Раоден не слушал:
– Вот почему наши тела потеряли способность к излечению! Мы застряли в каком-то одном моменте времени, мы заморожены, как кусок льда. Боль не проходит, потому что время для нас остановилось. Волосы выпадают, а новые не растут; с началом шаода на коже появились пятна, и на этом превращение замерло.
– По мне, твои рассуждения притянуты за уши.
– Может, и так, – согласился принц. – Но я уверен, что прав. Что-то мешает Дор – я чувствую препятствие, когда рисую эйоны. Энергия пытается прорваться сквозь них, но что-то ей не дает, как будто линии эйонов не складываются в единый узор.
Раоден поглядел на друга:
– Мы живы, Галладон, и мы не прокляты. Нас просто не доделали.
– Потрясающе, сюл, – откликнулся дьюл. – Осталось догадаться почему.
Раоден кивнул. Они разгадали маленький секрет, но главная загадка – падение Элантриса – так и оставалась нетронутой.
– И все же, – дьюл отвернулся и направился обратно к грядкам, – я рад, что книга тебе помогла.
Принца посетило внезапное подозрение.
– Подожди-ка! – окликнул он друга.
Тот недоуменно повернулся.
– Тебе не интересны мои выводы, коло? – спросил Раоден. – Но ты хотел узнать, пригодилась ли книга…
– С чего бы мне из-за нее волноваться? – насупился дьюл.
– Не знаю. Но ты постоянно переживаешь из-за своего «кабинета». Никому его не показываешь, но и сам туда не ходишь. Что такого заветного таится в этих книгах?
– Ничего, – передернул плечами Галладон. – Просто хочу сохранить их в целости.
– Как ты вообще нашел ту комнату? – Теперь Раоден, как раньше Галладон, облокотился на подоконник, только изнутри. – Ты говоришь, что пробыл в Элантрисе несколько месяцев, но знаешь в нем каждый закоулок. Ты привел меня прямиком к банку, где обитает Шаор, а рынок – совсем не то место, по которому можно гулять в свое удовольствие.
Чем больше вопросов задавал принц, тем неуютнее чувствовал себя Галладон. Наконец он не выдержал:
– Может человек оставить кое-что при себе? Или тебе необходимо вытянуть из меня все?
Раоден невольно отшатнулся, удивленный внезапным порывом друга.
– Извини, – выдавил он.
Только сейчас он осознал, что любопытство заставило его накинуться на друга, как на допросе. С первого дня в Элантрисе Галладон поддерживал и помогал ему, и Раодена обуял стыд. Он отвернулся, чтобы оставить того в покое.
– Мой отец был элантрийцем, – неожиданно сказал Галладон.
Раоден замер. Уголком глаза он наблюдал за темнокожим дьюлом. Тот опустился на свежеполитую землю и слепо уставился на чахлый стебелек, оказавшийся перед его глазами.
– Я прожил с ним все детство, пока не вырос и не решил обзавестись собственным домом, – продолжал он. – Я всегда считал, что негоже дьюлу жить в Арелоне, вдали от своего народа. Наверное, поэтому Дор решила покарать меня тем же проклятием. Элантрис всегда называли благословенным городом, но мой отец не был здесь счастлив. Даже в раю есть лишние люди. Он стал ученым: кабинет, который я тебе показал, принадлежал ему. Он так и не смог позабыть Дюладел, начал изучать сельское хозяйство, хотя в Элантрисе оно было никому не нужной наукой. Зачем трудиться на ферме, если можно превратить в еду любой мусор? – Галладон вздохнул и растер в пальцах щепоть земли. – Однажды утром он проснулся и нашел мать умирающей и с тех пор горько сожалел, что не посвятил себя врачеванию. Какая-то болезнь спалила ее так быстро, что даже элантрийцы не смогли помочь. Тогда я впервые понял, что они не боги, потому что боги не могут мучиться. Отец не имел возможности вернуться домой – как и нам, элантрийцам прошлого приходилось жить взаперти, как бы прекрасны и могущественны они ни были. Люди не хотели жить бок о бок с теми, кто превосходил их в любой мелочи, кто постоянно напоминал им о собственной неполноценности.
Отец обрадовался, когда я решил вернуться в Дюладел. Он посоветовал мне стать фермером. Уезжая, я оставил позади страдающего, одинокого бога, который мечтал только об одном – снова стать простым человеком. Через год он умер. Ты знаешь, что элантрийцы могли умереть от некоторых болезней – например, от сердечных недугов? Они жили намного дольше обычных людей, но все же иногда умирали. Особенно если хотели. Отец распознал признаки сердечного заболевания, но не пошел к лекарю, а предпочел запереться в своем кабинете и исчезнуть. Совсем как твои эйоны.
– Так ты ненавидишь Элантрис?
Раоден выскользнул в окно и подошел к другу. Он сел напротив него и взглянул поверх ростка на Галладона.
– Ненавижу? Нет, не ненавижу – ненависть не пристала дьюлу. Хотя я вырос в Элантрисе под крылом разочарованного жизнью отца, так что из меня получился плохой дьюл. Ты не раз замечал – я не умею относиться к жизни с легкостью, которой славится мой народ. Мне всюду мерещится подвох. В Дюладеле из-за этого на меня смотрели косо, и я почти обрадовался шаоду. Я так и не прижился на родине, хотя мне нравилось работать на ферме. Но в целом мы с Элантрисом заслуживаем друг друга. Коло?
Раоден не знал, что сказать.
– Я думаю, что попытка поднять тебе настроение будет не к месту?
Галладон вяло ухмыльнулся:
– Ни в коем случае. Вы, оптимисты, не понимаете, что человек, привыкший к мрачному расположению духа, не желает, чтобы его веселили. Нас от этого тошнит.
– Тогда позволь мне быть откровенным, дружище. Я очень ценю твою помощь. Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь назвать Элантрис своим домом; сомневаюсь, что кто-то из нас сможет. Но твоя помощь для меня бесценна. Если Новому Элантрису суждено выжить и процветать, так это благодаря тебе, потому что только твоя дружба удерживает меня от желания броситься с крыши.
Галладон глубоко вздохнул. Осветившее его лицо выражение трудно было назвать радостным, но в нем явно читалась благодарность. Он кивнул, встал и протянул Раодену руку, чтобы помочь подняться.
Раоден ворочался с боку на бок. До нормальной постели его спальному месту было далеко: оно состояло из кучи одеял на полу в задней комнате часовни. Но обычно неудобство не мешало ему заснуть. Сегодня его усталые мысли никак не могла покинуть смутная тревога. Он что-то упустил, что-то крайне важное. Он держал разгадку в руках, и теперь подсознание не давало ему забыться, требуя ответа.
Но что? Какой едва заметный намек ускользнул от него? После разговора с Галладоном принц вернулся к начертанию эйонов. Потом немного прошелся по городу. В Элантрисе стояли тишина и покой – банда Шаор перестала нападать на новичков и сосредоточила все усилия на прорыве к повозке с едой.
Скорее всего, ощущение потерянной отгадки исходило из беседы с дьюлом. Что-то об эйонах или отце Галладона. Интересно, на что была похожа жизнь в Элантрисе тогда? Неужели человек мог оставаться несчастным внутри этих изумительных стен? Гореть желанием променять творимые каждый день чудеса на простую жизнь фермера? Город тогда был красив, так красив…
– Доми милостивый! – Раоден с криком сел на подстилке.
Через несколько секунд в дверь влетели Саолин и Мареш, спавшие в главном зале. По пятам за ними бежали Карата и Галладон. Все они выжидающе уставились на принца, который все еще потрясенно смотрел сквозь них невидящим взором.
– Сюл? – осторожно начал Галладон.
Раоден вскочил и выбежал из комнаты. Ничего не понимающая компания последовала за ним. Принц на ходу схватил фонарь и даже не поморщился от вонючего запаха масла, присланного Сарин. Решительным шагом он вышел в ночь и направился к Залу павших.
Старик был там и бормотал себе под нос, как и многие остальные хоеды. Хрупкий и усохший, изрезанный морщинами, он казался тысячелетним старцем. Его голос сипло твердил одно и то же:
– Красив… Когда-то так красив…
Не дававшая покоя мысль посетила принца вовсе не во время разговора с Галладоном. Она пришла, когда они заносили в Зал еду для хоедов. Раоден слышал бормотания старика сотни раз, но только сегодня его осенило.
Принц бережно встряхнул старого элантрийца за плечи:
– Что? Что было красивым?
– Красивый… – невнятно промямлил тот.
– Послушай, – умоляюще произнес Раоден. – Если в тебе осталась хоть капля разума, скажи мне. Что ты вспоминаешь?
– Когда-то так красив… – продолжал безумец, глядя перед собой невидящими глазами.
Раоден поднял руку и провел в воздухе первую линию. Не успел он закончить эйон Рао, как старик потянулся к символу и шумно втянул воздух, когда его пальцы прошли насквозь.
– Мы были так красивы… Мои волосы переливались на солнце, а кожа светилась здоровьем. С моих пальцев слетали эйоны… Они были такими красивыми…
За спиной Раодена раздались удивленные восклицания.
– Ты хочешь сказать, – произнесла подошедшая поближе Карата, – все это время…
– Десять лет, – подтвердил принц. Он все еще поддерживал иссохшее тело старого элантрийца. – Он жил здесь до реода.
– Невозможно, – заявил Мареш. – Слишком долго.
– А куда они могли податься? – возразил Раоден. – Мы знаем, что некоторые элантрийцы пережили падение города и правительства. Их заперли в Элантрисе. Кто-то попытался убить себя, кто-то сбежал, но остальные остались в городе и постепенно боль превратила их в хоедов.
– Десять лет, – прошептал Галладон. – Десять лет страданий.
Раоден взглянул в глаза старика. Веки обвисли, их избороздили морщины, а взгляд затуманился безумием. И в голове этого человека хранились секреты Эйон Дор.
Старик слабо сжал руку принца, и даже от малейшего усилия его начало трясти. Взгляд измученных глаз впился в лицо Раодена, и элантриец с трудом выдавил:
– Вынеси меня.
– Куда? – непонимающе спросил Раоден. – Из города?
– Озеро.
– Я не понимаю, чего ты хочешь, – прошептал принц.
Старик глазами указал на дверь.
– Карата, захвати фонарь, – приказал Раоден, поднимая старика. – Галладон, ты пойдешь с нами. Мареш и Саолин останутся тут. Я не хочу, чтобы остальные проснулись и обнаружили, что никого из нас нет.