Перед глазами вставала картина будущего. Федерико и Лаура здесь, в этом самом доме. Она готовит ему завтраки, обеды и ужины. Следит за порядком и детьми, пока он работает в банке. Вместе они ходят в гости или просто прогуливаются по улицам. Рациональные и спокойные. Наполненные трезвым расчётом и понимающие всё без лишних слов или сомнений. Слышат ровно то, что сказано. Говорят ровно то, что подумали.
И всё это без любви.
«Нет, так не будет», – решила Кристина. Поднявшись с кровати, она вышла из спальни и дошла до комнаты Федерико.
Сын лежал, укрытый одеялом до груди, руки вытянуты прямо. Лицо спокойное, неподвижное, словно вылеплено из воска. Одеяло на груди еле-еле вздымалось. Спокойное ровное дыхание человека, который спит и не видит кошмаров.
«Видит ли он сны вообще?» – подумала Кристина и помотала головой.
Не о том сейчас ей следовало думать.
Прокравшись ближе к кровати, она опустилась на пол и опёрлась на стену. Зажмурилась и мысленно потянулась внутрь себя.
Когда-то там было множество нитей – твёрдости, смелости, находчивости, самостоятельности, адекватности и рациональности. Сейчас ни одной из них уже нет.
Там же раньше жили юмор, проницательность, мудрость, красноречие, отвага – все они тоже исчезли.
Остались лишь разные мелочи вроде покорности судьбе, смиренности, грусти, зависти, саможаления и прочего. Но имелась там и любовь, одна из самых ярких нитей в том клубке.
Что ж, настал черёд ещё одного подарка для сына. Раз она не сумела воспитать, то должна отдать своё. Она уже любила в этой жизни, так что пусть теперь он воспользуется тем, чего так долго был лишён.
Кристина поймала нежно-золотую нить и принялась наматывать её на палец. «Как спагетти на вилку», – мелькнула в голове мысль, но это сравнение так покоробило, что она поскорее его отбросила. Тем более что нить уже целиком оказалась в руке. Стоило открыть глаза, и Кристина увидела мягкий свет, разливающийся по комнате.
Она аккуратно сняла нить с пальца и засунула её под подушку сына. Поднявшись, снова взглянула на лицо Федерико. Теперь, освещённое золотистым светом, оно казалось куда живее, чем раньше.
Вернувшись к себе в комнату, Кристина заснула спокойно и без лишних волнений. Когда солнце разбудило её, сын уже ушёл в школу. Только порция завтрака стояла на плите. Кристина поела чисто механически, без всякого аппетита. Просто чтобы продукты не пропали и Федерико, придя домой, не ругался.
Никаких записок с делами, которые нужно успеть до его прихода, сын не оставил. Так что Кристина, несколько раз пройдя по дому и не обнаружив ничего достойного внимания, уселась за вязание.
Нити скользили по спицам медленно и спокойно. Кристина видела, что уже несколько раз ошиблась, но по инерции продолжала дальше, хотя с каждой новой линией уродство получающегося свитера вырисовывалось всё сильнее.
В конце концов Кристина отбросила спицы в сторону. Подняла свитер и посмотрела на него внимательно.
– Отвратительно, – она поджала губы. – Лучше пойти и заработать денег, чтобы он купил нормальную одежду. Как бы я ни старалась, никогда не получится так, чтобы ему понравилось. И носить он не будет. Бездарная поделка. Всего лишь прикрытие, чтобы оправдать мою никчёмность, – я хожу по магазинам, чуть прибираюсь по дому да пытаюсь вязать никуда не годную одежду. Лаура с полным правом ревнует меня. Она наверняка уже способна делать всё это, а заодно не лезть с нравоучениями.
Обида и злость на саму себя затопили Кристину. Всё вокруг стало казаться неправильным. Её дом – старый, покосившийся, маленький. Её дела – бессмысленные и лишённые красоты. Она сама – запустила себя, потратив силы, чтобы воспитать сына, но сделала это так бездарно, что пришлось раздирать всю себя на кусочки. Распускать на нити.
Теперь вот она лишилась любви, и оказалось – это было тем единственным, что поддерживало радость жизни.
Остаток дня Кристина провела, как старый коллекционер, перебирая всё оставшееся в её распоряжении. Ни одного положительного чувства. Ни одной светлой мысли. И как она ни старалась их перекрасить, ничего не выходило. Не получалось из ненависти сделать любовь, а из самоунижения гордость. Возможно, рецепт в действительности существовал, но она его не знала.
В себя Кристина пришла только поздним днём, в предвестии вечера. Скрипнула дверь, и на пороге показался Федерико. Он выглядел слегка удивлённым.
– Ты заболела? – спросил он. – Раньше ты всегда встречала меня на крыльце.
– Нет, – покачала головой Кристина. – А впрочем – да. Наверное, я заболела. Может, даже смертельно.
– Я могу вызвать врача.
– Не стоит. Мне уже ничего не поможет.
Сын подошёл ближе и внимательно посмотрел на мать. Кристина попыталась улыбнуться, но это больше походило на оскал затравленного зверя. Тем не менее Федерико это удовлетворило.
– Опять твои шуточки, – сказал он. – Что ж, пожалуйста. Я пошёл готовить ужин.
Когда он скрылся на кухне, Кристина взглянула на свои ладони – они тряслись, словно её действительно охватила лихорадка. Глаза застилали слёзы. Ненависть к самой себе и отчаяние от несправедливости затопили её.
– Где твоя любовь, Федерико? – пробормотала она. – Где твоя любовь, которую я отдала? Где она?
Рыдания рвались из груди наружу, но на выходе превращались лишь в горький кашель. Какая-то слизь выхаркивалась из лёгких. Кристина сплюнула её на пол – густой жёлто-коричневый комок чего-то непонятного.
– Это мои нервы по тебе, Федерико, – сказала она. – Это те годы, что я потратила на тебя. Ты взял и выплюнул это всё в одно мгновение.
Вскочив, она с криком ринулась на кухню. Забежала туда и застала сына за разогреванием сковороды.
– Где твоя любовь, Федерико?! – вскричала Кристина. – Где она? Где?!
Сын вновь удивлённо посмотрел на мать. Покачал головой и аккуратно налил чуть-чуть масла на сковороду.
– Мне казалось, мы всё обсудили вчера, – сказал он. – Мне она не нужна, я же говорил.
Вырвавшаяся из глубин ярость, о которой Кристина даже не догадывалась, затопила рассудок, ударила прямо в мозг приливом крови и отразилась назад внезапным помутнением.
Ноги подкосились, и Кристина упала на пол, потеряв сознание.
Федерико после ухода врача потрогал лоб Кристины, сменил тряпку с холодным компрессом, подоткнул одеяло и ушёл к себе в комнату.
«Если я позову, то он придёт, – думала она. – Потому как положено, да ещё и рационально. Ведь если со мной что-то случится, ему придётся тяжело. Его отдадут в приют. Или отыщутся какие-нибудь дальние родственники, и ему придётся жить у них. Потому что он ещё маленький и не обладает всеми правами. Я нужна ему только поэтому. Так что звать не обязательно. Федерико проведает меня по своей воле. Но никакой любви, а только расчёт».
Кристина едва не завыла, но тут же одёрнула себя. Не стоит привлекать излишнего внимания. Сейчас врач просто рекомендовал ей покой, а в следующий раз может накачать лекарствами. Такими, которые отбирают все чувства без остатка, лишают воли и желания делать хоть что-то.
«А у меня не так много осталось чувств, чтобы ими разбрасываться».
Она продолжала искать, где же и в какой момент просчиталась. Может, спросить у самого Федерико? Но поймёт ли он? Сможет ли объяснить и ответить на вопрос?
За такими мыслями Кристину сморил сон. Нервный, разделённый на короткие вспышки безумия, из которого она выныривала, чтобы увидеть реальность, убедиться в её целостности и вновь оказаться в водовороте, который засасывал всё глубже и глубже. Ни разу, когда она просыпалась, Кристина не видела рядом с собой сына. Если Федерико и был свидетелем ночных кошмаров матери, то не собирался сидеть рядом и успокаивать.
Окончательно она проснулась под утро. На улице ещё толком не рассвело, но Эль Пунто уже постепенно просыпался, готовясь отправляться на работу, учёбу или по каким-то другим делам.
«А какие у меня дела?» – спросила себя Кристина.
Самым разумным казалось найти свою любовь, но где именно её искать?
«Там, где оставила», – решила она.
Кристина поднялась осторожно. В голове шумело, но идти это не мешало. Через минуту она оказалась в комнате сына. Федерико лежал в той же позе, что и вчера, только подушка не была освещена.
«Он забрал её себе? Или… Он мог подарить её Лауре. Мужчины всегда дарят свою любовь кому ни попадя, а сами остаются без неё вовсе. Думают, что так спокойней и что именно этого от них и ждут. Хотя на самом деле её следует хранить у себя и лишь показывать другому человеку – вот она, посмотри, посмотри же скорее».
«Так отчего же ты отдала её всю целиком и без остатка?» – спросил внутренний голос, но Кристина не ответила.
Перебьётся. Дурацкие вопросы – отчего и зачем. Как будто они имеют значение, когда всё уже свершилось.
Наилучшим вариантом было дождаться, пока Федерико уйдёт в школу. Потом обыскать его комнату – перевернуть всё и заглянуть всюду. Быть может, он всё-таки не отдал любовь Лауре? Вдруг он прячет её где-то здесь?
Ну а если отдал, то его можно спросить вечером, когда он вернётся.
«Я не вынесу ещё столько без любви. Я разваливаюсь на куски. Мне нужна эта нить, чтобы соединить то, что от меня осталось».
Кристина потянулась к подушке сына. Медленно и осторожно запустила под неё ладонь. Пальцы нащупали пустоту, и тогда она продвинула руку ещё дальше. И ещё. Когда та уже скрылась по локоть, Федерико открыл глаза и повернул голову. Его удивлённый взгляд встретился с затравленными глазами матери.
– Что ты тут делаешь? – спросил он.
– Ищу свою любовь, – глухо сказала Кристина. Слёзы как по команде хлынули из глаз, но уже без раздирающей изнутри ярости. Лишь грусть и пустая тоска. – Я положила её вчера под твою подушку, чтобы она передалась тебе. Без любви жить невозможно. Я это знала тогда и ещё лучше поняла сейчас. Но у тебя она, кажется, не прижилась. Так верни мне её. Прошу…