Экзистенциализм. Возраст зрелости — страница 9 из 58


Теперь от общего разговора о философии Ясперса я обращусь к Ясперсу как человеку, который пытается осмыслить историю и культуру. Сначала речь пойдет о книге «Истоки истории и ее цель». Ясперс – философ истории, а не историк, всегда важно помнить это различие. Он не излагает историю, а пытается ее осмыслить. Понятия экзистенциальной коммуникации и трансценденции, шифры – все это нужно держать в голове перед анализом этой работы. Подобно Бердяеву, Ясперс является религиозным человеком, религиозным мыслителем и говорит, что история не может быть понята из себя самой, но лишь сквозь себя, из перспективы чего-то, что в истории проявляется, но к ней не сводится, превышая ее; взгляд на время и временное возможен только через вечность. История – это шифр, который может быть как-то прочитан и истолкован. Причем, как и все шифры, он принципиально многозначен. За историей, возможно, скрывается и приоткрывается нечто трансцендентное. Можно попытаться прочитать это. И Ясперс, конечно, не претендует на то, что он знает единственный код расшифровки.

Ясперс пытается найти в истории какой-то смысл. Он хочет понять, как нечто сверхисторическое и надисторическое проявляется через историческую эмпирику.

При этом он ведет полемику – и даже не одну, а сразу несколько. С какими позициями и концепциями он спорит, формулируя через это собственную историософию? Во-первых, он спорит с марксизмом и гегельянством, критикуя детерминистский и самоуверенно однозначный рационалистический взгляд на историю (то, что Поппер примерно в то же время справедливо обличил и полностью развенчал как «историцизм»). Гегельянцы и их верные, хотя и строптивые, ученики-марксисты были уверены, что познали историю: ее смысл, вектор, цель, то, откуда и куда и зачем она идет, и каков пункт прибытия. История – это не «вещь в себе», а «вещь для них», думали они. Немецкий экзистенциалист оспаривает подобные амбициозные претензии. Ясперс считает, что история не фаталистична, она загадочна, многовариантна, не детерминирована, зависит во многом от людей и не является поэтому полностью интеллигибельной, т. е. проницаемой для разума людей. Тотальный детерминизм и провиденциалистический прогрессистский фатализм в понимании истории, столь характерный для гегельянства и марксизма, отменяющий личность, свободу выбора, этическое измерение и исторические альтернативы, несовместим с экзистенциализмом. Как истинный экзистенциалист, Карл Ясперс доказывал и показывал: история драматична, вариативна, альтернативна, многофакторна и во многом зависит от свободной воли людей.

Во-вторых, он спорит с такими уже хорошо известными людьми как Шпенглер, Тойнби и компания. Они вообще отрицают возможность единого смысла и замысла истории. Эти концепции получили в начале ХХ века широкое распространение. Ясперс надеется, что в истории все-таки есть единый и высший смысл, хотя он не очевиден и не однозначен. В преходящем, относительном и раздробленном опыте людей Ясперс пытается осторожно разглядеть нечто сверхвременное и всеобщее, увидев за множеством маленьких отдельных «историй» общечеловеческую Историю. Вопреки принципиальной плюралистичности подходов к истории у Тойнби, Шпенглера и Данилевского, Карл Ясперс оспаривает в понимании истории как единообразный европоцентрический детерминизм и монизм, так и взгляд на историю как на множественный, плюралистически раздробленный процесс (в духе того, что вообще нет единой истории человечества, но лишь несколько разрозненных отдельных историй культур, как утверждал Шпенглер и, отчасти, Тойнби).

С третьей стороны, Ясперс оспаривает мысль, столь характерную для многих профессиональных историков – стихийных позитивистов, что история – это просто набор бессмысленных событий и хаотическое нагромождение разрозненных фактов. Он все время подчеркивает, что история не предопределена, не фатальна, не легко проницаема для разума и не детерминируема до конца, что это поле реализации человеческой свободы, творчества и фантазии, но при этом и в чем-то, возможно, история едина и не совсем бессмысленна. Причем высказывается все это в осторожной модальности гипотетических, а не непререкаемых и однозначных, версий прочтения такого Шифра, каков представлен в истории человечества.

В чем смысл истории, в чем ее возможное единство? И можно ли как-то докопаться до этого? Ясперс осторожно выражал надежду, что да. При этом он неустанно подчеркивал, что его взгляд – не единственно возможный и не исчерпывающе полный. Но как все же за контурами эмпирического найти нечто сверхэмпирическое, за явным и посюсторонним – потустороннее и тайное, за происходящим здесь, сиюминутным и временным – нечто трансцендентное?

Ясперс обращается к истории, пытается найти ее «ось», что-то, что ее центрирует. Как в сказке Александра Милна Винни-Пух и Пятачок отправились искать Земную Ось и, увидев какой-то холмик, решили, что нашли ее. Вот нечто подобное – столь же рискованное и спорное, но и столь же плодотворное – предпринимает и наш сегодняшний герой. И с тем же ошеломляющим успехом! Два самых известных понятия, надолго оставшихся от Ясперса в культуре – это пограничная ситуация и осевое время. Ясперс находится в поисках оси, определяющей единство человеческой истории. Конечно, должен возникнуть вопрос: как можно христианину Ясперсу искать эту ось? Ведь для христианина ось истории – это априорно Христос. Жизнь Христа и Его смерть – это ось для любого христианина! Вся история делится на «до» Первого пришествия Спасителя и «после». Все, что было в истории, идет к Христу; все, что будет, идет от Христа! Какие тут могут быть сомнения и поиски? Однако Ясперс с этим не согласен. Тут, как и во многом ином, он далеко и отважно отходит от христианства. Ясперс обращает внимание на то, что для двух третей человечества приход и миссия Христа вовсе не являются «осью» – определяющим и смыслозадающим событием. Но Ясперс, всматриваясь в нагромождение эмпирических событий и процессов мировой истории, все-таки находит Ось, Осевое Время. Где? Об этом речь пойдет дальше.

Но для начала посмотрим, какие важнейшие периоды в истории выделяет Ясперс. Он не историк и не претендует на то, что его концепция единственно верная и всеохватывающая. Подход Ясперса заключается в том, чтобы через эмпирическое найти что-то надэмпирическое, через историческое и явное выйти к сверхисторическому, найти некий намек на смысл истории и контуры общечеловеческого единства. Ясперс – философ истории, и он не стремится построить всеобщую периодизацию всего на свете. Он стремится лишь считать шифр исторического процесса, для чего выделяет некоторые периоды, важные с точки зрения поставленных им задач – выявления «истоков истории и ее цели». Но Ясперс не претендует на то, что его концепции универсальны и все объясняют и что они единственно правильные.

Итак, прежде всего, Ясперс выделяет «прометеевскую эпоху». Название более чем выразительное и понятное, если вспомнить, что титан Прометей – культурный герой эллинов, который принес людям все фундаментальные дары цивилизации. Это первобытная эпоха великих открытий, эпоха неолитической революции. Это время, когда люди изобрели колесо и лук, приручили огонь и одомашнили животных. Это невероятно важный период в становлении человечества.

Затем философ коротко говорит о великой эпохе «древних восточных цивилизаций». Месопотамия, Египет и Индия – великие культуры древности!

И затем Ясперс вдруг заявил, что нашел искомую и желанную Ось мировой истории (после Ясперса и это его открытие, и концепт, и сама категория осевого времени стали общим местом, топосом в философии). Ясперс не ищет эту ось, как христиане в Израиле в первом веке. Нет, Ясперс предлагает обратиться к Евразии VI века до нашей эры, плюс-минус столетие. В Китае это эпоха Конфуция и Лао Цзы, зарождение классической китайской философии, формирование культурного канона, на тысячелетия определившего облик Поднебесной.

В Персии это время появления великого пророка Заратустры и его грандиозной дуалистической – и уже отчасти монотеистической – религии. В Индии эта эпоха, в лице принца Сиддхартхи Гаутамы Шакьямуни, порождает буддизм – первую из величайших мировых религий. В Палестине и Иудее тогда же появляются пророки (Иеремия, Исайя, Илия…), которые начинают обличать и проповедовать. В это время складывается Ветхий Завет, формируется иудаизм, корень всех монотеистических авраамических религий (к слову, из него позднее родятся и христианство, и ислам). Начинается героическая и отчаянная борьба с идолопоклонничеством за распредмечивание отношений Бога и человека. И, наконец, в Греции этого времени начало «эллинского чуда» – зарождение философии досократиков, время великих трагических и лирических поэтов, эпоха Гераклита, Эсхила, а потом и Сократа с Платоном. В одно примерно время мы с благоговейным изумлением находим Лао Цзы и Конфуция в Китае, Будду в Индии, Заратустру в Персии, иудейских пророков в Палестине, великих мыслителей в Элладе. Все эти люди, великие современники, друг о друге, скорее всего, ничего не знают. Вряд ли Конфуций что-то слышал о Пармениде, Пифагор – о Лао Цзы, а Иеремия – о Будде. Внешне все эти люди очень различны. Но мы чувствуем и интуитивно ощущаем, что все это явления одного порядка, часть единого процесса. Процесса величественного, непостижимого и таинственного. Мы ощущаем, что всех этих людей что-то сущностно, радикально и глубоко роднит, объединяет и связывает. Что-то важное в это осевое время происходит с человечеством. Человек становится именно тем человеком, которого мы сейчас знаем. Если сказать одним словом: именно в это осевое время происходит одухотворение человечества, отказ от мифологического миропонимания как единственно возможного, борьба с идолопоклонничеством, формирование принципиально нового религиозного опыта и соответствующего ему языка. Это время появления мировых религий и рождения философии, время, когда человек осознает свои границы.

Как лет тринадцать назад на мой вопрос «Что такое осевое время для Ясперса?» мне ответила одна замечательная студентка-второкурсница Александра: «Это – пограничная ситуация. Только пограничная ситуация не для одного человека, а для всего человечества сразу. Момент истины и выбора, роковая точка отсчета». Очень верное наблюдение и неслучайная аналогия! Хорошо и точно сказано! С тех пор я всегда в этом месте ее благодарно цитирую и на нее ссылаюсь.