Здесь, конечно, уже моментально вспоминается Алевтинин жених Калачев из «Зигзага удачи», но в данном случае все сравнения будут не в пользу Заплатина, который собирается жениться на Ирине только из-за ее влиятельного папы. Федор Сергеевич в свою очередь разрывается между желаниями выдать дочку замуж и не сделать ее несчастной. А с таким женихом, как Заплатин, одно, по-видимому, исключает другое.
«Заплатин. Федор Сергеевич, я умный, это мой недостаток. Я ведь вас, извините, насквозь вижу. Вы про меня что думаете? Заявился в дом нахал и карьерист, облапошил беззащитную и доверчивую дочку и женится не ради нее, а ради папы!
Буров. Именно так я и думаю. Теперь дефицитные товары реализуют в наборе с неходовыми. Я — это, предположим, мандарины, а Ирина — принудительный ассортимент. Ну там сгущенное какао или подмороженные яблоки. Все вместе в целлофановом пакете».
Ясно, что такая коллизия могла быть спровоцирована только отечественными реалиями 1970-х годов — той крайне своеобразной системой рыночных отношений, порожденной тотальным дефицитом при позднем социализме, когда во главу угла встали не деньги, а связи. Поэтому сатирическая составляющая «Родственников» сегодня выглядит устаревшей, хотя перенести действие пьесы в наши дни, пожалуй, не составит труда: достаточно сделать Бурова преуспевающим бизнесменом. Кстати, антигероя из рязановских «Старых кляч» (2000) — президента рыботорговой компании Хоменко — смело можно назвать наследником Бурова, даром что Хоменко — персонаж куда более отвратительный.
В любом случае «Родственники» сильны не обличительными, а трогательными интонациями — это одна из самых грустных работ Брагинского-Рязанова. Формально все кончается хорошо — Ирина в последний момент принимает решение не связывать свою судьбу с Заплатиным.
«Ирина (уже не может остановиться). А я не хочу жизнь устраивать! Мне не нравится этот способ жить — по безналичному расчету! Я тебе рыбку — ты мне путевку в хороший санаторий, я тебе путевку — ты мне модные сапоги на платформе, я тебе сапоги — ты мне копченую колбасу, я тебе колбасу — ты мне мебельный гарнитур, я тебе гарнитур — ты мне пыжиковую шапку, я тебе шапку — ты мне американские сигареты…
Буров. Исчерпала список?
Ирина. Я тебе сигареты — ты мне рыбу, я тебе рыбу — ты мне мужа!
Буров. Демагогия! Я не ворую, не спекулирую, взяток не беру. Моя совесть чиста!
Ирина. Да, перед законом ты чист! Но разве дело в этом?
Буров (повышает голос). Директор магазина пользуется тем, что он директор, машинально!
Ирина. И поэтому из моей свадьбы ты машинально сделал нужное мероприятие? Моих гостей придет только трое. Родственников (пересчитывает) четверо…
Официант. Я не родственник, я официант.
Ирина. Остальные двадцать три гостя — это билеты в Дом актера, замшевые пальто, шотландское виски, два твоих начальника с женами-тумбами…
Буров (прикрикнул). Хватит! Ты сама этим всю жизнь пользуешься!
Заплатин. Орешек! Я тобой восхищен! Ты неслыханно благородна и невероятно горда! Однако боюсь, что с такими высокими принципами тебе придется нелегко. Кто рискнет на тебе жениться?
Румянцев. Я!..
Заплатин (рассмеялся). Верно, выходи за эту медицинскую пиявку!»
В общем, Заплатин получает от ворот поворот, а взбунтовавшейся Ирине остается довольствоваться Румянцевым, который хоть и родственник, но далекий-предалекий, седьмая вода на киселе.
«Румянцев (встает, проверяет карманы). Паспорт здесь, деньги здесь, билет вот… (Берет чемодан и долго, очень долго идет к двери.)
Ирина. Миша, это невежливо. Вас все уговаривают остаться!
Румянцев. А вы?
Ирина (глаза ее на мокром месте, но она улыбается). Как вам не стыдно? Я себя так плохо чувствую. У меня нога болит, в ухе стреляет и сердце екает… Мне доктор нужен…
Румянцев ставит чемодан, методично и спокойно рвет билет».
Чем-то похоже на «Иронию судьбы», но только особой радости здесь не возникает. Каковы, так сказать, итоги пьесы «Родственники»? Лучше «медицинская пиявка» в руке, чем «неотразимый мужчина» в небе? Малоутешительная мораль, даже и для неудачливых барышень. Так что очередная «взрослая сказка» Брагинского-Рязанова на сей раз получилась с ощутимым привкусом горечи. Резонно, что экранизировать ее Рязанов не стал. Впрочем, это можно объяснить еще и тем, что он остался доволен сценическим воплощением «Родственников», а при его авторской требовательности это случалось нечасто.
«На премьерах его картин в Доме кино всегда было столпотворение, — вспоминала Светлана Немоляева, сыгравшая Ирину, — и подойти к нему и сказать какие-то слова поздравления было большим счастьем. Поэтому, когда он пришел в наш Театр им. Маяковского с пьесой „Родственники“, то и для театра это стало большим радостным событием.
В этой пьесе были заняты замечательные артисты — Владимир Самойлов, совсем еще молодые Костолевский и Фатюшин. И я тоже. Вот с этой пьесы и начался мой творческий роман с Эльдаром Александровичем. Каким он был трогательным и беззащитным во время репетиций спектакля, которые проводил Андрей Гончаров. Надо заметить, что не только мы, артисты, боялись Гончарова, испугался его и Эльдар Александрович. Он мне сказал: „Как вы можете так работать? Я приду только на премьеру“.
Если Гончаров всегда был скуп на похвалы актерам, то Рязанов наоборот: если ему актеры нравятся, очень щедр на похвалы. Мне он подарил божественный комплимент, который я никогда не забуду, в шутку обозвав меня Чаплином в юбке.
И спектакль в те годы творческого расцвета Гончарова получился прелестный».
Написав «Родственников» и пустив их в счастливое театральное плавание, Рязанов и Брагинский решили временно оставить Мельпомену и наконец-то вернуться к своей основной — десятой — музе. Их планы на сей раз были весьма амбициозны: соавторы принялись писать сценарий для такой картины, которую необходимо было снимать в сотрудничестве с иностранцами, а именно — с кинематографистами Италии. Вообще-то соответствующую заявку тандем подал на «Мосфильм» еще в 1970 году, а в 1973-м эта идея пришлась как нельзя кстати.
Предложение о совместной постановке поступило из Италии — инициатором выступил знаменитый продюсер Дино Де Лаурентис. Однако его инициатива была, по сути, вынужденной, продиктованной соображениями если не жадности, то (скажем мягче) бережливости. Дело в том, что в 1970 году уже вышла совместная постановка «Мосфильма» и фирмы «Дино Де Лаурентис» — грандиозный исторический боевик Сергея Бондарчука «Ватерлоо», в финансовый успех которого итальянская сторона очень верила. Увы, в мировом прокате фильм фактически провалился, а у Де Лаурентиса еще и остался весомый денежный долг перед «Мосфильмом». Не торопясь расплачиваться, Дино выдвинул идею куда более скромной копродукционной картины — легкой, комедийной, не слишком дорогой. Ход мыслей итальянца был понятен: вместо того чтобы просто навсегда расстаться с деньгами, Де Лаурентис вложит их в дело, и если на этот раз оно таки выгорит, уже не останется внакладе.
«Мосфильм» охотно согласился на это встречное предложение. Заявку Брагинского-Рязанова под названием «Спагетти по-русски» выудили из архива — и срочно связались с авторами. Те подтвердили, что все еще горят желанием вписаться в данный проект. Очень скоро оба соавтора об этом сильно пожалеют.
С Дино Де Лаурентисом тем временем был подписан новый договор. Согласно одному из пунктов над окончательным сценарием должны были трудиться четыре человека — два с советской и два с итальянской стороны. Этим последним было незамедлительно отправлено либретто Брагинского-Рязанова в переводе. Советский тандем, вероятно, надеялся, что их задумка придется по душе заграничным коллегам. Еще бы, ведь Эмиль и Эльдар сочинили трогательный сюжет о дружбе советского милиционера и итальянского мошенника. Конечно, это очевидная отсылка к незабвенной картине Марио Моничелли и Стено «Полицейские и воры» (1951) с Тото и Альдо Фабрици (как мы помним, некоторое влияние этой комедии уже испытал на себе фильм «Берегись автомобиля»). И как будет славно, мечтали наши соавторы, если главные роли в «Спагетти по-русски» сыграют Иннокентий Смоктуновский и Альберто Сорди…
К несчастью, жестокая действительность не оставила камня на камне от этих надежд и иллюзий. «Из Италии приехали два автора — Франко Кастеллано и Джузеппе Пиполо, — вспоминал Рязанов. — Это были два красавца баскетбольного двухметрового роста, похожие скорее на киногероев, чем на сценаристов. Симпатичные, приветливые, обаятельные. С советской стороны над сценарием работали маленький Эмиль Брагинский и толстяк Эльдар Рязанов. Внешние данные были явно в пользу итальянцев. Перед нами встала задача компенсировать это неравенство».
Но на первом этапе Брагинскому и Рязанову даже и в творческом смысле ничего не удалось компенсировать. Над их синопсисом Кастеллано и Пиполо едва ли не посмеялись, объяснив, что в Италии подобные сентиментальные комедии давным-давно никто не смотрит и тем более не снимает. И после этого разъяснения итальянцы поделились с Брагинским и Рязановым своим собственным либретто: вот это, мол, то что надо. Эмиль с Эльдаром ознакомились с концептом римлян — и пришли в ужас: согласно Кастеллано и Пиполо будущая комедия должна состоять из одних только трюков и, следовательно, не содержать ни единой глубокой мысли. От жизнеподобия, правды характеров, психологизма и прочих добродетелей, свойственных неореалистическому кинематографу, Франко и Джузеппе дружно отмахивались как от чего-то набившего оскомину и вообще безнадежно устаревшего.
Брагинский с Рязановым, однако, не собирались так просто сдаваться — и добились того, что окончательный вариант заявки (теперь она называлась «Итальянцы в России») оказался некоей контаминацией двух противоположных либретто.