Ей придется очень постараться, чтобы отцу не пришлось столкнуться с подобным выбором. Если Сарин остановит Хратена, то, возможно, ей удастся остановить и вирна. По крайней мере, на время.
– Тем более мне следует остаться в Арелоне, отец, – не допускающим возражения тоном заявила принцесса.
– Я знаю, Ин. Но я боюсь, что тебе грозит опасность.
– Я понимаю. Но если Арелон падет, я скорее останусь здесь и умру, чем увижу, что произойдет в Теоде!
– Будь осторожна и не спускай глаз с джьерна. О, кстати! Если выяснишь, почему вирн решил топить корабли Йадона, поделись со мной.
– Что?! – не веря своим ушам, вымолвила Сарин.
– Ты не знаешь?
– Чего не знаю?
– Король Йадон потерял свою торговую флотилию почти целиком. По официальным данным, в нападениях винят пиратов, остатки банды Дрейка Душителя. Но мои источники указывают на вирна.
– Так вот что это было!
– Что?
– Четыре дня назад я была на балу, – объяснила принцесса. – Королю доставили сообщение, которое ужасно его расстроило.
– По времени совпадает, – согласился отец. – Я узнал два дня назад.
– Зачем вирну нападать на торговые корабли? Если только… Идос Доми! Если король потеряет доходы, то ему грозит лишение трона!
– Выходит, вся эта чушь о титулах и деньгах – правда?
– Абсолютная. Йадон отбирает титулы у семей, которые не в состоянии сохранить доходы; таким образом, разорение короля подорвет основу его власти. Хратен заменит его кем-нибудь более покладистым и верным Шу-Дерет и получит Арелон на тарелочке!
– Похоже на правду. Йадон загнал себя в угол, подведя под монаршую власть настолько шаткую базу.
– Скорее всего, здесь замешан Телри, – продолжала размышления Сарин. – Вот почему он потратился на тот бал – герцог желает показать, что его состоянию ничто не угрожает. Меня не удивит, если его расходы покрыло фьерденское золото.
– Что ты собираешься делать?
– Остановить их. Даже против своей воли; я сильно не люблю Йадона.
– К несчастью, получается, что Хратен не оставил нам широкого выбора союзников.
Сарин кивнула:
– Я попала в одну лодку с элантрийцами и Йадоном – не самое завидное положение.
– Что Доми послал, за то и будем благодарны, дочка.
– Сейчас ты похож на жреца.
– В последнее время у меня появились причины стать примерным прихожанином.
Принцесса задумалась, выбирая слова:
– Мудрый выбор, отец. Если Доми собирается нам помочь, то лучшего времени не найти. С Теодом придет конец и Шу-Корат.
– Временно, – твердо произнес Эвентио. – Правду нельзя победить, Сарин. Даже если люди ненадолго забывают о ней.
Сарин лежала в постели. Единственное освещение в комнате исходило от Эйша, висящего в ногах кровати, да и он потемнел, так что видимым оставался только эйон в его центре.
Разговор с отцом завершился час назад, но тревожные мысли не покинут ее много месяцев. Принцесса никогда не рассматривала сдачу как возможный исход противостояния с Фьерденом, а сейчас поражение казалось неизбежным. Ее волновала перспектива сдачи Теода на милость вирна; сомнительно, чтобы тот оставил отца у власти, даже если Эвентио сменит веру. Она также знала, что теоданский король с радостью пожертвует своей жизнью ради спасения страны.
Сарин думала о собственной жизни и о Теоде. Она оставила позади то, что любила больше всего на свете: отца, брата, мать. Леса вокруг столицы Теоин, припорошенные снегом пейзажи. Однажды она проснулась и увидела, что все вокруг покрывает тонкий слой льда; деревья казались унизанными сверкающими под зимним солнцем драгоценностями.
Но помимо приятных воспоминаний, Теод напоминал о боли и одиночестве. Он олицетворял собой исключение из общества и унижение перед мужским полом. С раннего детства принцесса показала, что обладает острым умом и не менее острым языком. Оба качества отделили ее от остальных девушек; Сарин не единственная отличалась сообразительностью, но другим хватало ума держать ее при себе, пока они не выскочат замуж.
Конечно, не все мужчины искали глупых жен, но немногие из них чувствовали себя уютно рядом с женщиной, которая могла без труда затмить их умом и образованностью. К тому времени, как Сарин осознала, что вредит себе, все подходящие ей мужчины оказались женатыми. В отчаянии она попыталась вызнать бытующее у придворных мнение о ней и пришла в ужас, услышав о насмешках и издевательствах за своей спиной. И чем дальше, тем хуже – насмешки усиливались, а Сарин не молодела. В стране, где практически любая девушка к восемнадцати годам имела за плечами по меньшей мере помолвку, в двадцать пять принцесса считалась старой девой. Долговязой, нескладной, сварливой старой девой.
Грустные размышления прервал шорох. Он доносился не из коридора или из-за окна, его источник был где-то рядом. Испуганная Сарин села в кровати и приготовилась вскочить на ноги. Только тогда принцесса поняла, что шум доносится из-за стены. Она недоуменно нахмурилась: с той стороны к ее спальне не примыкали комнаты, это была внешняя стена с окном, открывавшимся на город.
Шорох не повторился, и Сарин поспешила убедить себя, что это оседают стены дворца. Несмотря на снедающие ее тревоги, принцессе нужен был отдых.
Глава 18
Дилаф появился в дверях кабинета Хратена, занятый своими мыслями. Но тут он увидел дрожащего в кресле у стола элантрийца.
Хратен усмехнулся, наблюдая, как у жреца выпучились глаза и перехватило дыхание, а лицо приобрело сходный с доспехом джьерна оттенок.
– Храггат Джа! – выпалил артет первое пришедшее в голову фьерденское проклятие.
Хратен вздернул брови – не потому, что ругательство обидело его, но скорее удивленный, как легко оно сорвалось с губ Дилафа. По всей видимости, артет погрузился во фьерденскую культуру с головой.
– Поздоровайся с Диреном, артет! – приказал верховный жрец, указывая на элантрийца. – И будь любезен воздерживаться от поминания имени Джаддета всуе. Мне бы не хотелось, чтобы ты перенял эту фьерденскую привычку.
– Он элантриец!
– Верное наблюдение, артет. И даже не думай о том, чтобы предать его огню.
Хратен чуть откинулся в кресле, с улыбкой наблюдая, как Дилаф пытается прожечь взглядом элантрийца. Он знал, как поведет себя артет, когда вызывал его, и, хоть считал мелкие гадости ниже своего достоинства, наслаждался моментом сполна.
Дилаф наградил джьерна полным ненависти взглядом, но тут же постарался прикрыть его покорностью.
– Что он здесь делает, хроден?
– Меня посетила мысль, что нам следует знать врага в лицо, артет.
Хратен поднялся и подошел к элантрийцу. Они с Дилафом говорили на фьерделле, и на лице Дирена замерли недоумение и животный страх.
Джьерн присел перед ним на корточки, изучая демона.
– Они все лысые? – с интересом спросил он артета.
– Поначалу нет. – В голосе жреца все еще звучала обида. – Когда кораитские собаки готовят их к отправке в Элантрис, у них обычные прически. И кожа гораздо бледнее.
Хратен провел ладонью по щеке пленника, на ощупь кожа оказалась жесткой. Элантриец не сводил с него настороженного взгляда.
– А черные пятна? Они выступают у всех?
– Первый признак, хроден. – Дилаф, казалось, смирился с обстоятельствами. Или же сумел подавить первый всплеск ненависти, перейдя к более сдержанной форме отвращения. – Обычно шаод случается по ночам. Когда про́клятые просыпаются, на них обнаруживают темные пятна. Со временем вся кожа темнеет до серовато-коричневого цвета, как у него.
– Как у мумии, – заметил верховный жрец.
В свое время он посещал Сворданский университет и видел хранящиеся там для изучения тела.
– Наподобие. Но кожа – не единственный признак, хроден. Их внутренние органы также гибнут.
– Откуда ты знаешь?
– Их сердца не бьются, а мозг не работает. У нас остались свидетельства с первых дней реода, до той поры, как их заперли в городе. За несколько месяцев они впадают в ступор, едва передвигаются и только и делают, что стонут от боли.
– Боли?
– Их души горят в пламени властелина Джаддета, – пояснил Дилаф. – Оно разгорается внутри их все ярче, пока не поглотит разум. Это их кара.
Хратен кивнул и отвернулся от элантрийца.
– Вам не следовало прикасаться к нему, – сказал артет.
– Кажется, ты утверждал, что лорд Джаддет защитит верных ему. Чего мне бояться?
– Вы привели в церковь исчадие ада, хроден.
Джьерн фыркнул:
– Ты прекрасно понимаешь, артет, что в этом здании нет ничего святого. Мы не можем освятить землю страны, которая не исповедует Шу-Дерет.
– Конечно.
По неизвестной причине глаза Дилафа загорелись жадным огнем.
Его выражение навеяло на Хратена тревогу. Возможно, не следует оставлять его в одной комнате с элантрийцем надолго.
– Я призвал тебя, чтобы ты начал приготовления к вечерней проповеди. Я буду занят: я хочу расспросить элантрийца.
– Как прикажете, хроден. – Жрец не сводил глаз с пленника.
– Ты свободен, артет.
Дилаф недовольно заворчал, но проворно покинул кабинет и отправился выполнять приказ джьерна.
Хратен повернулся к элантрийцу. Что бы ни утверждал артет, жалкое существо не казалось лишенным разума. Доставивший его капитан элантрийской гвардии называл его по имени, что означало, что тот не лишен дара речи.
– Ты понимаешь меня, элантриец?
Дирен кивнул.
– Интересно, – задумчиво произнес джьерн.
– Чего ты от меня хочешь? – спросил элантриец.
– Просто задать несколько вопросов.
Хратен вернулся к столу. Он с любопытством осматривал сидящее перед ним существо; ни разу за время многочисленных странствий ему не доводилось видеть похожую болезнь.
– У тебя есть еда?
При упоминании о пище глаза пленника блеснули диким огнем.
– Если ты ответишь на мои вопросы, я обещаю отослать тебя обратно в Элантрис с полной корзиной хлеба и сыра.
Существо ожесточенно закивало.
«Голодный, – с любопытством отметил Хратен. – И что там говорил Дилаф, нет сердцебиения? Может, болезнь поражает обмен веществ и сердце бьется так быстро, что удары невозможно уловить? Отсюда и повышенный аппетит».