Амалия шагнула к надгробию и почувствовала, как пальчики Марли и Джона разжались — они остались на границе этого колокольчиково-асфоделевого безумия. Она не стала звать их, пошла вперед, ступая осторожно, но все равно чувствуя, как недовольны ее вторжением цветы — они качали головками, цеплялись стеблями за ее юбки и, наверное, неслышно звенели от возмущения. Остановилась она только когда оказалась совсем рядом с гранитной плитой. Вблизи стало видно, что ей не один год, время покрыло камень оспинами, мшистыми мазками, но слова все еще легко читались: «Ромаль Кроптон», а ниже даты рождения и смерти.
На надгробии дедушки Амалии выбили слова «возлюбленному мужу и родителю», бабушкино венчала фигура плакальщицы, одеяние которой драпировкой спускалось к могильной плите, а здесь — просто сухие цифры и имя. Амалия почувствовала, как глаза обожгли слезы.
— Леди, — негромко окликнула ее Марли, — пойдемте, здесь страшно!
Страха Амалия не чувствовала, только сожаление и холод, пробирающий ноябрьским ветром, а не майской прохладой. Но Марли права — стоило вернуться хотя бы в сад. Амалия развернулась и пошла к двойняшкам, что с облегчением нырнули в тень вишни и торна.
Она не увидела стоящую за надгробием девушку с льняными волосами, ее светлое, с глубоким декольте платье растворялось дымком среди цветов, а на губах играла задумчивая улыбка.
Избель почти не выходила из комнаты. В понедельник Дональд уехал, проведя в новом доме всего неделю, и оставил ее одну в бесконечном холоде, но она его почти не ощущала. Привыкла ли? Избель не знала. Ее ногти теперь отливали синевой, губы побледнели, она не могла удержать в непослушных, негибких пальцах иглу для вышивания, но шаль больше не укрывала ее плечи, а плед — ноги, все стало неважно.
По утрам Избель не хотела просыпаться, а днем грезила наяву, раз за разом вспоминая то, что снилось ночью. Там, во снах или воспоминаниях, была настоящая жизнь. Та, о которой Избель так мечтала, та, которой она жила так недолго. Даже лучше. Молодость, красота, богатство — истинное богатство, а не жалкие бумажки Дональда — она владела всем, потому что в ее жилах текла кровь Лордов Основателей! Ей достаточно было посмотреть на серое, затянутое тучами небо, чтобы ветер разорвал их в клочья и обнажил радостную синеву! И пусть за это приходилось расплачиваться мигренью и носовым кровотечением… Избель прикрыла глаза, стремясь вновь вызвать в памяти этот образ — юной леди в платье с глубоким декольте, с глазами белыми, словно снег — именно в нем она проживала лучшие часы своей жизни. И как она могла бояться этого отражения? И когда увидела его в зеркальце, и в ту, первую, ночь, когда сон скрыл тоскливую реальностью темной вуалью…
Избель помнила, как лежала, ворочаясь на колючих от крахмала простынях, касаясь щекой неприятно-гладкой подушки, укрытая одеялом, под которое, не смотря ни на что, просачивался холод. Запах новых обоев смешивался со странным землистым ароматом. Она вдыхала его, думая о том, в какую дыру привез ее Дональд, и постепенно этот аромат вытеснил все остальные, утянул Избель за собой в забытье. Она редко помнила свои сны, даже думала, что они ей вовсе не снятся, но в этот раз все было иначе — каждая деталь, каждый звук, каждый оттенок, каждое касание — Избель чувствовала и помнила все, будто это происходило с ней на самом деле! И в то же время происходящее было от нее… далеко? За плотной прозрачной стеной, за толщей воды, за чем-то упругим, но непреклонным. Каждую ночь Избель пыталась приблизиться, преодолеть это препятствие, чтобы окунуться в настоящую жизнь полностью. И кажется, у нее получалось.
Первый сон, в котором она примеряла новое платье, стоя перед ростовым зеркалом, оказался самым отдаленным и коротким. Наверное, потому что тогда она снова испугалась своего отражения — с криком проснулась на мокрых от пота простынях, повторяя: «Это не я, это не я, это не я». На крик прибежала Амалия, но Избель, увидев в дверях ее перепуганное бледное лицо, столь похожее на ее собственное, только разозлилась. Трусливая девчонка тут же исчезла, предупредив и горничных, чтобы не беспокоили, а Избель выбралась из постели и стянула с себя сорочку. Она еще помнила касание ткани платья из сна — мягкого, нежного, восхитительного — и теперь ей казалось, что грубый хлопок царапает ее кожу. Потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться, а за первым сном последовал второй, и третий, и четвертый. С каждой ночью они становились все длиннее, и больше Избель не боялась. Наоборот. Она наслаждалась.
Наслаждалась прогулками в яблоневом саду.
Наслаждалась выездами на пикники.
Наслаждалась богатством и роскошью.
Даже сам дом в ее снах выглядел иначе, хотя это несомненно был он. Другие витражи, другая мебель — не чета той, что купил Дональд! — другая посуда. Избель ела из тончайшего фарфора изящнейшими серебрянными приборами! В гостинной стояло пианино ручной работы! Музицировать на нем для гостей было так приятно! Все восхищались ее внешностью, ее голосом, беглостью ее пальцев и тем, как тонко она чувствовала мелодию!
А прогулки на лошадях? А домашний театр? А катание на коньках? После таких снов каждое пробуждение становилось пыткой, и Избель оттягивала его как могла; ложилась спать днем, не впускала в комнату солнечный свет — и постепенно яркие картины снов вытесняли скучную серую реальность. Она все еще помнила Дональда и радовалась, что его нет, — он точно не постучит в ее спальню. Она все еще помнила, что где-то в доме находится ее дочь, но теперь ненависть почти угасла, не беспокоила Избель в ее коконе равнодушия.
Сегодня ночью она готовилась к приему. Особняк украсили живыми цветами, среди которых больше всего было роз — белых и красных; повсюду горели свечи, и их золотистые огоньки отражались в полированном паркете, играли в стеклах и зеркалах. Сама Избель уже нарядилась: в белых волосах вспыхивали капельками крохотные алмазы, тонкую шею обхватывала бархотка, высокую грудь подчеркивало платье из молочного муслина. Вокруг суетилась служанка, а на низком кресле сидела женщина с уставшим и грустным лицом, одетая в глухое темно-серое платье. Только серебряные серьги и бордовая отделка лифа выдавали, что она не вдова. Женщина сидела молча, но Избель чувствовала ее неодобрение… и точно:
— Не слишком ли кокетливо? — спросила она.
— Нет! — отрезала Избель, и в который раз почувствовала волну восторга, услышав собственный музыкально-звонкий голос.
— Ромаль…
— Нет!
…Как сожалела Избель, что не успела увидеть сам прием и поучаствовать в танцах! Сны никогда не продолжались, их нельзя было отложить, как книгу, а потом продолжить с того же места — каждый раз сон показывал новый эпизод, а ведь ей так хотелось покружиться на балу, срывая с уст гостей восторженные вздохи и заставляя глаза соперниц загораться завистью!
Половица перед дверью в коридоре негромко скрипнула, и следом раздался стук.
— Миссис Вейт, — проблеяла за дверью какая-то из служанок, Избель совсем забыла их голоса, да и внешность, если признаться, — я принесла вам ужин, кролика в сметанном соусе и картофель, как вы и просили. Можно войти?
Избель нахмурилась: она просила? Ужин? Что за глупости? Единственное, о чем она могла бы попросить, так это о тишине и спокойствии! Избель открыла было рот, чтобы прогнать нахалку с ее кроликом и картофелем, но почувствовала, что воздух в комнате резко остыл и сгустился так, что у нее закружилась голова. Перед глазами все поплыло, наверное, поэтому ей привиделась девушка с белыми волосами… Она протянула руку, а Избель, не в силах больше сопротивляться накатившей дурноте, потеряла сознание.
И очнулась только ночью. В окно заглядывала луна: пока еще не полная, похожая на сивер — круглую серебряную монетку, чей краешек увяз в грязи; пройдет еще несколько дней, прежде чем полнолуние достанет ее и отмоет. Дом дышал тишиной, и в этой тишине Избель почему-то удивило ее собственное громкое дыхание. Она лежала не на полу, не в кресле — кто-то заботливо переодел ее в сорочку, уложил в постель и даже укрыл одеялом.
Во рту стоял привкус кролика в сметанном соусе…
Избель попыталась вспомнить хоть что-нибудь, что произошло за последние несколько часов, но вместо этого перед глазами сразу всплыли картины дома украшенного розами. Сердце забилось чаще, и в груди стало сладко от волнительного предвкушения, какое возникало иногда в ожидании приемов. Избель закрыла лицо руками, провела прохладными ладонями по лбу, щекам. Какая разница, как она оказалась в постели? Зачем она вообще очнулась? Теперь и спать не хотелось! Раздосадованная, Избель поднялась, решив зажечь свечу и почитать книгу, но ни того ни другого на столе не оказалось. Нахмурившись, она подхватила с кресла шаль, обулась в мягкие домашние туфельки и отправилась в библиотеку. В их старой квартире, в Нодноле, Дональд приучил слуг к тому, чтобы там всегда были готовы и свечи, и спички, хотя громкое слово «библиотека» той комнате совсем не подходило.
Ковер, что устилал коридор, приглушал легкие шаги Избель, и она легкой тенью скользила мимо запертых дверей. Во снах коридор выглядел иначе, хотя двери были точно такими же — темными, дубовыми, с бронзовыми ручками — но во снах здесь не пахло пылью и старостью.
Во снах вообще ничем не пахло!
Избель даже замерла на секунду, осознав это. Клубника не пахла клубникой, яблоки — яблоками, и даже аромат роз и горячего воска в доме, полном цветов и свечей, отсутствовал! Как странно! Ведь прочие ощущения были удивительно яркими!
Избель толкнула дверь в библиотеку и осторожно вошла. Зажгла свечу, стоявшую на столике справа, и подняла ее повыше. Дрожащий язычок осветил комнату, заставленную пустыми стеллажами, лишь пара ближайших оказалась заполнена книгами, очевидно, привезенными из ноднолской квартиры. Избель узнала толстые тома законов Королевства, на корешках из темной кожи золотились номера: первый, второй, третий; нашлись и романы братьев Хэндбелл, которые мать Дональда подарила Амалии. Избель двинулась дальше, мимо пустых стеллажей. На некоторых из них все еще лежала пыль — слуги совсем разленились! — на некоторых остались книги прежних владельцев, конечно, среди них не оказалось ни одной ценной. Избель помнила звенящее ощущение волшебства в крови, что преследовало ее во снах. Оно было слаще меда и пьянее вина, а еще она помнила, что раньше, наряду с философскими трактатами, романами и пьесами, здесь стояли тома с названиями «Природа погодной магии», «Силы, заключенные в бурю», «Таланты наследников фэйри». Или не здесь? Реальность сливалась со снами.