жизнь сама по себе не есть какая-то ценность. Ценность жизни придает человек. И человеком еще надо стать – и никогда нельзя стать навсегда и окончательно. И человек, и жизнь – это что-то всегда рискованное, негарантированное, не имеющее основания. Быть человеком – это все время находиться в опасности перестать быть человеком. Человек – это усилие стать человеком, это постоянное самопревосхождение, постоянное доказывание, что ты есть! Постоянное вношение в мир смысла, постоянное литье воды в эту проклятую бездонную Чашу. И заговаривание зубов этому самому контролеру. Это признание, которое объясняет почти все в сложной и громадной философии Сартра на самом деле. Во всем его видении человека, мира, к чему мы еще подойдем с вами.
Итак, маленький мальчик-вундеркинд, книги, бабушка и дедушка, которые его балуют, обожают. И тут есть одна забавная деталь. Забавная или нет, но очень показательная. В своей повести «Слова» Сартр пишет (скажу своими словами): «Мой дедушка считался лютеранином, – я, по-моему, уже приводил эту цитату, – а бабушка считалась католичкой. Я с детства вырос атеистом, не из-за бесконечных споров о вере бабушки с дедушкой, а из глубокого безразличия дедушки к его лютеранству и бабушки – к ее католицизму». Замечательная констатация! Сартр, прежде чем он станет взрослым, умным, начнет размышлять, читать философские трактаты и прочтет у Ницше, что «Бог умер», – он уже все это увидел в своей семье в детстве: что реально бог, религия не играют никакой роли в жизни современного человека, являются только ее ненужными декорациями. Что формально люди называют себя какими-то христианами: одни – католиками, другие – протестантами, но это совершенно не важно! То, что увидел Кьеркегор почти за сто лет до Сартра. И поэтому Сартр просто, естественно и органично стал атеистом. Воинствующим атеистом. Но, однако, как мы видим, интересным, не вполне обычным атеистом, не просто человеком позитивистского склада, безразличным к метафизическому измерению бытия. Он, как и Камю, у которого небеса опустели, но вакансия Бога осталась. И все время есть отсылка к этому отсутствующему, исчезнувшему Богу.
Ну, хорошо. Маленький мальчик сочиняет, пишет. Невероятно, потрясающе работоспособный! Впоследствии он мог прочитывать по триста книг в год! Невероятно хорошая память и трудолюбие. Одаренность, остроумие, эрудиция, чувство слова. И склонность ко всяким провокативным выходкам.
Затем он поступает в университет. Куда же он поступает учиться? Он поступает в заведение под названием Эколь Нормаль (еще одна изысканная ирония французского языка!). То есть «Нормальная школа». Это только так кажется, что это «нормально» и что это просто какая-то там «школа»! Это, на самом деле, самое высшее из всех высших учебных заведений во Франции! Самое элитное из всех. Это для самых-самых, как сейчас говорят, высоколобых и мозговитых людей, для элиты французского общества. И Сартр в этой самой Эколь Нормаль становится самым первым учеником! То есть он увлечен философией, хочет стать философом, преподавателем философии. В отличие от Камю, у него дедушка – профессор Сорбонны, гигантская домашняя библиотека, да и туберкулеза не было. Хотя он тоже был человек болезненный, как мы дальше увидим. И он успешно заканчивает университет, причем первым студентом на своем курсе! Да, а курс у него был замечательный. Он учился вместе с Клодом Леви-Строссом, Реймоном Ароном и рядом других выдающихся людей, впоследствии ставших крупнейшими философами, социологами, антропологами и лингвистами (как Леви-Стросс). Вторым студентом после Сартра, по талантам и знаниям, на его курсе была та самая Симона де Бовуар. Кстати, тогда редчайший случай девушки, получавшей самое высшее философское образование.