— О чем ты? — не понял Мовиндьюле. — Никакой я не фэйн!
Макарета повернула к нему голову и расплылась в улыбке.
— Через несколько минут ты станешь фэйном!
— Не понял. Что происходит? Зачем ты это делаешь?
— Ради нас. — Она коснулась его щеки. — Ради всех миралиитов и ради тебя.
— Стой, погоди-ка, что именно ты делаешь ради меня?
— Идея принадлежит тебе. Ты — гений!
Наверное, ему снится. Не может быть, чтобы это все происходило на самом деле. Так оно всегда и бывает. Кошмар начинается как приятный сон, а не успеешь оглянуться, как Имали летит через весь зал, и мир разваливается на куски.
— Объясни наконец!
Макарета хихикнула. В другое время и в другом месте — пожалуй, в его спальне — принц счел бы это милым, однако в окружении разозленной толпы ее смех отдавал безумием.
— Мы приняли твой план. Ну, не совсем в точности… Ты сделал главное — перекинул для нас мостик.
Советники хотели покинуть Айрентенон, однако двери оказались заперты. О стену у лестницы разбилась брошенная кем-то ваза. Парадные стражи, чьи обязанности Мовиндьюле прежде считал самыми скучными на свете, попытались восстановить порядок, но их отбросила та же сила, что покалечила Имали.
— Макарета, прошу тебя! Опомнись! — умолял принц.
— Ты сообщил нам, что Вэсек принял меры против покушения на фэйна и даже против нападения на Тэлвару. Это нам очень помогло. Хотя мы с Эйденом рассматривали оба варианта, ты избавил нас от ошибок. И тогда родился план!
Советники стучали в двери. Некоторые не таясь плакали. На галерее раздавались взрывы смеха; среди дюжины зрителей Мовиндьюле узнал Ингу и Флинн.
— Какой план?
— Убивать фэйна во дворце слишком рискованно. Зато подготовиться к неожиданному событию, к хаосу он не в силах. Даже Вэсек не мог предположить, что мы заманим его сюда!
«Убить фэйна? Убить моего отца?»
Он уставился на Макарету, не в силах постигнуть смысл ее слов. Вероятно, она заметила выражение лица принца, и смягчилась, одарив его грустной улыбкой.
— Ты и сам понимаешь, что твой отец должен умереть. Он слишком слаб. Знаю, он не виноват, однако мы не можем дожидаться, пока он умрет от старости. Он — порождение своего времени и вырос в ту пору, когда все сословия считались равными. Его эпоха ушла. Наше поколение увидит расцвет мощи миралиитов, и мир вокруг нас изменится в лучшую сторону!
— Макарета, прошу! Не надо!
Она снова рассмеялась.
— Не волнуйся, все будет хорошо. Нам ни к чему бояться гнева Феррола. Миралиитам он не страшен. Законы одного бога неприменимы к другим богам. Ведь мы теперь боги! Знаю, пока ты этого не чувствуешь, но погоди, скоро у нас появится своя паства. Тогда ты все поймешь!
Своя паства?!
Мовиндьюле сдался. Его разум отказывался принять происходящее, поэтому принц просто опустился на скамью.
— Фэйн идет! — крикнули с галереи, и Мовиндьюле показалось, что это Эйден.
— Мне пора. — Макарета помолчала, развернулась на левой пятке и похлопала принца по руке. — Если не хочешь участвовать в этой части плана, мы поймем.
И она оставила его на скамье под куполом, с которого глядели Гилиндора Фэйн и Каратак.
Глава 26
«Гула-рхуны здорово похожи на гремучих змей. И те, и другие любят понежиться на солнышке, и те, и другие сильно шумят перед схваткой. Разница в том, что гулы крупнее и злее, к тому же со змеей иногда можно договориться».
— И что теперь? — спросил Малькольм, взбираясь по скрипучей лестнице.
— Хватит спрашивать! — возмутился Рэйт. Он перевесился через стену, опершись локтями о каменную плиту, которая закачалась под его весом. — Я вам не киниг.
— Ты — дьюриец. Те, кто бедокурит в мирной жизни, в тяжелые времена становятся героями.
— Я не герой.
Малькольм пожал плечами и посмотрел на север.
— Очень жаль. Герой нам весьма пригодился бы.
В темноте горели походные костры гула-рхунов, заполонивших окрестные холмы, словно армия светлячков. И еще северяне питали слабость к барабанам. Все истории отца и братьев Рэйта начинались со слов «мы проснулись под бой гулских барабанов…», «в ночь перед битвой мы заснули под барабаны», «мы ринулись в битву под грохот боевых барабанов…». Рэйту никогда не доводилось воевать с гула-рхунами. Что бы там ни говорил Адгар, Рэйт до этого просто не дорос. Он мог бы отправиться в долину Высокое Копье в следующий призыв, но его так и не случилось. Весь боевой опыт Рэйта сводился к дракам с братьями и прочими дьюрийцами. Жизнь на пустошах, где еды всегда не хватало, зато копий имелось в избытке, дала ему отличную школу. Однако на войне все иначе. Он не знал, как именно, просто чуял нутром и помнил рассказы воинов.
— Как думаешь, барабанщики все те же? — спросил Малькольм. — Я имею в виду, они меняются или нет? Ну, не могут одни и те же люди стучать ночь напролет!
— Знаешь, временами я поражаюсь ходу твоих мыслей.
— А что такого? Думаю, вопрос вполне обоснован. Ведь барабанный бой не смолкает.
Рэйт вздохнул.
— По крайней мере, тут нет Персефоны.
— Она вернется. — Малькольм заявил это с такой уверенностью, что Рэйт заподозрил, не получил ли тот каких новостей про переговоры с дхергами.
— Надеюсь, ей хватит ума держаться подальше отсюда.
Малькольм покачал головой.
— Персефона живет ради своих людей. Пора бы тебе понять! Она никогда их не покинет. Ни под страхом войны, ни из-за любви к мужчине. Пожалуй, это даже трагично. Вы напоминаете мне двух невезучих возлюбленных из старых легенд.
Рэйт посмотрел на него с кислым видом.
— Ты ничего обо мне не знаешь, так что хватит! Тебя совсем избаловали в твоем Алон-Ристе, откармливали, как племенного борова. А я жил…
— В Дьюрии, знаю-знаю, — кивнул Малькольм. — На бесплодном, обдуваемом всеми ветрами плоскогорье среди камней и тощей травы, где еды мало, а сострадания еще меньше. Отца ты ненавидел, хотя умудрился сохранить к старику беззаветное уважение. Еще ты ненавидел старших братьев, да и на прочих сородичей тебе, похоже, плевать. Любил ты лишь мать и сестру, а потом Персефону. Полагаю, ты так быстро и безнадежно запал на нее потому, что она напоминает тебе сестру или мать… возможно, обеих. — Малькольм держал свое копье, Нарсирабад, двумя руками, острием вверх, будто собирался взбивать масло. Они с Рэйтом не смотрели друг на друга, разглядывая костры на холмах. — Ты никогда не рассказывал, как умерли твоя мать и сестра.
— И не собираюсь.
— Ты ведь был тогда с ними? Они умерли, ты выжил. Болезненный опыт, не спорю. И тоже весьма типичный для старых легенд. Похоже, тебя гнетет чувство вины.
Бывший раб частенько бесил Рэйта. Ему никогда не доводилось встречать такого болтуна, как Малькольм.
— Сменим тему.
— Я веду к тому, что Персефона для тебя — нечто вроде второго шанса. Вот почему ты зовешь ее с собой. Хочешь спасти. Тем более, что ты не смог уберечь мать и сестру.
— Теперь это без надобности.
— Говорю же, она вернется! — заверил Малькольм.
— Надеюсь, к тому моменту все закончится. Ты прекрасно знаешь, что гулы нас всех перебьют.
Малькольм долго молчал, затем перехватил копье и вздохнул.
— Они еще не напали.
— Нападут.
— Вожди послали гонцов. Помощь придет.
— Не успеет.
Малькольм стукнул по каменной дорожке копьем.
— Не будь таким оптимистом!
Рэйт посмотрел на него. Они обменялись улыбками.
— Вдруг с ней что-нибудь случится? — спросил Рэйт.
— Например, она попадет в окружение тысяч разъяренных воинов?
— Ну да, типа того.
— Где бы Персефона ни была, хуже, чем здесь, ей не будет.
Рэйт кивнул.
— Вот именно.
— И что — тебе от этого легче? Вовремя ты отправил ее подальше, теперь она пропустит все веселье, — с озорным видом заметил Малькольм.
— Вообще-то да.
— Ты знаешь, что мы будем делать теперь?
Рэйт кивнул.
— Будем ждать.
В темноте Гиффорд пробирался вдоль стены, ведя правой рукой по камням. Поразительно, как много камней набрали жители Тирре! И наверное, долго они их укладывали… Другую руку Гиффорд прижимал к груди, растопырив пальцы, будто собирался клясться; как ни странно, ребра болели меньше, если на них надавливать. Даже дышать было тяжело: с каждым вдохом он чувствовал острый укол, заставлявший делать еще один вдох и вызывавший новую вспышку боли.
— Куда собрался? — спросила Падера, возникшая из темноты словно призрак. Старая вдова вернулась в лагерь быстрее, чем Гиффорд ожидал. Гончар никогда не мог понять, почему Падера неизменно его опережала: то ли из-за своей энергичности, то ли из-за его скрюченной спины. — Небось больно дышать? Отлежался бы ты недельку.
— Я ищу свою подпофку, — сказал Гиффорд.
Падера выбрела на тропку, вившуюся вдоль стены. В последние недели она стала главной улицей для всего клана Рэн. Большая ее часть пролегала под шерстяным навесом, этот же участок находился между Восточными и Западными Хлябями — ничейная земля.
Древняя старуха несла на спине тюк шерсти. И она, и Гиффорд горбились — встреча двух уродливых троллей в темноте.
— Ты про костыль? Ищешь свою палку? Или того, кто ее сделал? Так ее тут нет.
— Что значит — нет?
— Уплыла за море в земли дхергов.
— Фоан нет? — Гиффорду пришлось переспросить, потому что старуха несла какую-то чушь. Видимо, она на пути к маразму, и это единственный забег, который он был не прочь ей проиграть. — Фоан уплыла?
Падера кивнула.
— Поэтому нечего тут мне отплясывать.
Отплясывать? Похоже, Падера уже достигла финиша.
— С чего ты взяла, что Фоан куда-то делась?
Падера прищурилась, давая понять, что ей не нравится, когда ее слова ставят под сомнение. С непревзойденными знаниями приходит и непревзойденный гнев, стоит в них усомниться.