Об этой стороне «Жалобной книги» занимательно написала в статье «„С жульем, допустим, надо бороться!“ Неформальная экономическая активность в 1960-е годы (по фильмам Эльдара Рязанова)» современный историк Виктория Тяжельникова: «События фильма развиваются вокруг „предприятия общественного питания II разряда ‘Одуванчик’“, где царит явное запустение. Предприятие запущено не только в эстетическом отношении: пыльные пальмы, колонны, раскрашенные под мрамор, ужасные плюшевые портьеры, репродукция картины „Девятый вал“, неровно висящая на стене, — жалкая пародия на послевоенный ампирный шик, но и в смысле царящих там нравов: грубость по отношению к посетителям, водка, постоянно разбавленная буфетчицей Зиной (Н. Агапова), демонстративно-фривольное отношение заместителя директора Кутайцева с официантками. Это средоточие „того, что нам мешает“, показано режиссером как явный анахронизм на фоне „доброго города“ с уютными современными кафе, вежливыми и расположенными к общению москвичами. Вокруг идеи о неминуемой победе над подобными очагами „родимых пятен капитализма“, собственно, и строится сюжет картины. Случайно попавшая в ресторан компания молодых журналистов возмущается обслуживанием и просит жалобную книгу. Выяснить претензии к ним подходит недавно назначенная директор ресторана Татьяна Шумова (Л. Голубкина). Сраженный ее „прекрасными серыми глазами“ один из журналистов — Юрий Никитин (О. Борисов) — остается в ресторане, сталкивается с вопиющим хамством официантки, оказывается вовлеченным в драку и пишет об этом фельетон „Испорченный вечер“. Последовавшие после публикации критического материала события и составляют основу сюжета картины: взаимная симпатия Никитина и Шумовой, возникший внезапно любовный треугольник и счастливая развязка — открытие на месте старого заведения современного молодежного кафе.
В смысле природы „родимых пятен“, против которых направлен основной пафос режиссера, фильм отчасти представляет продолжение огурцовско-бюрократической темы, начатой в „Карнавальной ночи“. В качестве „оплота бюрократизма“ показан начальник треста общественного питания Постников (Н. Парфенов). Он видит в „Одуванчике“ точку общественного питания, перевыполняющую план, и для него не важно, что это перевыполнение происходит главным образом за счет продажи спиртного. Постников понимает, что, сделав из „Одуванчика“ молодежное кафе, он получит одни убытки — современная молодежь (как это настойчиво показывает режиссер) не склонна пить крепкие напитки и наворачивать в ресторане по три порции шашлыка. <…> Однако в процессе развития сюжета становится ясно, что Постников вовсе никакой не „зловредный бюрократ“, а просто стремящийся к выполнению плана исполнительный чиновник.
Против объективной природы постниковых бороться сложно. Собственно, и победы, которые одерживают над Постниковым герои картины, во многом случайны. Постников также силен поддержкой „снизу“. Образ заместителя директора ресторана „Одуванчик“ Кутайцева, созданный А. Папановым, имеет довольно точные культурные отсылки. Кутайцев — вполне типичный представитель своего поколения: в молодости (1930-е гг.) он прочно усвоил пропагандируемую тогда идею „культурности“ и уже начал было продвигаться по служебной лестнице, как началась война. Кутайцев — именно тот человек, который создавал в „Одуванчике“ атмосферу плюшевого ампира по образу и подобию своих представлений об этой самой „культурности“. Он боится новых веяний, всего этого „модерна“, пожалуй, так же, как ревизора. Он понимает текущую ситуацию как борьбу „плюша“ и „модерна“. И надежный, проверенный „плюш“ — как символ культурности „советского простого человека“, конечно, с его точки зрения, правильный выбор».
Тяжельникова завершает анализ фильма словами, с которыми, вероятно, согласился бы и сам Рязанов: «Участие Никитина в искоренении недостатков в ресторане „Одуванчик“ — его собственная инициатива, а по существу повод познакомиться с интересной девушкой. Характерно, что никто этого задания в редакции ему не давал и вообще это работа не его масштаба. Последнее обстоятельство крайне важно — Никитин оказывается вовлеченным в борьбу „за новое и прогрессивное“ по стечению обстоятельств, фактически случайно. Не будь симпатичной девушки — не было бы никакого фельетона. Случайность поединка журналиста Никитина с недостатками в общественном питании — точно подмеченная авторами фильма деталь: действительно, все происходившее в ресторанах, столовых, магазинах и прочих „предприятиях сферы обслуживания“ не было в зоне внимания журналистов такого уровня, каким показан Никитин. Пресса, „наше самое острое оружие“, не очень-то интересовалась (и прессе не очень-то позволяли интересоваться) сутью происходившего там. Критика строилась, как правило, на изобличении отдельных фактов. Экономическая же природа показанных явлений, шедшая вразрез со всеми „закономерностями развития социалистического общества“, не была предметом публичной дискуссии, что позволяло именно в таких „Одуванчиках“ спокойно вызревать плодам теневой экономики».
Ясно, что Рязанов не мог быть удовлетворен описанным в данной статье — и довольно типичным для комедий тех лет — сочетанием сатирической и романтической линий в сценарии Галича — Ласкина. Справедливо посчитав исходный литературный материал сыроватым, он вновь прибегнул к своей излюбленной методе оживляжа или, как он сам ее называл, «теории „широкого фронта“». «Означает она следующее: не теряя чувства меры, такта, стараясь соблюдать хороший вкус, обрушивать на зрителя разнообразный арсенал комедийных средств».
В данном случае в качестве таких средств выступили прежде всего ярчайшие экранные комики тех лет, приглашенные Рязановым на сюжетно незначительные роли. К персонажам острохарактерных Анатолия Папанова и Николая Парфенова это, кстати, не относится: они не только влияют на развитие сюжета, но и становятся для авторов главными сатирическими мишенями. Но уж Рина Зеленая, Михаил Пуговкин и позаимствованное у Гайдая сверхпопулярное трио Никулин — Вицин — Моргунов введены в фильм лишь для того самого оживляжа. Ну и правильно — все они и действительно оживляют, и на самом деле забавляют.
Однако наиболее удачным решением Рязанова следует признать выбор актера на самую главную роль: один из величайших советских актеров Олег Борисов по своей энергетике был вполне сопоставим с самим Эльдаром как режиссером. Может, поэтому в дальнейшем они вместе не работали: Рязанов не очень любил снимать чрезмерно темпераментных артистов; в силу чего он, например, однажды отказался от утверждения на роль Ролана Быкова, еще одного гениально-необузданного лицедея.
Как бы то ни было, Борисов — из тех актеров, от которых невозможно оторвать взгляда, где бы они ни играли. А уж если такой актер играет главную роль в фильме столь же талантливого режиссера — этот факт сам по себе навеки закрепляет за фильмом место в истории. «Дайте жалобную книгу», конечно, давно вписан в эту историю — если не золотыми буквами, то по меньшей мере серебряными. И не только из-за Борисова.
Шестидесятые — «оттепельные» — годы недаром считаются золотым десятилетием отечественного кинематографа. Наибольшее число шедевров (причем преимущественно черно-белых), вошедших в сокровищницу нашего кино, снято именно тогда. Каждая вторая работа была новаторской, экспериментаторской; каждый второй режиссер ориентировался на прогрессивнейшие зарубежные веяния — итальянский неореализм, французскую «новую волну», психологизм Ингмара Бергмана, эпичность Акиры Куросавы…
Рязанов все-таки снимал комедии, то есть по определению старался быть ближе к простому зрителю, чем Андрей Тарковский или даже Марлен Хуциев. Однако и на своем, будто бы менее значительном, поприще Эльдар стремился рушить традицию, привносить новое — так велела сама эпоха.
«Дайте жалобную книгу» стал первым из трех черно-белых фильмов Рязанова. Спасибо еще, что здесь остались песни, — в несколько последующих картин режиссер и их не допустит. Черно-белая пленка сама по себе придает достоверности повествованию (этот эффект отчасти сохранился даже в кинематографе XXI века), но Рязанову этого показалось мало — в «Жалобной книге» он наотрез отказался от декораций. Ресторан, редакция газеты, конференц-зал института — все снималось в подлинных интерьерах. Сверх того — в уличных сценах не было никакой массовки, передвижения и диалоги героев фильма снимались скрытой камерой среди реальных прохожих. И вся эта овчинка еще как стоила выделки — несмотря на чувствующуюся литературную условность сюжета, картина выглядит невероятно правдоподобной; кажется, снять ее именно так способен был только бывший документалист.
Рязанов, к слову, перекинул кое-какой мостик из самого своего большого и заметного документального фильма — «Остров Сахалин» — прямиком в «Жалобную книгу». Одна из сцен той ленты 1954 года посвящена геологам, кадры деятельности которых озвучены следующей закадровой песней:
Перед нами родины просторы,
Мы идем через леса и горы.
Как ни трудно нам порой бывает,
Но в труде друзья не унывают.
Жизнь в тайге в палатках нам знакома,
Здесь бываем больше мы, чем дома,
И любимые на нас в обиде,
Что так долго они нас не видят.
Ведь геологи народ бродячий,
И работать нам нельзя иначе.
Жить в разлуке нам нельзя без песен,
Чтобы в сердце не закралась плесень.
Так вот, геологи были настоящие, однако их песня — чистый, как сейчас бы сказали, фейк. Текст написала вся съемочная группа во главе с Эльдаром Рязановым и Василием Катаняном, общими усилиями подобрали и незатейливый мотив. В «Дайте жалобную книгу» на очень похожий мотив (только уже аранжированный Анатолием Лепиным) звучит следующая «Песенка корреспондентов», ноги которой растут из вышеприведенной «Песенки геологов». Автор слов — Эльдар Рязанов:
Обо всем, что было на планете,
ты читаешь в утренней газете.
И все новости с любого континента