Брандт с сомнением покачал головой. От нового босса можно было ожидать чего угодно. Хотя, с другой стороны, трудно требовать от них больше того, что они сделали. Брандт вполголоса выругался. Битых два часа они с Милой вдоль и поперек исследовали пять облезлых вонючих контейнеров, доверху наполненных мокрыми свеженарубленными деревяшками. Даже на глаз было совершенно ясно, что ловить тут нечего, но тем не менее Брандт добросовестно отсканировал содержимое контейнеров при помощи компактной рентгеновской установки. Как и следовало ожидать, рентген не показал ничего, кроме проклятого березового швырка. Его выводы подтвердили инфракрасные приборы и аппаратура спектрального анализа. Швырок и ничего более, черт бы его побрал!
Выругавшись еще раз, Брандт посмотрел на часы. Половина пятого утра. Он злорадно осклабился. Самое время побеспокоить шефа. Уж если задание такое важное… ну погоди у меня, ты, старый облезлый ублюдок… Они выбрались на автостраду и помчались на северо-восток, в сторону Любека, где на аэродроме местного значения их ждала дежурная «Чессна». По правой полосе сплошным потоком тянулись семитрейлеры-контейнеровозы. Брандт встал в левый ряд и набрал номер видеотелефона. К его удивлению, Мойн ответил почти сразу. Скупой на детали экранчик не позволял определить степень заспанности лорда, и потому брандтова жажда мести осталась неудовлетворенной.
«Доброе утро, Ади, — жизнерадостно сказал Брандт. — Я вижу, в Лондоне еще сумерки. А у нас тут вот-вот рассветет. Ранние пташки щебечут на ветвях берез. Солнышко…»
«Прекратите паясничать, Брандт, — прервал его старик. — В чем дело? Или вы оторвали меня от работы только для того, чтобы поговорить о природе?»
«Именно так, босс, — ухмыльнулся Брандт. — Потому что, кроме природы, в виде грязных идиотских деревяшек, на предложенном вами направлении разработки не оказалось ничего. Ничего. Передаю по буквам: Нужник, Идиот, Чурбан…»
«Я понял, — поспешно вмешался Мойн. — Ничего. Вы проверили приборами или только визуально? Мила с вами?»
— «Конечно. Милочка, поделись с боссом своими впечатлениями, а то мне он, я вижу, не доверяет.»
«Доброе утро, босс, — Мила повернула к себе объектив камеры. — Конечно, мы проверили все вдоль и поперек. Копались не меньше трех часов. Все чисто. Березовый швырок в старых контейнерах.»
«Двойное дно?..» — с надеждой спросил Мойн.
— «Исключено. Я же говорю, мы проверили все возможности. На всякий случай взяли образцы грязи и крысиного дерьма из каждого контейнера. Если хотите, можете отдать на радиоактивный анализ…»
«…или даже проверить на вкус,» — не удержался Брандт. Мила прыснула.
Лорд Мойн помолчал, сокрушенно покачивая головой.
«Да… — сказал он после некоторого раздумья. — Хитры репеи, хитры. Но и мы не должны отчаиваться. Аушвиц не один день строился. Будет и на нашей улице праздник. Я надеюсь, вы установили получателей груза?»
«Конечно, конечно, — закивала Мила. — У нас есть копии накладной. Все чисто, босс, все наружу, и заметьте — никакой охраны. Расскажем при личной встрече. В полдень вас устроит?»
Мойн в недоумении заморгал:
«При какой такой встрече? Что вы имеете в виду?»
Чувствуя недоброе, Брандт повернул на себя объектив.
«Как это, что мы имеем в виду? Задание выполнено, Ади. Не расстраивайтесь: отрицательный результат — тоже результат. Мы сейчас по дороге в Бланкензее, на аэродром. Через четыре часа — в Лондоне, так что в полдень…»
«Чушь! — прервал его старик. — Кто вам разрешил? Что за самоуправство? Продолжайте задание!»
Брандт почувствовал, как замешанная на неимоверной ярости кровь приливает к его голове. В таких случаях, дабы ненароком не разрушить мир, особый агент Ее Величества обычно надевал маску ледяной иронии. Вот и сейчас он даже снизил скорость до ста девяноста.
«Нет проблем, Ади, — сказал Брандт приветливо. — Мила поставит меня в угол и вызовет родителей. Может, даже отшлепает. У нее это прекрасно получается. Но не могли бы вы заодно объяснить, чего именно вы от меня хотите? Чтобы я нанялся истопником русских бань в Израиле и проводил в последний путь каждую березовую чурку?»
«Именно так! — сварливо парировал лорд Мойн. — Если понадобится, то поработаете истопником. Для такой примадонны, как вы, это будет только полезно. А пока что, будьте добры немедленно отправиться по адресу получателя. Жду вашего доклада.»
Видеотелефон щелкнул и погас. Брандт заскрежетал зубами.
«Ну не дерьмо ли?» — сказал он, поворачиваясь к Миле. Но Мила будто не слышала его. Она молча сидела, сжав кулаки и уставившись мрачным, незнакомым взглядом в мутный голштинский пейзаж.
Часть 3
Пить хотелось — страшное дело. Ах, сейчас ее хотя бы чашечку, хотя бы разогретой, пусть даже не прямо из вены… Засер мечтательно причмокнул и цыкнул зубом. Серый неприятный рассвет упрямо проталкивался сквозь щели в глухих пуленепробиваемых ставнях председательского компаунда. На окруженную врагами Рамаллу с неотвратимостью израильского танка накатывался новый день. Пойти прилечь, что ли?
Подавляющее большинство вампиров не переносят прямого солнечного света, и Засер Мардафат не являлся исключением. Поэтому он работал исключительно по ночам, время от времени подкрепляясь свежатинкой, поставляемой ему особым продовольственным отрядом. Обычно еды было навалом, но в последние недели наблюдался затык, так что даже приходилось пробавляться немилым сердцу истинного вампира людоедством.
Засер вздохнул и поднес к глазам веснушчатую морщинистую руку с длинными, обгрызанными с голодухи ногтями. Рука дрожала намного сильнее обычного. Вот он голод, сказывается. Так и помереть недолго. Эх, как пить-то хочется… Он плеснул в стакан немного гранатового сока из стоявшей на столе бутыли и начал глотать, морщась от отвращения. Подбородок дрожал еще сильнее, чем руки, и оттого стук зубов о стекло стакана приобретал в тишине комнаты неподобающий характер джазовой импровизации. Мардафат влил в себя последнюю каплю сока, отшвырнул пустой стакан в угол и сплюнул длинным блатным плевком. Тьфу, пакость!..
В дверь постучали. Председатель, кряхтя, полез в кобуру и не без труда вытащил здоровенный облезлый «Магнум» 44-го калибра. Держа оружие на отлете, чтобы ненароком не пораниться, он прижал локоть к столу и, громко сопя, стал просовывать указательный палец в дужку спускового крючка. «Магнум» содрогнулся и выстрелил… еще и еще… пули звонко шлепались в рябые от стрельбы стены. Палец трясся, как припадочный трус на морозе, так что пока Засер смог наконец осуществить задуманное, обойма была уже пуста. Он удовлетворенно кивнул и снова тряхнул револьвером — на этот раз уже преднамеренно, на всякий случай. «Магнум» молчал, злобно и опустошенно.
«Входи, открыто!» — закричал Мардафат громким командирским фальцетом. Из всех органов изношенного в сражениях тела только голос подчинялся Председателю в полной мере.
Тяжелая бронированная дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась вислощекая голова Махлюда — личного секретаря.
«Чего надо?» — крикнул Мардафат еще громче прежнего, потрясая пистолетом. Секретаря он не любил за то, что он так назывался. Из дружбы с сильными мира сего Засер вынес, что во многих случаях секретари ценятся больше председателей, и потому рассматривал помощника как потенциальную угрозу.
Махлюд расплылся в подобострастной улыбке. Он уже давно привык к манере вождя размахивать пистолетом. Плюс к этому он специально научился считать до восьми, чтобы точно определять, сколько патронов осталось в «Магнуме». Прежний секретарь умел считать только до пяти, за что довольно быстро поплатился жизнью, войдя в председательский кабинет на три пули раньше положенного времени.
«К вам посетители, раис, — доложил Махлюд и тряхнул щеками, подобно верному бульдожке. — Урино Гавнери с женой… и с подарочком…»
Последнее слово он произнес с игривым намеком, от которого сердце Мардафата сначала на секунду замерло, а потом принялось метаться, радостно и беспорядочно, как голодный вурдалак в детском саду. Заметив волнение босса, секретарь еще сильнее затряс щеками и в который раз пожалел об отсутствии хвоста или чего-нибудь другого, чем человек мог бы в полной мере выразить свою из ряда вон выходящую преданность исламской революции и ее вождям.
«Зови!» — хрипло выхаркнул Засер, справившись с непослушным дыханием. «Магнум» ходуном ходил в его трясущейся руке. Надо было бы засунуть оружие назад к кобуру, но шансов справиться с этим самостоятельно у Мардафата не было, а времени терять категорически не хотелось. Он облизнулся и часто-часто зашлепал толстыми фиолетовыми губами. Слюна пузырилась в углах председательского рта, как грязевая пена вокруг сероводородной лужи. Махлюд скрылся за дверью, предварительно поклонившись так низко, что щеки его подмели усыпанный битой штукатуркой пол.
Десять секунд ожидания показались Председателю вечностью. Наконец дверь упруго распахнулась, и благообразный седовласый вурдалак вступил в комнату, сопровождаемый морщинистой дамой в малиновом бархатном берете и пышной девицей в джинсах и футболке с надписью «Долой оккупацию!» Раздался стук. Это «Магнум» выпал из вконец ослабевшей мардафатовой руки и с грохотом обрушился на столешницу красного дерева. Вслед за ним изо рта Засера, на этот раз беззвучно, стекла туда же прозрачная ядовитая струйка и зашипела, разъедая лак. Мардафат с трудом приподнялся и героическим рывком выпростал из кресла свое бесформенное тело с тяжелым задом и многочисленными жировыми складками, свисающими с боков и со спины. Выйдя из-за стола, он двинулся навстречу посетителям. Выпученные, налитые черной кровью глаза Мардафата были прикованы к розовой девичьей шее, где пульсировала тоненькая синяя жилка, выдавая нешуточное волнение молодой активистки пацифистского движения. В течение всей своей сознательной жизни девушка мечтала об этой встрече. И вот мечта становилась явью. Неземная музыка — «Интернационал» в исполнении Джима Моррисона звучала в ее ушах. Глядя на Председателя, она видела, что и он волнуется и даже пританцовывает в такт воображаемой мелодии. На самом же деле все обстояло несколько проще: ноги у Засера дрожали, и оттого со стороны казалось, что он исполняет чечетку в честь дорогих гостей.