Экзистенциализм. Возраст зрелости — страница 41 из 58

до-верия человека к Богу и Бытию. Демонстрация того, что в мире, в котором правят разрушительные силы, все склоняет к предательству и отчаянию, все проходит и обессмысливается, все же что-то остается и что-то не бессмысленно.

Помните эти знаменитые строки (о том же) Владимира Соловьева?

Смерть и время царят на Земле.

Ты владыками их не зови.

Все, кружась, исчезает во мгле.

Неподвижно лишь Солнце Любви.

И вот, наконец, самое сокровенное понятие, о котором постоянно размышлял Марсель, – это надежда; одна из его книг так и называется – «Метафизика надежды». Марсель очень много размышлял о том, что такое надежда. В каком мире она возможна? В духе Канта он ставит вопрос: «Как возможна надежда?» Если в мире есть только причины и следствия, все закономерно, все обусловлено, детерминировано и просчитываемо, то в таком мире надежде места быть не может.

Эта тема, конечно, как вы почувствовали, отсылает нас к Шестову с его «философией обыденности» и «философией трагедии». Пока мы живем в обычном мирке, пока «над нами не каплет», не нужно никакой надежды. Я точно знаю, что, если я выйду из этой комнаты, поверну направо, там будет лестница, а не поверхность Марса, что это вот – парта, она не вырвется, не убежит из-под меня как зебра, – все очень надежно! Иллюзия того, что все под контролем, что узкой полоски принудительного знания мне довольно для жизни. Но тут как раз возникает тема пограничной ситуации. Бывают такие крайние моменты, крайние ситуации, когда если все в мире только конечно, обусловлено, детерминировано, естественно, то тогда нет места надежде. Надежда может быть только в том мире, в котором есть место неопределенности, свободе, чуду и отчаянию. Марсель замечательно, как мне кажется, назвал надежду «оружием безоружных». По-моему, это прекрасно!

Когда я размышляю о месте надежды в философии Марселя, я всегда вспоминаю одну песню очень мною любимого поэта Булата Шалвовича Окуджавы. Вы, конечно, знаете ее – это одна из самых его известных песен «Молитва Франсуа Вийона». Молитва, естественно, обращение к Богу. И там есть такие строки:

Я знаю: Ты все умеешь.

Я верую в мудрость Твою,

Как верит солдат убитый,

Что он проживает в раю.

Здесь схвачено главное в парадоксе надежды. Когда больному врачи авторитетно говорят, что «твоя болезнь неизлечима», и он все же начинает надеяться… Надежда, как и верность, связаны с до-верием, и это намек на нечто Иное, неведомое. Она ничего не доказывает. Обратите внимание: никаких доказательств! Только свидетельства. Марсель – философ, который ничего не доказывает (напротив, он указывает на ненужность и неполноту доказательств), а только свидетельствует. То есть Марсель размышляет, в каком мире возможна надежда. В мире причин-следствий, в мире естественном надежды быть не может. Надежда, как и верность, акт нашей свободы. Она ничего не доказывает, только свидетельствует против отчаяния. Он отлично понимает, что в делах веры доказательства невозможны. Это одна из причин того, почему он такой непримиримый враг неотомизма (смешивающего свидетельства и доказательства, пытающегося подменить веру знанием). Надежда понимается им как то, что остается у человека в мире катастрофическом и в катастрофической ситуации, в той самой пограничной ситуации, столь любимой экзистенциалистами.


Но пора нам подводить итоги. Я попытался как-то обозначить некоторые самые важные темы мысли Марселя. Многие из них вам уже хорошо знакомы из предыдущих лекций нашего курса. Но все же мне кажется, он внес что-то очень важное и свое: и с «тайнами-проблемами», и с модусами «бытия и обладания», и тайной телесности, и с критикой сциентизма, и с размышлениями о надежде и верности. Марсель – предельно антисистемный философ, достойный ученик Сократа. И самое главное: он попытался преодолеть тотальное отчуждение во всех его ликах: сцеинтизации, технократизации, бюрократизации. Он говорит о мире, где человек не отделен от Бытия, а сопричастен Бытию; не далек от Бога, а может общаться с Богом; не противостоит другим, а сопричастен другим; где свобода – не стена, а связь с другими людьми; где тело – не что-то мне чуждое, манипулируемое, а то, через что я включен в мир, и так далее. Иначе говоря, это философ, преодолевающий субъект-объектность, философ в центре мучительных размышлений которого – тема диалога. (Как, и еще в большей степени, у нашего второго сегодняшнего героя – Мартина Бубера.)

Марсель, к сожалению, философ далеко не такой известный и читаемый у нас, в России, как Камю и Сартр. Может, потому, что он не писал таких замечательных романов и рассказов, а только пьесы, которые крайне редко ставят.

Чтобы оценить его место в философии ХХ века, назову только тех, на кого многие его идеи очень повлияли. Это, во-первых, Поль Рикер, крупнейший французский философ конца ХХ века, герменевтик, он был учеником Марселя. Это, во-вторых, Эрих Фромм с его темой «иметь или быть», он прямо начинает свою главную книгу с того, что опирается на Марселя в этой антитезе. И, как я вспоминал, в-третьих, среди его неожиданных продолжателей – Мишель Фуко с темой телесности и властных манипуляций над телом. Достаточно хотя бы этих имен (а можно назвать и многие другие), чтобы понять значение Габриэля Оноре Марселя и важность его мысли. В самом конце нашего курса он напомнил нам о тех, с кого мы начинали: о Блезе Паскале и о Сёрене Кьеркегоре. Философ – очень непростой, но значимый, глубокий и волнующий. О нем нужно было нам поговорить, хоть немного.

Лекция 13Мартин Бубер

Последний наш герой, Мартин Бубер, еще один философ, в чем-то очень созвучный Марселю, которого я тоже чрезвычайно люблю и ценю, который также является религиозным экзистенциалистом, но уже не христианским или околохристианским, как все наши предыдущие герои, а крупнейшим еврейским философом XX века. Это совершенно грандиозная фигура – величайший мыслитель XX века, поэт, писатель, мистик, исследователь традиции хасидизма. Его часто называют продолжателем еврейских пророков.

Что касается книг, на русском языке его издали немного, но достаточно, чтобы получить о нем представление. В самой главной книге, вышедшей первый раз на русском в серии «Мыслители ХХ века» и позже переизданной в нескольких издательствах, собраны все его важные работы под общим названием «Два образа веры» (М., 1995). Шесть работ, и среди них прежде всего его шедевр и самая великая вещь – «Я и Ты», а также работы «Диалог», «Образы добра и зла», «Проблема человека», «Два образа веры» и «Затмение Бога». По этим названиям вы уже можете судить о его проблематике.

В другой фундаментальной книге, «Хасидские истории» (М., 2006; в переводе моего друга студенческих лет Михаила Львовича Хорькова) Бубер предстает совсем в другой ипостаси – как мистик и исследователь мистической традиции иудаизма – хасидизма. Это не философская книга, она имеет к философии несколько опосредованное отношение.

Наконец, еще одна ипостась Бубера – его единственный роман «Гог и Магог» (СПб., 2004), тоже очень мистический и философский. Гог и Магог, как известно, это библейские народы, связанные с Апокалипсисом.

Есть еще стихи, но мне не встречались их переводы на русский язык.

Как я уже сказал, эти книги выражают три ипостаси Бубера – философа, мистика и писателя. О нем самом, насколько мне известно, хороших книг на русском пока почти нет, есть несколько статей. Впрочем, есть небольшая книжечка Т. П. Лифинцевой: «Философия диалога Мартина Бубера». Она вполне «ликбезовская» и крайне обзорная. Самая фундаментальная статья о Бубере, которую мне приходилось читать – в книге «Философы XX века». В этой серии вышло уже три тома с добротными статьями о многих важнейших философах XX века, написанными крупнейшими специалистами. Статьи эти для энциклопедий достаточно большие, для монографий достаточно маленькие, по 20–30 страниц о каждом. В этих книгах десятки героев. В том числе почти все герои нашего курса, которые жили в XX веке. В другой такой книге есть статья и о Марселе, написанная Г. Тавризян. Рекомендую эти книги всем интересующимся философией, но не очень сведущим, так как они очень хороши в качестве популярного введения в разных философов. О Бубере у нас написано так мало, что приходится даже хорошим статьям радоваться. И вот, во вторую книгу включена статья о Бубере Т. П. Лифинцевой. Итак, «Философы ХХ века. Книга 2» (М., 2004), статья о Бубере.


Кратко об этой личности. Бубер прожил невероятно долгую жизнь, еще больше, чем даже Марсель: почти девяносто лет. Годы его жизни: 1878–1965.

Но прежде, чем я начну говорить о его личности и жизни, я хочу сделать маленькое отступление. Для меня всегда, как для историка, по крайней мере наполовину историка, наполовину философа, очень важна одна тема в истории философии, я и старался эту тему по мере возможности проводить и в этом курсе – философия как свидетельница. Философия не только как попытка говорить о вечном, но и, как говорил Гегель, душа культуры, как выражение чего-то важного и сущностного в нашей современности.

И вот тут я хочу позволить себе маленькое отступление. Я часто сравниваю современную философию с разбитым зеркалом. Культура распадается, и философия распадается на множество осколочков, кусочков, отражает разными гранями распад этой культуры. И одна из главных особенностей нашего времени – это чудовищная степень отчуждения, одиночества, разобщения, неспособности к диалогу. На всех уровнях, начиная от экзистенциального одиночества человека в большом городе, который боится всех вокруг, который больше коммуницирует, да простят мне это слово в таком контексте, с телевизором, нежели с людьми, и кончая тем, что Самюэль Хантингтон назвал бы «конфликтом цивилизаций». То есть на всех уровнях война всех против всех, отчуждение, непонимание, немота, глухота, одиночество. Это диагноз XX века. Один из диагнозов, но очень фундаментальный.