При появлении Макареты эта мысль сразу улетучилась. Она пришла не с Эйденом, как предполагал Мовиндьюле, а с двумя миралиитами, которых принц не знал. Вероятно, он видел их на прошлой неделе, хотя воспоминания той ночи были смутными. Он надеялся, что девушка поднимется к нему и побудет с ним наедине. Макарета крутанулась на левой пятке, заметила Мовиндьюле и жестом велела спуститься. Когда он пришел, она тут же протянула ему кубок с вином.
— Ты вернулся! — Макарета встретила его с веселым, ребячливым поклоном, и принц мигом воспрял духом.
— Я же говорил, что приду.
— Орлин, Тэндур, это — Мовиндьюле, сын фэйна Лотиана.
Орлин был старше и выше Макареты. Она обрядилась в плащ и подняла капюшон, что придало ей таинственное очарование. Тэндур обернул плащ вокруг руки. Хотя голова у него была обрита, как и у всех миралиитов, он носил аккуратную бородку и усы.
— Я видела тебя сегодня в Айрентеноне, — сказала Макарета.
Принц внутренне сжался, ожидая замечания по поводу того, что он уснул, вскрикнул или получил взбучку от Видара, однако она молчала. Мовиндьюле понимал, что говорить об этом не стоит, и все же ему хотелось выговориться.
— Слушать про орошение полей было так скучно! — Он закатил глаза. — Я просто не мог не уснуть.
— Да, и правда нудновато, — откликнулась девушка.
— Видар меня пнул. Поэтому я и вскрикнул.
— Пнул? — с негодованием воскликнула она. — Неужели он тебя ударил?
Мовиндьюле кивнул и отпил вина, которое на вкус было еще лучше, чем неделю назад.
— Еще бы ты не вскрикнул! Вдобавок он имел наглость тебя отругать! — разгневалась Макарета.
— Он всегда так себя ведет. Вдобавок он мне угрожал.
— Что?! — Ее огромные глаза стали еще больше.
Они заинтересовали присутствующих. Подошел Эйден, которого Мовиндьюле прежде не заметил, и тоже присоединился к кружку, быстро ставшему центром внимания.
— Макарета, что происходит? — спросил Эйден.
Она положила руку на бедро и указала на Мовиндьюле.
— Видар пнул принца, унизил его при всем Аквиле, а потом еще и угрожал!
— Чего? — опешил Эйден.
— Я сама при этом присутствовала, — подтвердила Макарета. — Я слышала, да и все остальные тоже, как он назвал Мовиндьюле дураком. Представляешь?
— Прямо в Аквиле?
Макарета закивала так энергично, что расплескала вино.
Подходили все новые и новые фрэи. Множество глаз смотрело на принца, ожидая, что он скажет.
— Видар обещал погубить мою репутацию. Похоже, у него есть для этого нужные связи.
— Ты ведь принц! — Эйден разгневался не меньше Макареты. — Где это видано! Разве я не прав?
— Да уж, — проговорил Орлин. — Безобразие!
— Проблема в том, — заметил Тэндур, — что Видар зря занимает место в совете. Разве ему быть гласом миралиитов? Раньше он просто прислуживал Гриндалу — к примеру, бегал за водичкой, если тому захочется пить. Но теперь…
— Я согласна с Орлином, — сказала Макарета. — Никуда это не годится! Видар сам не понимает, что творит. На прошлой неделе выставил себя дураком и подарил Имали еще одну победу.
Мовиндьюле сделал второй глоток, слушая, как собравшиеся вокруг фрэи громогласно возмущаются Видаром. Макарета стояла совсем близко, и он провел рукой по ее ассике.
— Что меня бесит, — заявил Эйден, излишне рьяно потрясая кулаком, — так это несправедливость: Мовиндьюле был учеником Гриндала, значит, он и должен занять его место в Аквиле. Тогда как старшим советником стал Видар! Разве я не прав?
Мовиндьюле не понимал, то ли Эйден действительно расстроен, то ли играет роль. Эйден вполне мог быть из тех, кто притворяется, чтобы выставить себя в выгодном свете.
— Видар получил место лишь потому, что он старше. Да это просто пародия на политику! Фэйн не хочет, чтобы люди считали, будто он благоволит своему сыну, поэтому отдал место в совете дураку, неспособному представлять интересы миралиитов!
— Надо принять меры! — воскликнул Тэндур, глядя на Эйдена.
Будто они в силах хоть что-то изменить… Мовиндьюле хихикнул, прикрывшись кубком. Неужели он стал бы мириться с подобным обращением, если бы можно было что-нибудь предпринять?
— Ты о чем толкуешь? — спросил Орлин. — Что мы можем поделать?
«И первый приз за констатацию очевидного факта получает Орлин!»
— Что мы можем поделать? — Эйден расхохотался. — Да что угодно! Ведь мы — миралииты!
Мовиндьюле заподозрил, что в этом для Эйдена — ключ ко всему. Вероятно, он живет в дальнем уголке Эриана, в городке или деревне, где Искусство до сих пор почитается. И уж точно он не бывал в Тэлваре.
— К чему тогда эти собрания, если не для того, чтобы что-нибудь сделать? Каждую неделю мы приходим и рассуждаем о превосходстве миралиитов. Неужели оно существует только на словах? Неужели мы всего лишь пьем вино и жалуемся друг другу?
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Макарета.
— Вот он, наш шанс! Разве я не прав? Пора сделать что-нибудь значимое!
Мовиндьюле снова рассмеялся, однако некоторые закивали с серьезным видом. Макарета тоже кивнула.
— Что именно? — спросила она.
— Мовиндьюле — наследник не только Лесного Трона, но и места Гриндала в Аквиле. Видар — позор всему, за что мы ратуем. Он легко идет на компромиссы, потому что не разделяет наших ценностей. Ценностей настоящего миралиита! — Голос становился все громче, обретал ритм. Эйден то и дело рассекал воздух кулаком или тыкал пальцем в невидимого врага. — Видар принижает нас ради блага второстепенных племен вместо того, чтобы убеждать их в превосходстве, мудрости и целесообразности господства миралиитов!
— Вместо того чтобы убедить остальных в божественной сущности миралиитов, — поднял палец Тэндур, указывая на небеса или, по крайней мере, на внутреннюю часть моста, — он лишь подтверждает всеобщее заблуждение, что все фрэи равны. Его срок в Аквиле замедляет наше возвышение!
Со всех сторон раздавались одобрительные возгласы. Некоторые подпрыгивали, не в силах сдержать возбуждения. Вероятно, их взбудоражило вино. К концу этих сходок все бывали изрядно навеселе.
— Что же нам делать? — спросил голос из толпы, плотно окружившей Мовиндьюле и прижавшей к нему Макарету.
— Мы должны его заменить, — заявил Эйден. — Разве я не прав?
Все согласно закивали и одобрительно загудели.
— Только подумайте: заменив Видара Мовиндьюле, мы, Серые Плащи, получим постоянный голос в большом совете! И власть, чтобы укрепить наши позиции.
Все зааплодировали, и Макарета взяла Мовиндьюле за руку.
— Вот, бери, — сказала она, вручая ему плащ. — Теперь ты один из нас!
Глава 15
«За редким исключением я не люблю дхергов. Они лживые, алчные и жестокие. Дхерги воплощают в себе все самые скверные черты, какие можно представить. Но есть среди них один, который отличается особой подлостью. Читайте дальше… Это только начало».
Скрип прекратился. Корабль больше не нырял носом вниз с равными интервалами, чему Персефона была безмерно рада. Заглянув за борт, она увидела взмывшие в воздух весла, похожие на костлявые крылышки. С них текла морская вода, которую ветер разносил брызгами. Двенадцать моряков-коротышек втянули весла и закрепили их кожаными ремнями. По бокам корабля на крючках висели и постукивали о дерево шесть больших закопченных металлических котлов и пять кастрюль поменьше. Один гном управлялся с огромным сдвоенным рулем, держа по рычагу в каждой руке. Персефона пересчитала на корабле все, что можно, и теперь он казался ей не таким огромным, как в начале пути. Впрочем, любое место становится тесным, если не можешь из него уйти.
Теперь, когда весла убрали, в дело пошел большой кусок материи, обернутый вокруг поперечной мачты. Пока матросы суетились с веревками, он рвался из рук и трепетал на ветру.
— Вот это да! — воскликнула Роан, глядя на парус. Она повторяла это каждые несколько минут с тех пор, как они поднялись на борт. Роан восхищало, как дхерги управляют кораблем, как он разрезает волны, как слаженно гребут матросы, задавая ритм песней. Ее не беспокоило, что поют они скверно. Ее изумляло даже то, что корабль держится на воде, будто девушка, придумавшая колесо, карман, висячий стул, гончарный столик и более совершенный медный топор не знала, что дерево способно плавать. Честно говоря, Персефона и сама испытала изрядные сомнения при виде увесистого груза из двадцати трех бочонков и тридцати двух ящиков. — Нас толкает ветер!
Персефону нисколько не занимало, почему они движутся, лишь бы переправа поскорее закончилась. Из-за качки она пожалела, что взяла утром добавки дхергской каши. То, что вкусно есть, обратно идет без всякого удовольствия. Бледная и стонущая Арион свернулась в комок, обхватив ноги, и ее безволосая голова болталась из стороны в сторону.
Дхерги устроили их в сторонке, среди бочонков и ящиков на носу, который поднимался и падал особенно часто. Персефона подозревала, что они сделали это нарочно. Рхуны морякам не нравились, Арион же они просто ненавидели. Вслух они ничего не говорили, и в этом заключалась часть проблемы. Моряки с ними вообще не разговаривали. Они обращались только к Морозу и Потопу, и то на дхергском. Сперва Персефона решила, что другого языка они не знают, но вскоре подметила, что на замечание Мойи о том, что у одного моряка застряла каша в бороде, они усмехнулись. Неопрятный едок тут же старательно ее вычистил.
Мороз и Потоп перешли на родной язык, не прекращая ворчать и ругаться по любому поводу.
— О, Великая Праматерь! — воскликнула Брин. Девочка изучала повязки Арион — те самые, с волшебными знаками.
Все кроме Арион посмотрели на нее выжидающе. Вместо того чтобы объяснить, Брин принялась чертить на кусках сланца, которые взяла с собой в дорогу.
— В чем дело? — спросила Мойя, сидевшая спиной к бочонку. Ей пришлось завернуться в одеяло, потому что даже в разгар лета утренний ветерок в открытом море изрядно освежал. — Вспомнила, что не погасила дома очаг?