— Послушай, Коннигер! Я понятия не имею, с чего ты…
— Полегче, Сеф. Расслабься. Я не пытаюсь тебя подловить и пришел вовсе не для того, чтобы отругать за непослушание.
— Заключать мир ты тоже, видимо, не намерен.
— Не совсем.
— Тогда к чему это?
Наверху снова раздалось царапанье и скулеж Минны, на этот раз громче. Шум заставил Коннигера поднять голову.
— Твой мистик ушла, а волка оставила здесь. Я подумал, ты сильно удивишься, когда узнаешь. В день прибытия фрэев ты пришла ко мне и объяснила, что происходит. Я это ценю, вот и решил вернуть должок.
— Что происходит? Где Сури?
— Они с Мэйв отправилась поохотиться на огромного бурого медведя.
— Сури с Мэйв?! Что ты такое говоришь?
— Они ушли несколько часов назад спасать дочь Мэйв.
— Дочь?!
— Ага! — воскликнул Коннигер, откинувшись на спинку. — Ты и не знала, что у нее есть дочь?
— Нет у Мэйв никакой дочери!
— Была. Старуха родила лет четырнадцать назад.
Персефона покачала головой.
— Что за ерунда! Ты пьян?
— Не пил ни капли. Уверяю тебя, у Мэйв был ребенок.
— Быть того не может! Весь далль давно бы знал.
Коннигер покачал головой.
— Рэглан держал это в тайне. Спрятал Мэйв — не знаю, где именно — и объявил, что ей нужно отправиться в долгое путешествие по всем даллям и собрать их предания или что-то в этом духе. Мэйв отсутствовала больше года. Помнишь?
Персефона помнила, как исчезла Мэйв. Без Хранительницы ей было нелегко. В далле вечно происходило что-нибудь, требовавшее ее участия, опыта и совета, но всем делам пришлось ждать до возвращения Мэйв.
— Зачем было Рэглану?..
— Разумеется, он не разрешил бы ей оставить ребенка. Он просто не мог. Люди стали бы спрашивать, кто отец. Отвечать ему не хотелось, ведь Рэглан был женат на тебе. Вдруг бы ребенок пошел в отца? Например, глазами?
Персефона отшатнулась, словно Коннигер ее ударил. Она обхватила рукой осеннюю колонну, чтобы не упасть.
— Поэтому ты и не в курсе. Женам такие вещи знать не положено. Ты бы не поняла. Рэглан знал, что многие его не поймут, вот и сделал все по-тихому. Отослал Мэйв подальше, и вернуться она должна была одна. Проблема в том, что Мэйв не смогла избавиться от ребенка. Ей следовало бежать и не возвращаться никогда. Умом-то она не отличалась: вернулась в далль с младенцем в придачу. Наверно, решила, что Рэглан увидит ребенка и передумает. Только вышло по-другому.
Коннигер перевел взгляд на огонь, крепко стиснув руки.
— Когда Мэйв явилась, Рэглан позвал нас с отцом. Дитя надо было бросить в лесу. Мэйв встала на дыбы, как сделала бы любая мать. Задачу возложили на меня. Я был сыном Щита — невидимый, надежный и рвущийся доказать свою нужность. Они сказали, что это легко. Возьми ребенка, унеси в лес и брось где-нибудь. Лучше найди место подальше, чтобы она не нашла. С этим-то все просто. Трудно оказалось забирать младенца у Мэйв и… — Коннигер скривился. — И встретить ее по возвращении.
Коннигер помолчал и нервно сглотнул.
— Мэйв разоралась. — Он невесело хмыкнул. — Никогда не слышал, чтобы взрослая женщина так вопила. Можно подумать, я резал ее на куски. До сих пор слышу ее крики, и как они срываются на визг. Младенец тоже вопил, прямо захлебывался. Ну, ты знаешь, как они плачут. Орал всю дорогу. Даже громче, чем сопляки Осени, когда разойдутся. Я был только рад от него избавиться.
Персефона прислонилась к колонне. Он лжет! Рэглан никогда бы…
— А младенец все вопил. Удивительно, как далеко разносится звук. Я бросил девчонку возле водопада — того самого, где ты убила Сэккета и Эдлера — и даже шум падающей воды не смог заглушить криков… Рэглан и отец так мной гордились: в их глазах я стал мужчиной. Только мужчиной я себя не чувствовал. Клянусь, мне до сих пор мерещится крик того ребенка! Вот почему я ненавижу детишек Осени. Все они кричат одинаково…
Персефона была не в силах слушать, но слова Коннигера продолжали ее захлестывать.
— Когда Мэйв нашла меня, по ней было видно — проплакала все время, что я ходил. Старушка Мэйв смотрела на меня так, будто она висит над обрывом, и веревка — в руках у меня. Она хотела знать, где я оставил младенца. Думаю, чтобы отыскать его и пуститься в бега. Поздно спохватилась. Я не мог рисковать уважением Рэглана и отца. Однако я должен был сказать ей хоть что-нибудь.
«Неправда! Рэглан никогда не завел бы ребенка от Мэйв, а если бы и завел, уж точно не приказал бы его убить, чтобы спастись от позора. Это не тот мужчина, которого я знала. Это не тот мужчина, которого я любила».
И все же она была уверена, что Коннигер не лжет. Это читалось в его глазах, в том, что он старался на нее не смотреть, в том, как заламывал руки и в покаянном тоне его голоса, в котором звучали подавленность и стыд. Вдобавок Коннигер не смог бы придумать столько подробностей — ума бы не хватило. Значит, он говорит правду.
— Что ты рассказал Мэйв?
— Сказочку о том, что ее мольбы услышаны. Да так, собственно, и вышло. Я сказал, что боги забрали ее малютку и превратили в медвежонка, милого пушистого детеныша. Она поверила. Она не могла не поверить, потому что правда ее бы убила.
— Ты сказал, что она с Сури отправились спасать ее дочь? Что ты имел в виду?
Коннигер глубоко вздохнул, сложил руки домиком и удрученно развел большие пальцы в стороны.
— Мэйв… Она не смогла мириться с тем, что о ее дочери позаботятся боги. Надо было сказать, что младенец превратился в ворона и улетел! Мэйв представила бедного покинутого медвежонка, голодающего без матери, и отправилась на поиски. Ходила в лес каждый день, и я боялся, что она наткнется на останки своего ребенка, растерзанного волками или еще кем. Волки нашли бы его быстро, учитывая, как громко он орал. Я решил, что рано или поздно Мэйв сдастся, но будь я проклят, если ей не удалось отыскать брошенного детеныша! Она стала его кормить, носила в лес еду… Я не вспоминал эту историю, пока не наступила Долгая зима и не начали исчезать трупы.
Персефона и Рэглан так и не узнали, что случилось с телами, только нашли те страшные следы на снегу. Они не захотели выяснять подробностей, потому что боялись их. Жители далля и так уже были в отчаянии, слухи ползли разные, и ей с Рэгланом пришлось сочинить историю. Они затоптали следы и сказали, что тела утащили лесные звери. Однако Персефона знала правду. Отпечатки ног рядом со следами волочения до сих пор стояли у нее перед глазами. Их оставили маленькие, женские ножки.
— Мэйв скармливала наших мертвецов своей дочери. Я промолчал. Наверно, чувствовал себя виноватым. Или боялся, что Рэглан обвинит во всем меня. А ведь я тогда стал новым Щитом, помнишь? Не хотел лишиться всего, чего достиг, к тому же никак не предполагал, во что это выльется. Мне даже в голову не пришло задуматься над тем, что будет, когда медведь привыкнет к человечине. Пока прочие звери голодали, дочь Мэйв росла. Она стала сильной и потеряла страх перед человеком. После того, как она нас распробовала, мы стали ее любимой едой. Так медведица и подумала, увидев твоего сына — еда!
— Бурая Грин?! Мэйв считает, что Бурая Грин — ее дочь? — Персефона изо всех сил вцепилась в подпорку. — Что задумали Мэйв и Сури?
— Не знаю. Мэйв разбудила меня перед рассветом и сказала, что уходит с чокнутым мистиком, которая знает, как изгнать демона из Бурой Грин. Похоже, они думают, что смогут превратить ее обратно в человека. Мэйв была так счастлива. Совсем умом тронулась, еще когда Рэглан приказал мне забрать ее дочь. Они ушли пару часов назад.
— И ты позволил ей уйти? Почему не рассказал правду?
— В том-то и дело. — Коннигер уставился в пламя с затравленным видом. — Может, это и есть правда. Ведь после того, как я отнес ребенка в лес, Мэйв рыскала там каждый день. Ребенка не отыскала, зато нашла брошенного медвежонка. Наверно, боги слышали, как я рассказывал ей про детеныша. Наверно, они сделали сказку былью.
— Ты должен предпринять хоть что-нибудь! — вскричала Персефона. — Собирай людей!
— И что дальше? Куда я их поведу?
Наверху снова послышалось царапанье.
— Волк! — сказала Персефона скорее себе, чем Коннигеру. — Следуй за волком!
Персефона пробежала через зал, обогнула балясину и помчалась вверх по лестнице.
— Арион?
— Персефона, не входи. Волк рвется наружу! — крикнула Арион из комнаты. Предупреждение было лишним: дверь тряслась от ударов. — Сури здесь нет. Она оставила у меня волка. Девочка отправилась ловить медведя и сказала, что Минна будет мешать.
Снова заскребли когти, дверь задрожала. Подобное неистовство заставило Персефону отступить. Она засомневалась.
— Вы там в порядке?
— Да, — ответила Арион. — Однако я думаю, следует послать кого-нибудь на помощь Сури. Я боюсь, она может погибнуть. Она считает, что в медведя вселился демон.
Даже фрэй волнуется!
— Минна? — ласково окликнула Персефона. — Ты меня слышишь, Минна?
Скрежет утих, и волк горестно взвыл.
— Что делает волк? — спросила Персефона.
— Лежит перед дверью и принюхивается.
— Привет, Минна! Помнишь меня? Я хочу, чтобы ты отвела меня к Сури. Ты ведь любишь Сури?
— Как только откроешь дверь, волка тебе не видать, — заверил Коннигер, поднявшись по лестнице и встав позади Персефоны.
— Мне нужен поводок, — сказала Персефона.
— Это зверь, а не собака. Он порвет тебя на куски!
— Не думаю. — Персефона очень на это надеялась. Минна никогда не выказывала агрессии к обитателям далля, даже к овцам или цыплятам. Впрочем, рядом с ней всегда была Сури.
«Так велело дерево. А если ты не можешь доверять древнему говорящему дереву, то к чему оно вообще нужно?»
— Вот. — Коннигер снял ремень и протянул Персефоне. — Надеюсь, пригодится.
— К чему он мне? — воскликнула Персефона. — Привяжи ее сам. Я пока соберу мужчин и скажу, что ты устраиваешь охоту и…
— Никуда я не пойду! Если хочешь, отправляйся сама.
— Чего? Неужели ты серьезно? Ведь твоя Хранительница вот-вот погибнет из-за твоей лжи!