Я испугалась, что в наступившей тишине она услышит мое дыхание, скользнула обратно под одеяло, прижалась лицом к полу и почувствовала под щекой песок. Когда я услышала, что женщина взяла сумочку с переднего сиденья, то с некоторым опозданием сообразила, что она может захотеть прихватить с собой контейнеры, которые лежали рядом со мной. Она распахнула дверцу и вышла из фургона, а я прикусила губу, готовясь к тому, что меня сейчас обнаружат. Но услышала лишь звук удаляющихся шагов.
Через мгновение я подняла голову и собралась снова перелезть через сиденья, но в последний момент услышала, как подъезжает другой автомобиль, который остановился сразу за фургоном. Я обернулась и увидела полицейскую машину. Я снова нырнула вниз, услышав, как офицер вышел из машины и захлопнул дверцу. Раздались тяжелые шаги.
– Куда ты ездила? – спросил мужской голос.
– У меня были разные дела. – Голос женщины, как и ее пение, наполняло фальшивое оживление.
– Еще дела?
– Ну, ты же знаешь, почта, магазин.
– И где сумки?
– Сумки?
– Сумки из магазина.
– Ну, я заехала посмотреть, нет ли у них мясного пирога, который ты любишь. С индейкой. У меня есть купон. Но они закончились. Владельцы магазинов так поступают, чтобы заманить тебя внутрь, полагая, что ты все равно что-нибудь купишь за полную цену. Но только не я. Я развернулась и сразу ушла.
Стало тихо, и я уже собралась приподнять голову и снова оглядеться, но решила подождать еще немного.
– Что случилось? – наконец спросила женщина.
– А почему ты спрашиваешь? Что могло случиться?
– Ты на меня как-то странно смотришь. Ты злишься, Ник. Или у меня что-то застряло в зубах?
Она рассмеялась, но из-за ш-ш-ш-ш в моем ухе я не услышала, рассмеялся ли он.
– Просто я голоден. Паршивый день. Совсем паршивый.
– Снова сержант?
Он пробормотал что-то неразборчивое.
– Давай поедим, – продолжал он. – А потом я вернусь в участок и попытаюсь вразумить болвана.
Дверь открылась и захлопнулась, голоса смолкли. Однако я еще некоторое время пролежала под одеялом на случай, если они вернутся. Когда я подняла голову, мир начал возникать передо мной по частям: полицейская машина с шарообразными фонарями на крыше, потом лужайка, точнее, дорожка из битого ракушечника. Дальше стоял дом, высокий и узкий, белые стены с черными ставнями, неровная крыша – я видела такие, когда мы с мамой ездили за конфетами на Хеллоуин. Только теперь я оказалась неподалеку от океана: я уловила аромат соли в воздухе и услышала рокот волн.
Я медленно перелезла через сиденье и, стараясь двигаться бесшумно, выбралась из фургона и смогла прочитать надпись на боку полицейской машины: «Округ Рехобот». Вид полицейской машины должен был меня приободрить, но тревога лишь усилилась.
Я снова посмотрела в сторону дома. На первом и втором этажах горел свет. Несмотря на страх, я прошла по тропинке из битого ракушечника к ряду мусорных контейнеров на краю участка возле забора. В лунном свете я разглядела залитое цементом патио, столик для пикника и гриль. Во дворе стояла статуя Девы Марии, ее протянутые ладони обвивали виноградные лозы, скрывавшие лицо. В углу находился новый деревянный сарай с двумя крепкими замками на дверях.
– Я приготовила это сегодня днем.
Голос женщины, донесшийся из дома, меня испугал. Я подняла голову и обнаружила, что стою под маленьким окошком, услышала, как бежит в раковине вода, стучат тарелки и вилки с ножами. Когда я прошла во двор, звуки смолкли. Двигаясь вдоль забора, я оказалась около сарая. Со своего места я ничего не слышала, но видела через венецианское окно, что они сидят за столом. Лысый мужчина был одет в футболку, подчеркивающую крепкие мышцы его рук и плеч. Они закрыли глаза и склонили головы, потом мужчина быстро перекрестился и начал есть. Женщина ела неохотно, лишь смотрела на сидевшего напротив мужчину, потом встала, чтобы убрать тарелки.
Когда они отошли от окна, я вернулась к стене дома, чтобы слышать их разговор. Сначала до меня доносилось лишь пение женщины и звук льющейся воды, шаги где-то в глубине дома, в туалете спустили воду. Все это время женщина напевала, потом мужчина вернулся на кухню, и я услышала его низкий голос:
– Только не эту песню.
– Извини. Весь день я ее напеваю, стоит только задуматься. Я пыталась, но…
– Значит, пытайся лучше.
Она замолчала.
– А ты никогда не спрашивал себя? – неожиданно спросила она.
– Нет. Теперь уже нет. Я все забыл, и тебе нужно поступить так же.
Я стояла и ждала продолжения, когда внезапно загорелся свет над крыльцом на заднем дворике, осветив цементное патио. Я застыла на месте, оставаясь в тени, дверь распахнулась, и мужчина вышел из дома с переполненным мешком для мусора в руках. Он двигался в мою сторону, к мусорным бакам, поэтому я повернулась и выскользнула за ворота. Оказавшись на улице, я остановилась на тротуаре, а он бросил мешок в бак, закрыл крышку и потащил бак к дороге.
Узкие лужайки перед соседними домами и редкие деревья не оставляли особого выбора – спрятаться было негде. Я понимала, что, если встану за машиной на соседней подъездной дорожке, меня могут увидеть в окно хозяева и включить свет на своем участке. Поэтому я просто зашагала по улице, словно жила где-то рядом. Затем перешла на противоположную сторону, повернулась и направилась обратно, чтобы получше разглядеть мужчину. Он был в полицейской форме, впрочем, ворот рубашки застегивать не стал.
Когда он перетаскивал второй мусорный бак, его взгляд упал на меня. Он поднял руку ко лбу, чтобы свет не слепил глаза, и хрипло спросил:
– Что ты здесь делаешь?
Я не смогла понять, узнал ли он меня, но я его раньше определенно не видела.
– Я просто… здесь, – ответила я.
– Ты идешь домой? А твои родители знают, где ты сейчас?
– Да и да, – ответила я.
– Ну так постарайся добраться до дома поскорее.
Он закончил возиться с баками, выключил свет над задним крыльцом и вернулся в дом. Значит, он меня не знает, решила я, когда дошла до перекрестка, размышляя, что делать дальше. Через несколько минут тишину нарушил шум мотора, я оглянулась и увидела полицейскую машину, которая отъезжала от дома. Мужчина открыл окно, и я слышала потрескивание полицейской рации. Проезжая мимо меня, он посмотрел в мою сторону и помахал рукой.
Как только автомобиль скрылся за углом, я повернула обратно, чувствуя себя более уверенно – ведь женщина теперь осталась одна.
«Постучи к ней в дверь, – сказала я себе. – И спроси прямо, кто она такая и что делала в Дандалке».
Я уже собралась так и сделать, когда увидела мусорные баки. Когда хулиганы перевернули баки с нашим мусором, я узнала, что таким образом можно кое-что выяснить о живущих в доме людях.
Я посмотрела на дом. В окнах все еще горел свет, но шторы были задернуты. Быстро подняв крышку ближайшего бака, я разорвала целлофан, затаила дыхание и принялась шарить среди бумаг, грязных салфеток и смятой фольги.
Вскоре мне удалось отыскать конверт, который позволил узнать кое-что новое: Николас и Эмили Санино, 104 Тайдуотер-роуд, Рехобот, штат Делавэр. Я попыталась вспомнить, слышала ли я когда-нибудь эти имена.
– Могу я вам помочь, юная леди?
Внезапно раздавшийся голос заставил меня уронить крышку бака. Если бы она была металлической, то раздался бы оглушительный грохот. Однако пластик отозвался лишь глухим гулом. Я подняла голову и посмотрела на женщину, подыскивая подходящие слова. Однако ничего разумного мне в голову не пришло, поэтому я просто подняла грязный конверт.
– Вы Эмили Санино?
Женщина подошла ближе и аккуратно закрыла мусорный бак. Вблизи ее лицо оказалось не таким жестким. В свете уличного фонаря я разглядела легкую сетку морщин вокруг глаз и рта. Она вырвала конверт из моих рук.
– Кто ты такая? И что делаешь тут в темноте, зачем роешься в нашем мусоре?
– Я Сильви, – сказала я. – Сильви Мейсон.
Женщина пыталась плотно закрыть крышку бака, но в тот момент, когда я произнесла свое имя, замерла и поднесла руку ко рту.
– Сестра Роуз?
Я кивнула.
– Но как ты… – Ее голос дрогнул. – Что ты здесь делаешь?
– Пытаюсь понять, кто вы такая.
Эмили Санино смотрела на меня, обдумывая мои слова, а потом спросила, как мне удалось ее найти. Когда я объяснила, она тяжело вздохнула.
– А твоя сестра или еще кто-нибудь знает, что ты здесь?
Я покачала головой.
– Ладно, давай зайдем в дом. Но ты не можешь остаться здесь надолго. Мой муж скоро вернется.
Я последовала за ней к задней двери. В обшитой деревом кухне пахло перцем, тушеными помидорами и продуктами, из которых она приготовила обед. От этих запахов мой живот заурчал, ведь с тех пор, как Хикин угостил меня сэндвичем в Филадельфии, я ничего не ела.
Я постаралась забыть о голоде и посмотрела на чисто выскобленный кухонный стол, на котором стояла ярко-голубая миска, мешок с мукой, лежал венчик для взбивания яичных желтков и простой черный бумажник с золотой застежкой.
– Я собиралась испечь пирог, – объяснила она. – Это успокаивает нервы. Но поняла, что у меня нет яиц, и пошла к машине, чтобы съездить в магазин. Тут я тебя и увидела.
– Вы печете для нас?
– Для вас?
– Ну, я имела в виду то, что вы оставляете возле нашего дома.
Она покачала головой.
– Не сегодня. Я уже отвезла торт к вашему дому.
Интересно, нашла ли его Роуз на крыльце, когда возвращалась домой, и выбросила ли его, как и все предыдущие.
Эмили Санино вернула миски в шкаф, а муку и молоко в холодильник. Я заглянула через коридор в гостиную и увидела кресло-качалку, как у моей мамы. На небольшом столике у стены в ряд стояли фотографии в рамках и несколько кубков с золотыми фигурками наверху.
– Я сожалею, но должна сказать, что никто не ест то, что вы нам привозите.
Она распахнула дверцу холодильника, повернулась и удивленно посмотрела на меня.