айте из нее покрасивее“. Я иногда еще могу прилично выглядеть, но если из меня делают „небесную красоту“ — это смерть! Лучший художник-гример два часа со мной сидела, рисовала на мне различными кисточками. И с каждой секундой я становилась все страшнее и отвратительнее. Когда вошла в павильон, Рязанов первым делом бросил взгляд на меня — и я сразу поняла, что не буду сниматься. Такое разочарование я редко потом видела у режиссеров. „Вот что может сделать простой грим“, — без энтузиазма произнес Эльдар Александрович. Может, сыграли мы сцену и неплохо. Да только помню, как вышли с Абдуловым и тот сказал: „Ну, мы с тобой и лажанулись!“ И действительно, снимались в фильме другие артисты».
Этими другими артистами оказались Станислав Садальский из московского «Современника» и Ирина Мазуркевич из Ленинградского театра им. Ленсовета. Последняя еще в 1976 году сыграла героиню, отчасти схожую с Настенькой Бубенцовой, — Наташу Ртищеву в «Сказе про то, как царь Петр арапа женил» Александра Митты. Так что на рубеже десятилетий Мазуркевич была самой напрашивающейся актрисой на роли инженю в исторических трагикомедиях.
После «Гусара», однако, у Рязанова Мазуркевич не снималась. А неудачно попробовавшаяся в первый раз Татьяна Догилева позже сыграет в трех рязановских фильмах («Вокзал для двоих», «Забытая мелодия для флейты» и «Привет, дуралеи!»). Александру Абдулову доведется единожды сняться у Рязанова лишь в самом конце века («Тихие Омуты»), а Удовиченко вовсе ни разу не засветится в его фильмах. Роль Жужу исполнила в итоге Наталья Гундарева, но неплохие шансы были еще и у Светланы Крючковой, добровольно отступившей в сторону.
«Предложения сниматься поступали регулярно, и я имела возможность выбирать, на что соглашаться, а от чего отказываться (эту счастливую пору „многокартинья“ помнят актеры моего поколения и старше), — рассказывала Крючкова. — В один из таких бездумно-оптимистичных моментов мне позвонили из находящейся в Ленинграде группы Эльдара Александровича Рязанова с предложением прочитать сценарий „О бедном гусаре замолвите слово“. В этом сценарии мне следовало обратить внимание на эпизодическую роль проститутки (не то Зизи, не то Жужу), которую должна была играть Наташа Гундарева, но по каким-то обстоятельствам не могла находиться на съемках в необходимое для картины время. Я не ограничилась прочтением непосредственно „моего“ эпизода, но прочла весь сценарий от начала до конца. И, откровенно говоря, не поняла, почему именно мне предлагают сыграть эту, как мне тогда казалось, вялую, неяркую, ничем не интересную девицу. Поэтому, когда мне позвонил ассистент Рязанова, я, чтобы долго не объяснять своего непонимания, зачем стрелять из „пушки“ (т. е. меня) по „воробьям“ (т. е. по незначительному эпизоду), объяснила свое нежелание участвовать в съемках фильма тем, что мне не понравился сценарий. Это и передали Эльдару Александровичу. Как рассказывал мне потом директор картины Борис Криштул, Рязанов обиделся и заявил буквально следующее: „Тоже мне, народная артистка“ (я тогда не была еще даже заслуженной). С этого момента при любой нечаянной встрече на „Мосфильме“ ли, в Доме ли кино я традиционно кланялась Эльдару Александровичу, он демонстративно меня не замечал. Отворачивался, как большой обиженный ребенок. Я все-таки думаю, что мой отказ пошел на благо картине, потому что Наташа блистательно сыграла эту роль, которую я не чувствовала и совершенно не понимала, с какой стороны к ней подступиться».
Но если Жужу достались хотя бы два ярких эпизода, все прочие дамочки из «салона мадам Жозефины» всего лишь несколько раз мелькнули в кадре, даром что двух из них сыграли рязановские любимицы Светлана Немоляева (Зизи) и Лия Ахеджакова (Лулу). «…в фильме „О бедном гусаре замолвите слово…“ все мы согласились „помелькать“ на экране из любви к Рязанову», — говорила об этой работе Ахеджакова. Немоляева же вспоминала, что изначально ее роль была несколько больше: «…Рязанов обладает таким свойством характера, что обижаться на него невозможно. Даже если происходит что-то обидное, связанное с ним, он умеет так по-доброму, деликатно с тобой поговорить, что обида исчезает. Так было, когда он вырезал из фильма „О бедном гусаре замолвите слово…“ почти всю мою роль — остался мой план на балконе и имя в титрах».
Дольше всех Рязанов искал заглавного персонажа Плетнева. Перепробовав многих молодых артистов, режиссер почти отчаялся и неожиданно предложил сняться в этой роли Андрею Миронову, тогда уже почти сорокалетнему. Миронов дал согласие, но буквально на следующий день Рязанов изменил решение, поскольку случайно познакомился на «Мосфильме» со Станиславом Садальским. Была немедленно сделана проба — и Эльдар Александрович просиял: именно таким он представлял себе Плетнева! А чтобы загладить казус с Мироновым, Рязанов предложил ему в качестве компенсации прочитать в картине авторский текст и спеть несколько песен (как водится, на музыку Андрея Петрова и на стихи известных поэтов). Что Андрей Александрович и проделал с удовольствием и всегдашним блеском.
Впрочем, до стадии озвучания в момент исторического знакомства Рязанова с Садальским было еще очень и очень далеко. 10 апреля 1980 года съемочная группа должна была отправиться в двухмесячную экспедицию в Ленинград. Туда же были отправлены декорации и направлены пятьдесят лошадей с солдатами-кавалеристами. Перед отъездом Рязанов обещал руководству телевидения показать кинопробы. В компании с Гориным и директором объединения телефильмов Семеном Марьяхиным режиссер явился в Останкино. В просмотровом зале собрались телевизионные редакторы, а также начальство в лице Бориса Хессина и Стеллы Ждановой. Сергей Лапин до просмотра кинопроб не снисходил; Рязанов вообще был наслышан о том, что руководитель ЦТ не уделял большого внимания телефильмам, целиком полагаясь в этом вопросе на своих заместителей. В этот день режиссер на личном опыте убедился в обратном.
После просмотра проб, прошедшего в полном молчании, Жданова предложила Рязанову со товарищи подняться в ее кабинет. Только тогда Эльдар Александрович почувствовал, что что-то не так.
«— Видите ли, — помявшись, сказала Жданова, — принято решение о закрытии вашей картины.
Наступила долгая, долгая, очень долгая пауза.
— Зачем же вы тогда, — наконец произнес я, — устроили всю эту комедию с просмотром кинопроб? Сказать нам о закрытии можно было и без этого спектакля. Это же садизм…
— Верно, — согласилась Жданова. — Но у нас как-то не хватало решимости, мы оттягивали…
— А какие мотивы? — поинтересовался Гриша.
— Это распоряжение Председателя, — пояснил Хессин (то есть Лапина).
— Что можно сделать? — спросил ошарашенный Марьяхин.
В ответ была пауза и пожатие плеч.
Еще две недели назад мы решили сами закрыть картину, сами решили не снимать ее. Правда, не привели приговор в исполнение. Казалось, то, что происходило сейчас в этом кабинете, не должно было причинить нам боли. Однако стресс случился чудовищный. Не стану описывать то, что мы тогда испытали, чтобы не травить душу… Мы вернулись на „Мосфильм“. В моей комнате ждал Садальский, загримированный и одетый в гусарский костюм. Я сказал ему:
— Все, Стасик, этого фильма не будет. Его закрыли. Так что встретимся на другой картине. Иди, разгримировывайся…
На глазах Садальского появились слезы. Он не мог прийти в себя и плакал.
Сразу же начались распоряжения об остановке работ. Первая забота администрации в подобных ситуациях — прекратить дальнейшие траты. А я побежал в кабинет директора „Мосфильма“ Сизова».
Николай Сизов встретил известие о закрытии телевизионщиками фильма с неменьшим гневом, чем сам Рязанов.
— Да что же они себе позволяют! — воскликнул директор. — Вот так вот запросто отбирают у нас две единицы! Нет, я этого так не оставлю…
Как две единицы засчитывалась в студийном плане двухсерийная картина. А при недоборе таких произведенных «единиц» весь «Мосфильм» в конце года был бы лишен премии. В эдакой ситуации Сизову было уже не до идеологического содержания конкретного фильма — он решил любой ценой спасти две единицы.
Нелюбовь Сергея Лапина к кинематографистам на Сизова, видимо, распространялась далеко не в такой степени, как на Ермаша, и директору студии удалось уговорить телевизионного начальника «открыть обратно» бедного «Бедного гусара».
В итоге остановленные было работы через пару дней были возобновлены — и в середине апреля уже вся съемочная группа выехала в Ленинград. В Северной столице, как и планировалось, снимали около двух месяцев, после чего вернулись на «Мосфильм» ставить оставшиеся павильонные сцены. В конце лета материал был готов — оставалось его смонтировать… и ждать очередных поправок. В неизбежности того, что они возникнут, Рязанов уже и не сомневался.
Предварительная сдача картины на «Мосфильме» прошла в ноябре 1980 года. Поскольку картину заказывало телевидение, Николаю Сизову не было никакого резона выступать с какими-либо замечаниями. Но, видно, директора искренне покоробил трагический финал фильма — смерть Афанасия Бубенцова. Сизова горячо поддержал и Борис Хессин. Вероятно, немалое значение имело здесь то обстоятельство, что Бубенцова играл Евгений Леонов — всесоветский любимец, считавшийся при этом комиком и в сознании большинства зрителей не вязавшийся с подлинным драматизмом. Закончить комедийный, по сути, фильм, премьера которого была заведомо назначена на новогодние праздники, гибелью Леонова — это само по себе воспринималось как вызов и чуть ли не эпатаж со стороны авторов картины. Сизов и Хессин дружно настаивали на переделке финала, и Рязанов занервничал. Положение спасла неизменно симпатизировавшая режиссеру Стелла Жданова:
— Простите, но это ведь трагикомедия. Особый жанр, которым прекрасно владеет Рязанов, знает его законы. Если все закончится хорошо, само значение картины будет принижено. «Бедный гусар» превратится в какое-нибудь очередное «Сватовство гусара». Нет, концовку ни в коем случае нельзя изменять.
Спорить с веским мнением заместительницы Лапина никто не стал, но в конце концов сам Лапин подсуропил Рязанову в отношении все того же финала. Премьера картины должна была пройти вечером 1 января после программы «Время». Рязанову это казалось не самым удачным вариантом, но возражать он не стал, о чем впоследствии жалел.