А роман у Горюнова-старшего в этот же день завязывается с кассиршей из районной сберкассы Людой, которая давно в него влюблена. Раньше Горюнов не мог ответить Люде взаимностью, потому что у него была любимая жена Оксана, но к моменту начала повести он уже вдовец (полгода назад Оксана погибла в автокатастрофе) — и новая любовь действительно закручивается.
Люда остается ночевать у Горюнова, но ее муж — жестокий бизнесмен Геннадий — каким-то образом узнает о ее местонахождении. Дальнейшие покушения на Горюнова, совершаемые неизвестными личностями, можно приписать проискам Геннадия, хотя у писателя и без него хватает врагов.
Под финальную пулю в конце концов ожидаемо попадает Горюнов-младший, перед смертью успевающий произнести только: «Я… сделал… то, что… мне…»
В постскриптуме к повести, написанном от лица Люды, выясняется, что старший Горюнов пережил младшего лишь на несколько дней — писателя ждала странная смерть в подземном переходе, обстоятельства которой так и не были выяснены.
Действие повести разворачивается на фоне удручающих событий 1990 года; Рязанову было чем вдохновляться для создания предельно мрачной атмосферы в своем сочинении — достаточно было регулярно поглядывать в окно и в телевизор:
«Страна разваливалась. Эпидемия провозглашения суверенитетов заразила все республики от больших до малых. Глобальная говорильня захлестнула страну. Болтуны всех цветов и мастей рассуждали о том, как спасти страну, а на окраинах стреляли, лилась кровь. Сотни тысяч беженцев перемещались по стране, оставляя разгромленные жилища и трупы родных. И это в мирное время. А тем временем изо всех щелей повылезали полчища проныр, пролаз и прохиндеев. Заелозили, забегали ловкачи, стараясь не упустить момент. Пришло время циников, блядей, аферистов. Ежедневно открывались, а на следующий день рушились невероятные, фантастические совместные предприятия. Зарубежная шушера объединялась с отечественной. Вчерашние эмигранты становились боссами, эфемерными калифами на час. Главное было — нахапать скорей, пока муть и неразбериха. Надувательства, обманы, мошенничества обрушились на неготовый ко всему этому доверчивый народ. Нация раскололась на тех, кто стриг, и на тех, кого стригли. Идеалисты, люди идеи и веры, гибли, не в силах приспособиться. Господи! Почему все в нашей несчастной стране все, даже хорошее, приобретает карикатурные формы! И свобода, которая наконец-то пришла, какая-то у нас уродливая! И частная инициатива, которая наконец-то вроде бы разрешена, непременно замешана на жульничестве и предательстве. И демократия, которую наконец-то провозгласили, щедро полита кровью.
Я чувствовал себя в этом времени зыбко и неуютно, хотя употребил немало сил, чтобы приблизить его приход».
В этом и была трагедия поколения, условно говоря, «детей XX съезда»: десятилетиями они боролись за одно, но напоролись в конце концов совсем на другое, на то, что было куда хуже прежнего. На примере искусства вообще и кино в особенности это предстает со всей наглядностью: великий советский кинематограф в считаные годы переродился в нечто ничтожное, поточное производство худших-фильмов-на-свете, многие из которых были, увы, сделаны людьми уровня Эльдара Рязанова.
Повесть «Предсказание», впрочем, автор поначалу считал совершенно неподходящей для экранизации — и хотел всего лишь опубликовать ее. В начале 1991 года он отнес ее одновременно в журнал «Юность» и в издательство при журнале «Огонек». В «Юности» обещали опубликовать через год, в «Огоньке» — посетовали на отсутствие бумаги и дали вынужденный отказ.
В мае Рязанов проводил творческую встречу в Харькове, где рассказал о своих проблемах с опубликованием повести. В зале присутствовал директор местного издательства с несколько комическим, на сегодняшний взгляд, названием «Жизнь и компьютер». Именно в нем в результате и была издана повесть «Предсказание».
В первых двух номерах «Юности» за 1992 год ее также напечатали. В обоих случаях автор снабдил произведение предисловием-мистификацией, рассказав, как ему, Эльдару Рязанову, некая Людмила Алексеевна принесла рукопись «одного известного недавно умершего писателя», обладавшую мистической способностью не гореть в огне и не уноситься ветром.
Приведем фрагмент предисловия из журнальной публикации:
«Я решил отдать повесть в „Юность“ и позвонил главному редактору журнала Андрею Дементьеву с просьбой, чтобы он прочитал сочинение неведомого мне автора, которое я сопроводил добрыми словами. <…>
Через некоторое время, прямо скажем, не короткое, Дементьев пригласил меня для разговора.
— Мы решили опубликовать вашу вещь в первом номере девяносто второго года. Раньше мы не успеем, поскольку печатаем большой роман Василия Аксенова. Просто нет места.
— Спасибо. Но это не моя вещь.
— Что значит не ваша? — опешил Андрей Дмитриевич.
Я рассказал, как рукопись попала ко мне.
Андрей Дмитриевич слушал меня недоверчиво, считая мои слова россказнями и фантазиями и не понимая, зачем мне все это нужно.
— Так вы что, хотите напечатать вещь под псевдонимом? Нас это не устроит. Нам в интересах подписки нужно, чтобы повесть вышла под фамилией автора, то есть под вашей. — Тон редактора был непреклонен. — Мы дадим хорошую рекламу. Мы не хотим терять подписчиков. <…>
— Хорошо, — покорно сказал я. — Но тогда я предварю вещь предисловием, в котором объясню, что это писал не я, расскажу, как повесть попала ко мне и про странности, которыми сопровождалась вся эта дьявольщина.
— Делайте, что хотите. Это ваше авторское право. Были в истории литературы „Повести Белкина“, „Театр Клары Гасуль“ и еще многое другое, — сказал главный редактор. — Все равно мало кто поверит, что „Предсказание“ написали не вы.
После этой беседы стало ясно: или вещь придется публиковать под своим именем, или она будет похоронена. Я выбрал первое».
В книжном варианте главный редактор «Юности» был заменен руководителем издательства «Жизнь и компьютер».
«Опус носил явно автобиографический характер, но ни с кем конкретно не ассоциировался, — продолжал Рязанов напускать туману в предисловии. — Я узнавал детали, места действия, известные мне личные истории, но принадлежали они все разным людям, а не какому-то единому прототипу. Я неплохо знаю писателей того поколения, которое изобразил автор, он же герой повести. Со многими дружу, с иными знаком, о некоторых наслышан. Кое-какие факты я мог отнести, скажем, к Окуджаве, другие подробности — к Войновичу или Искандеру, нечто прилипало к Аксенову или Трифонову, а действие происходит там, где живет Горин. А то, что герой вел популярную телепередачу и его узнавали в лицо, с успехом мог бы отнести и на свой собственный счет».
На самом деле жизнь Горюнова в большинстве случаев явственно соотносится с жизнью самого Рязанова. То, что Горюнов является писателем, а не кинорежиссером — чуть ли не единственное существенное отличие между автором и персонажем. Вообще «Предсказание» дает гораздо лучшее представление о повседневном существовании Рязанова, чем его толстенные мемуары, в которых речь идет почти исключительно о творческих заботах автора. По «Предсказанию» мы можем понять, чем Эльдар Александрович жил помимо работы.
«У меня была привычка — накануне вечером составлять список дел на завтра. Обычно дел бывало очень много, и я боялся что-нибудь позабыть или упустить. В этих списках соседствовали важные вещи с пустяковыми, но благодаря „поминальнику“ я успевал многое сделать.
Например, записи могли чередоваться в такой последовательности:
1) Зубной врач в 9 часов.
2) Съемка на телевидении. 10 часов 30 минут. Студия № 6.
3) Купить творог, кефир и хлеб.
4) Взять костюм из чистки.
5) „Мосфильм“ — посмотреть материал. Зал № 10. 3 часа.
6) Аптека — купить снотворное.
7) Заехать в гастроном на „Восстания“ за заказом после 5 часов.
8) Лекция на литературных курсах. В 1 час дня.
9) Интервью американцу. В 17 часов, в Союзе.
10) Подкачать колеса у машины.
11) Встреча с читателями. В 20 час.
12) День рождения Васи — купить подарок и цветы. (После встречи.)
Случались и иные сочетания. Скажем, починка автомобиля на станции технического обслуживания или визит в Моссовет или на телефонную станцию — выбивать кому-то из писателей, артистов или киноработников квартиру или телефон. <…> Могли пригласить на заседание какой-нибудь бесполезной писательской комиссии, на премьеру в театр, на юбилей, где предстояло выступить с поздравлениями, или же на прием в посольство. А еще родственники, которым все время от меня было что-то нужно. И так далее и тому подобное. Когда я думал о том, сколько километров я наезжал в день по городу, то сам не понимал, когда же успеваю писать…»
Однако вряд ли многим было бы интересно читать на ста страницах про то, как автор подкачивает колеса, пусть и в компании с двойником. Поэтому в ход идут многие остроактуальные для 1990 года темы: разоблачение преступлений кровавой гэбни; антисемитские акции общества «Память»; фашиствующие молодчики в поездах и на кладбищах; наследники Димы Семицветова, наконец-то почувствовавшие, что пришло их время и теперь недругов можно просто отстреливать, а не то что ставить против них волчьи капканы…
Но все это цветочки по сравнению с мелодраматической коллизией «Предсказания», согласно которой молодая привлекательная женщина всем сердцем и совершенно бескорыстно полюбила мужчину, который вдвое старше ее самой. Не секрет, что, если в книге или фильме появляется подобная любовная история, можно не глядя определить возраст автора/режиссера. Справедливости ради скажем только, что в повести сей мотив еще выглядит не очень фальшиво и отталкивающе, тем более что автор постоянно отвлекается на посторонние рассуждения, а истории с Людой уделяет не так уж много страниц. В экранизации, увы, любовный мезальянс поставлен во главу угла — и пламенная страсть 26-летней Ирен Жакоб к 58-летнему Олегу Басилашвили выглядит вконец неубедительно.