— У нее была дочь.
Персефона кивнула.
— Мэйв не была замужем за этим мужчиной.
— Ты знаешь, кто это?
Персефона подтянула к себе колени и оправила подол. Одежда была испорчена, вся в грязи и в крови. Похоже, именно из-за крови Тресса не стала расспрашивать о подробностях гибели Коннигера. Либо же она знала правду.
— Не думаю, что это так уж важно. Все кончено. Они все мертвы.
— Не все, — возразила Сури.
— Что ты имеешь в виду?
— Думаю, ее дочь жива.
— Дочь Мэйв? Нет, Коннигер все выдумал. Дочь Мэйв погибла в лесу, где ее бросили четырнадцать лет… — Персефона умолкла и уставилась на Сури, внезапно догадавшись. — Четырнадцать или чуть больше…
— Или чуть меньше, — закончила за нее Сури. — Отец еще жив? — спросила она, не глядя на Персефону. Девочка продолжала смотреть сквозь пролом в стене.
— Нет. Погиб месяц назад. Коннигер убил его и свалил вину на Бурую.
Сури наконец посмотрела на Персефону. Она погрузилась в раздумья, и татуировки вокруг глаз переплелись.
— Я вышла замуж за Рэглана двадцать лет назад, — сказала Персефона. — За эти годы я принесла мужу троих сыновей. Один умер сразу после рождения. Дункан едва дожил до трех лет. Манн вырос прекрасным юношей, но его отняла у нас Бурая Грин. Дочери у меня не было, хотя я о ней мечтала! Моему мужу боги подарили дочь, а он ее так и не увидел. О ней не знал никто, кроме Рэглана, Коннигера и Мэйв…
В глазах Сури стояли слезы, по щекам Персефоны бежали капли. Минна подняла голову и посмотрела на них так, будто они обе сошли с ума.
Рэйт сидел снаружи домика Роан — одного из немногих в центре далля, который не получил никаких повреждений. В руках он держал сломанный меч отца. По сравнению с клинком Шегона тот выглядел так, будто его выковал ребенок.
— Вот ты где, — подошел к нему Малькольм.
Бывший раб избавился от громоздкого щита, но копье придержал. Он пользовался им как посохом, что отнюдь не делало его похожим на воина. Он сел рядом с Рэйтом, вытянув и скрестив длинные ноги в сандалиях. Вместе друзья разглядывали далль и его жителей, которые как ни в чем не бывало сновали по своим делам, едва оправившись от недавнего катаклизма и несостоявшейся бойни. Одни латали дыру в стене, другие направились к своим огородам, овцам и горшкам. Просто очередной день.
— Что ты с ним сделаешь? — спросил Малькольм, указывая на сломанный меч.
— Не знаю. Носить его с собой глупо. — Рэйт воткнул клинок, с которого все и началось, в землю. — Наверно, следовало оставить его вместе с отцом. Никто бы и не польстился. Кому он нужен?
Малькольм кивнул в знак солидарности, и Рэйт понял, что ему нравится в нем больше всего. Малькольм всегда его понимал или хотя бы с ним соглашался. Вероятно, еще одно следствие долгих лет в рабстве, но Рэйт все равно считал это весомым плюсом.
На противоположной стороне далля Минна лежала возле Сури и Персефоны, беседующих у стены. Всем бы такого преданного друга.
— Чем займешься теперь? — спросил Малькольм.
— Тоже не знаю.
— Приятно видеть, что ты контролируешь ситуацию.
— Понимаешь, все изменилось. — Рэйт посмотрел на торчащий в земле меч. — Я вырос в тени отца. Старался выжить, старался доказать, что чего-то стою. Он был планкой, по которой я мерил себя. Каким бы скверным он ни был, другого у меня нет и не будет.
Малькольм снова кивнул.
— Мы оба плывем без руля и без ветрил.
Рэйт кивнул в ответ и внезапно понял, что в тот день на берегу реки Берн свободу получил не только Малькольм. И оба они не представляли, что теперь с ней делать. Впервые в жизни Рэйт оказался предоставлен самому себе. Он мечтал о свободе, словно о далекой сказочной стране, которой не существует. Случайно попав в Далль-Рэн, он растерялся. Перед ним расстилались сотни возможных дорог и уйма вариантов, вогнавшие его в ступор. Как выяснилось, свобода воздвигает тюрьму куда более крепкую, чем семья или клан.
В своих фантазиях он грезил о таких невероятных богатствах, как теплый дом из бревен, полная зерна житница, что не опустеет до конца зимы, преданная женщина, с которой можно поговорить, колодец с водой, не отдающей металлическим привкусом, и не об одном, сразу о двух теплых одеялах. Сумасшедшие мысли, но таковы уж мечты. Больше Рэйту никто не мешал, и если у него появится план, кто знает — может, все и получится. Впрочем, трудно было отрицать очевидное и не замечать, как изменилась его жизнь. Наверно, план все же имеется, вот только чей?..
— Если ты уйдешь, я отправлюсь с тобой, — заявил Малькольм. — Если останешься, я тоже останусь.
Рэйт удивленно подался вперед.
— Почему?
— Как я понимаю, на данный момент кроме друг друга у нас никого нет. У тебя — ни семьи, ни клана, у меня — тоже. Мы вроде как сами клан, ты и я. И мне наш союз явно на пользу. Если уж на то пошло, я все еще жив, вдобавок обзавелся вот этим чудным копьем. — Он стукнул древком по земле. — Как думаешь, мне позволят оставить его себе?
— После такого броска? Куда они денутся! Кстати, я весьма впечатлен. Ты едва не зашиб принца.
Малькольм смущенно улыбнулся.
— Вообще-то, я целился не в него.
— Серьезно? — Рэйт удивился еще больше. — Ты и хотел промазать?
— Да, вот только я целился футов на пять правее.
— Копье вонзилось в паре дюймов слева от принца!
Малькольм улыбнулся и снова кивнул.
— Все еще впечатлен?
— Еще как! — Рэйт усмехнулся. — Знаешь, если человек использует оружие в бою и выживет, то впредь они связаны и оружие становится его собственностью.
Малькольм поднял взгляд на возвышающееся над ними копье и улыбнулся.
— Пожалуй, стоит дать ему имя. Люди ведь так и делают?
— Иногда.
— Ладно, назову его Нарсирабад.
— Отличное имя, звучит грозно. Это по-фрэйски?
Малькольм кивнул.
— И что оно значит?
Малькольм улыбнулся.
— Меткое.
Рэйт захохотал, и Малькольм к нему присоединился. Смеяться было приятно. Дышать утренним воздухом и чувствовать солнечное тепло тоже. Приятно было просто сидеть рядом с Малькольмом, словно у них нет ни единой заботы. Переживать насчет завтрашнего дня не стоило. Никто не знает, что он принесет — может быть вообще ничего.
— Как думаешь, что мне делать, Малькольм, мой сородич? Ты-то наверняка понял все, о чем они говорили. Я разобрал лишь отдельные фразы, но судя по всему это еще не конец.
— Да, это самое начало, — ответил Малькольм. Он склонил голову набок, сжал губы и крепко задумался. Подтянул колени, потер подбородок. — Столкнувшись с неминуемой гибелью, разумнее от нее убежать, однако для некоторых это входит в привычку. Бегство становится самоцелью и оправданием тому, что ты отказываешься жить нормальной жизнью.
— А что это такое — нормальная жизнь?
— Я всю жизнь был рабом, откуда мне знать? Просто мне думается, что следует хотя бы попытаться это выяснить.
Рэйт снова посмотрел на Персефону. Она плакала и утирала слезы ладонями. Их взгляды встретились, и она смущенно улыбнулась.
— Мы остаемся.
Малькольм проследил за его взглядом.
— Было у меня такое предчувствие. Она тебе нравится?
— Она не такая, как все.
— Все мы разные.
— Скажем так, мне нравится то, чем именно она отличается от других. Один мудрец говорил, что смерти не избегнет никто, вопрос лишь в том, как именно ты от нее бежишь. И если мне придется бежать, я хочу отправиться туда же, куда и она.
Это началось ближе к вечеру.
Мертвых похоронили, самые худшие повреждения подлатали. Люди снова обрели твердую почву под ногами, и когда солнце начало клониться к верхушкам деревьев Серповидного леса, всем стало ясно, что жизнь продолжается. Новость о смерти Коннигера разнеслась по даллю, и его жители поняли, что остались без вождя перед лицом большой угрозы. Сначала они задумались, потом зашептались, и вскоре встал главный вопрос.
Сара, Брин, Дэлвин и Мойя подошли к Персефоне, стоявшей возле воронки посреди далля и гадавшей, что же с ней делать. Если засыпать, то откуда брать землю? Или же лучше соорудить еще один погреб для хранения припасов?
— Мы с ней еще намучаемся, — сказала Персефона, когда они подошли.
Возглавлявшая процессию Сара не ответила. Она просто молча обняла подругу. Роан наблюдала за ними издалека.
— Сеф, что нам теперь делать? — прошептала Сара. — У нас нет ни вождя, ни Щита, ни Хранителя.
Дэлвин кивнул.
— Мы подумали, вдруг у тебя есть какая-нибудь идея? Я к тому, что раньше такого не случалось. Рэглан был вождем сорок лет, до него почти столько же — его отец. Мы всегда… Ну, мы обычно переходили от отца к сыну, но Рэглан погиб, и у Коннигера сыновей нет…
— Дэлвин! — оборвала его Сара. — Именем Великой Праматери! Прояви хоть немного сочувствия!
— Прости, я…
— Ничего страшного, — великодушно улыбнулась Персефона.
— Дело вот в чем, — проговорил Дэлвин, понизив голос, будто собирался сообщить им тайну, — Брин утверждает, что при отсутствии прямого преемника, вроде сына или Щита, Хранительница должна устроить боевой поединок за место вождя. Но Мэйв-то мертва!
— Мы боимся того, что может произойти, — призналась Сара. — Некоторые парни уже примериваются, кто с кем будет драться.
— Она права, — кивнул Дэлвин, соглашаясь с женой. — Без Хранительницы парни вроде сыновей Тоупа или Вэдона разобьются на враждующие кучки. Если ничего не предпримем, можем получить внутриклановую вражду.
— Хватит с нас смертоубийств! — взмолилась Сара. — Крови было предостаточно.
— И Трессу во главе клана мы видеть не хотим! — добавила Мойя.
— А где она? — спросила Персефона.
— У Бергина, — ответила Мойя. — Напивается.
Персефона кивнула.
— Ты знаешь, что нам делать? — спросил Дэлвин.
— Конечно, знаю.
Уверенные слова и обыденный тон их удивили, заставили заулыбаться и вздохнуть с облегчением.
— Пойдемте, я вам все покажу, — сказала Персефона, взяла Сару за руку, подняла копье Мэта и подвела друзей к чертогу. Отпустив Сару, она взошла по ступеням и повернулась лицом к даллю. — Все вы слышали о том, что случилось прошлой ночью, и все вы видели, что случилось сегодня.