Так были найдены три главных героя. Раньше всех нашелся Ипполит, которого должен был сыграть Олег Басилашвили. Рязанов видел его игру в театре — и был очень впечатлен. «К моменту нашего знакомства Эльдар Александрович уже был прекрасным режиссером, — вспоминал много позже Олег Валерианович. — Я преклонялся перед актерами, которые у него снимались. В том числе и перед Сережей Юрским, с которым сидел в одной гримерной в ленинградском Большом драматическом театре. Тогда вышел на экраны фильм „Человек ниоткуда“, и это стало в нашем театре большим событием: наш молодой артист сыграл в кино главную роль! И вот однажды в БДТ появился Рязанов. Пришел он, по-моему, на „Мольера“ Булгакова, где Сережа играл блистательно. После спектакля Эльдар Александрович заглянул к нам в гримерную и, уходя, бросил мне фразу: „Странно, почему я вас до сих пор не снимал?“ Я скромно ответил, что тоже очень этому удивляюсь. Очевидно, благодаря своему остроумному ответу я и стал работать с Рязановым».
Однако буквально за пару дней до начала съемок сцен с Ипполитом Басилашвили внезапно выбыл из строя. Сначала неожиданно умер его отец, а затем столь же скоропостижно скончался знаменитый актер БДТ Ефим Копелян. В театре пошли срочные замены спектаклей — и занятость на сцене Басилашвили резко возросла.
Соответственно, и Рязанову пришлось не раздумывая искать замену Олегу. Выбор пал на актера, которого Эльдар Александрович прочил в Ипполиты самым первым, еще во время написания пьесы, — Юрия Яковлева. Тот моментально согласился выручить старого соратника-режиссера, а по счастливому совпадению все костюмы, пошитые специально на Басилашвили, как влитые сели и на Яковлева. Так что откладывать съемки не пришлось — все было сыграно и снято в срок.
Второстепенные роли были распределены гораздо раньше, чем главные, и в основном без проб (две претендентки были разве что на роль лукашинской невесты Гали: между Натальей Гвоздиковой и Ольгой Науменко Рязанов выбрал последнюю: ему понравилось «хищное лицо» этой актрисы, которое отлично легло на образ). Мать Жени сыграла «мать Деточкина» Любовь Добржанская, мать Нади — Любовь Соколова. Друзей Лукашина — любимцы Рязанова Георгий Бурков, Александр Ширвиндт и примкнувший к ним Александр Белявский. Подруг Шевелевой — Лия Ахеджакова и Валентина Талызина.
Последняя, кроме того, озвучила роль Нади. Рязанов перепробовал множество актрис, поднаторевших в дублировании зарубежных фильмов, но в их безупречно поставленных голосах режиссера что-то не устраивало. Тогда он, ни на что особо не рассчитывая, дал попробовать Талызиной произнести несколько фраз за Надю. Валентина до этого никогда не занималась дубляжом — видимо, Рязанова подкупили именно «несделанные» интонации в ее голосе.
Все песни, которые в кадре исполняют Женя и Надя, спели исполнители, подобранные Таривердиевым, — Сергей Никитин и Алла Пугачева. Голос последней хорошо сочетался с талызинским, что окончательно убедило Рязанова в верности его выбора.
Знаменательна «Ирония судьбы» и тем, что здесь Рязанов впервые встретился с одной из своих любимых актрис — Лией Ахеджаковой. «Эльдар Александрович пригласил меня сниматься в „Иронии судьбы…“. А я, решив, что это очень незначительная роль — прийти, поздравить подруг с Новым годом и уйти, такое и натурщица может сделать, — собралась отказаться. Но не по телефону, а лично — из уважения к Рязанову. Приехала к нему и говорю: „Вы знаете, я это не буду играть, потому что там совсем делать нечего. А мне у вас хочется играть большую, серьезную роль. Ну, пусть небольшую, но серьезную, а не ‘шерочка с машерочкой, пришли-ушли’“. И Рязанов сказал фразу, которую я повторяю уже двадцать пять лет: „Лучше сняться у хорошего режиссера в маленькой роли, чем у плохого режиссера в большой роли“. И, не знаю как, меня уговорил. Он умеет уговаривать».
Летом 1975 года фильм «Ирония судьбы, или С легким паром!» был уже окончательно готов, смонтирован, принят телевидением и… отложен на полгода: премьеру благоразумно назначили на новогодние праздники. Впрочем, сам Рязанов, вероятно, предпочел бы, чтобы его «рождественскую сказку» впервые показали раньше: слишком мучительно для него было полугодовое ожидание. За такой срок фильм могли законсервировать и отложить до какого-нибудь следующего Нового года — и для Эльдара Александровича это был бы жесточайший удар.
По счастью, Рязанову, как всегда, было чем заняться и в эти полгода. Когда работа над картиной завершалась, Эмиль Брагинский уже выписался из больницы, крепко стоял на ногах и выражал готовность к дальнейшим совместным свершениям. Фильм «Ирония судьбы» понравился ему чрезвычайно. И только теперь соавторы решили написать одноименную повесть. Таким образом, «Ирония судьбы, или С легким паром!» стала первым произведением Брагинского-Рязанова, чей канонический литературно-прозаический текст был написан уже по следам готового фильма. А также и первым сочинением соавторов, существующим в двух, равно литературных, вариантах — в виде пьесы и в виде повести.
Причем и пьеса, и повесть, и фильм практически идентичны не только по всем сценам, но и почти по каждой реплике. Все предыдущие повести соавторов, существующие в киноварианте — «Берегись автомобиля», «Зигзаг удачи» и «Старики-разбойники», — существенно полнее одноименных фильмов; и если бы фильму «Ирония судьбы» не посчастливилось стать двухсерийным, он тоже разделил бы их судьбу.
То, что есть в повести, но нет в фильме, касается исключительно авторских лирических отступлений, хотя и их основную часть прочел за кадром Александр Ширвиндт. Полностью отсутствует в картине разве что имеющийся в повести пространный абзац о бане:
«Раньше настоящие мужчины ходили в манеж гарцевать на выхоленных лошадях, отправлялись в тир стрелять в бубнового туза, в фехтовальные залы — сражаться на шпагах, в английский клуб — сражаться за карточным столом, а в крайнем случае шли в балет. Сегодня настоящие мужчины ходят в баню. Тот, кто думает, что баня существует исключительно для мытья, глубоко заблуждается. В баню ходят главным образом для того, чтобы пообщаться друг с другом. Где еще можно спокойно поговорить? В гостях вечно перебивают другие приглашенные, да и рот все время занят едой и выпивкой. В общественном транспорте толкаются, на стадионах шумно. Лучшего места для задушевной беседы, чем баня, не найти! О визите в баню сговариваются заранее, к банному мероприятию тщательно готовятся, освобождая для него полный день. Поход в баню — святое дело. Его нельзя комкать тем, что помоешься и уйдешь чистеньким. Подлинные аристократы духа так не поступают. Кто после парилки не „ловил кайф“ в предбаннике, тот еще не испытал блаженства. В предбаннике современные голые мужчины, завернутые в белые простыни, наконец-то становятся похожими на римских патрициев. Именно предбанник и есть тот самый клуб, где, никуда не торопясь, позабыв каждодневную гонку, можно излить душу хорошему человеку».
Тем временем приблизился Новый, 1976 год — и Рязанов наконец вздохнул свободно: все обошлось, на ожидавшую своего часа картину никто не покусился, и она была продемонстрирована в назначенный срок. Эльдару Александровичу, правда, пришлось два раза записывать свое предварительное слово к показу картины. В первый раз он допустил две грубейшие, с точки зрения руководства ЦТ, ошибки: во-первых, поблагодарил телевидение за то, что оно предоставило для премьеры его фильма такой замечательный день, как 1 января (эту благодарность начальство почему-то расценило как издевательство); во-вторых, назвал этот свой фильм пресловутым словосочетанием «рождественская сказка», заимствованным из мировой литературы.
Первый вариант режиссерского предуведомления был записан за несколько дней до Нового года; второй пришлось записывать за несколько часов до премьеры. Теперь Рязанов не благодарил телевидение, а вместо «рождественская сказка» произнес «новогодняя сказка».
И эта сказка вызвала в зрительских массах такой фурор и ажиотаж, каких не ожидали ни телевизионное руководство, ни сам Рязанов. На режиссера обрушился шквал восторженных телеграмм и писем, а ЦТ было буквально засыпано письменными просьбами повторить столь замечательную картину. Не ответить на столь многочисленные настояния трудящихся было немыслимо, и уже через месяц — беспрецедентный случай на тогдашнем ТВ! — фильм был показан снова. А Госкино, видя такой успех, приняло решение выпустить «Иронию…» и в кинопрокат, что и было проделано в августе того же 1976 года.
Все-таки никаким другим своим творением Брагинскому-Рязанову не удалось настолько потрафить такой огромной зрительской аудитории: «Ирония судьбы…» понравилась представителям абсолютно всех слоев населения; даже у самых популярных фильмов Гайдая всегда находилась горстка хулителей — но практически каждый человек, посмотревший в то время «С легким паром!», был будто зачарован им.
Один из авторов «Иронии…» — Эмиль Брагинский — так объяснял ее успех: «Мы с Рязановым не раз повторяли, что в искусстве нас больше интересует то, что объединяет людей, а не то, что их разъединяет. Все наши городские сказки кончаются тем, что герои находят друг друга (за исключением пьесы „Притворщики“, где финал печален). <…> Помню, на просмотре сзади меня сидел Леонид Утесов. Когда Лукашин улетел из Ленинграда и пошли стихи со знаменитой строкой: „С любимыми не расставайтесь…“, — Утесов нагнулся ко мне, больно схватил за плечо и прошептал:
— Неужели так и кончится?.. Это невозможно!..
Я не люблю жестокие фильмы. Открыто признаюсь в этом. Когда иду в кинотеатр или в театр, то предпочитаю смотреть фильмы или спектакли, которые кончаются хорошо. И книги люблю со счастливой развязкой».
Но счастливая развязка присутствует во всех картинах по сценариям Брагинского и Рязанова. Что же выделило из десяти этих фильмов именно «Иронию судьбы» и позволило ей приобрести в обществе наибольшие резонанс, востребованность и популярность? Здесь нам, возможно, поможет объяснение самого режиссера как все-таки главного автора кинокартины: «Нашим фильмом мы хотели как бы постучаться в сердце каждого человека и сказать: „Если у тебя неприятности, если ты нездоров, если от тебя ушла любовь, помни, что надо верить людям, что жизнь прекрасна, что чудо возможно!“».