С этими словами Кейси взяла наждачную пилочку и принялась обтачивать мои ногти. Процесс этот давался ей нелегко, и было очевидно, что гораздо проще делать такое себе самому.
– А ваша мама экономист? Или профессиональный консультант по трудоустройству? – спросила я.
Кейси с непонимающим видом уставилась на меня.
– Если нет, то я не уверена, что ее совет учитывал последние данные по доходам в данной сфере и спросу на рынке труда, – продолжала я, весьма озабоченная ее карьерными перспективами.
– Она турагент, – твердо сказала Кейси с таким видом, будто это решало вопрос.
Я не стала развивать тему – меня это, в конце концов, не касается, а она своей работой, казалось, была вполне довольна. Когда Кейси стала покрывать мои ногти слоями различных лаков, мне в голову внезапно пришла следующая мысль: она могла бы объединить две профессии и стать собачьим парикмахером. Однако я решила оставить при себе свои соображения по этому вопросу. Когда пытаешься помочь советом, порой возникают недоразумения, в ряде случаев весьма неприятные.
Она поместила мои руки в небольшой аппарат – по-видимому, некое подобие фена для ногтей, – и через несколько минут роскошный уход был завершен. В целом это оказалась довольно непримечательная процедура.
Мне сообщили стоимость – просто баснословную цену.
– У меня есть ваша листовка, – сказала я.
Девушка кивнула, не попросив меня даже ее показать, вычла из суммы тридцать процентов и назвала новую цифру, тоже головокружительную. Я потянулась за сумкой.
– Стойте! – с невыразимой тревогой в голосе воскликнула она.
Я остановилась.
– Вы же сейчас все размажете, – сказала она, – если не возражаете, я сама вытащу кошелек.
Я заподозрила, что это может быть какая-нибудь хитрая уловка, чтобы выманить у меня еще больше заработанных тяжким трудом денег, и когда девушка полезла ко мне в сумку, посмотрела на нее, как вошедший в поговорку коршун. Было уже слишком поздно, когда я вспомнила о недоеденном сэндвиче с яйцом. Доставая кошелек, Кейси демонстративно скривилась.
На мой взгляд, это была излишне эмоциональная реакция. Да, исходивший из сумки запах немного отдавал серой, но все же не обязательно было устраивать пантомиму. Пока Кейси доставала требуемые купюры и аккуратно опускала кошелек обратно в сумку, я внимательно следила за ее пальцами (как я заметила, ногти у нее были ненакрашены).
Я встала, намереваясь удалиться. Вышеупомянутая коллега Кейси, успевшая к тому времени вернуться, бросила взгляд на мои пальцы, кончики которых сверкали зеленым.
– Симпатично, – сказала она, хотя и ее голос, и ее мимика красноречиво свидетельствовали о том, что она не питала интереса к этому предмету.
Кейси немного оживилась.
– Хотите, я дам вам карту постоянного клиента? – спросила она. – Каждый шестой маникюр будет у вас бесплатным!
– Нет, благодарю вас, – ответила я. – Я больше не буду ходить на маникюр. Я могу сделать все то же самое дома, только лучше и совершенно бесплатно.
У них слегка отвисли челюсти, но я уже устремилась прочь, прокладывая путь во внешний мир и маневрируя среди выставленных на прилавках с парфюмерией пульверизаторов и тюбиков. Мне хотелось побыстрее оказаться снаружи, на свежем воздухе и при естественном свете. Золоченые стены «Бьюти Холла» не были моей средой обитания; как и курица, снесшая яйца для моего сэндвича, я предпочитала свободный выгул.
После работы я вернулась домой и открыла шкаф. Что же надеть на вечеринку? У меня имелось две пары черных брюк и пять белых блузок – точнее, они были белыми изначально, – в которых я ходила на работу. Кроме того, удобные штаны, две футболки и два джемпера – их я надевала в выходные. Оставался наряд для особо торжественных случаев. Я купила его несколько лет назад на свадьбу Лоретты и с тех пор несколько раз надевала на различные мероприятия, в том числе когда посещала Шотландский национальный музей. Выставка обнаруженных недавно артефактов римского периода была поистине грандиозной, поездка до Эдинбурга – не особенно.
Отделка поезда больше напоминала автобус, нежели «Восточный экспресс», изобилуя износостойкими тканями немарких цветов и серой пластмассовой фурнитурой. Если не считать попутчиков (боже мой, плебс в наши дни ездит куда заблагорассудится, при этом все эти люди едят и пьют в общественных местах безо всякого смущения!), то самым неприятным был нескончаемый шум из громкоговорителя. Едва ли не каждые пять минут некий виртуальный проводник делал объявления, одаривая нас глубокомысленными изречениями вроде: «Крупногабаритный багаж укладывайте на полки над головой» или «О бесхозных вещах немедленно сообщайте поездной бригаде». Интересно, кому адресовались эти жемчужины мудрости? Проезжим инопланетянам? Или, может, пастуху из Улан-Батора, который бросил в степи свое стадо яков, переплыл Северное море и оказался в поезде Глазго – Эдинбург, первом в своей жизни механизированном средстве передвижения?
Я осознала, что наряд для особо торжественных случаев уже несколько вышел из моды. Лимонный цвет мне также не очень к лицу – он хорош для ночных рубашек, надеваемых в интимной обстановке моей спальни, но для изысканной вечеринки не подойдет. Завтра пойду в магазин и приобрету что-нибудь новое. Впоследствии новый комплект можно будет надеть, когда мы с моим возлюбленным отправимся в ресторан или в театр, так что деньги будут потрачены не зря. Оставшись довольна этим решением, я приготовила свою обычную пасту с песто и послушала очередную серию «Арчеров». В запутанном сюжете фигурировал весьма неубедительный молочник из Глазго, поэтому выпуск мне не очень понравился. Я помыла посуду и устроилась с книгой об ананасах. Она оказалась неожиданно увлекательной. Мне нравится читать книги на самые разные темы по многим причинам, в том числе чтобы расширить словарный запас, помогающий в решении кроссвордов. Но вскоре тишина была грубо нарушена.
– Привет? – неуверенно сказала я.
– Привет, говоришь, да? «Привет»? Это все, что ты можешь мне сказать? Где вы шлялись минувшим вечером, леди? А?
Она опять работала на публику.
– Мамочка… – сказала я. – Как поживаешь?
Я изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
– Какая разница. Где ты была?
– Прости, мамочка, – ответила я, стараясь говорить ровно, – я была… я была с одним приятелем, мы вместе навещали в больнице нашего общего друга.
– Ах, Элеанор, – сказала она елейным голосом, – у тебя нет друзей, дорогуша. А теперь говори – где ты на самом деле была, и на этот раз я хочу услышать правду. Занималась чем-нибудь нехорошим? Скажи мамочке, ты же хорошая девочка.
– Честное слово, мамочка, мы с Рэймондом, – я услышала фырканье, – навещали в больнице одного приятного пожилого человека. Он упал на улице, мы ему помогли и…
– ЗАТКНИ СВОЕ МАЛЕНЬКОЕ ЛЖИВОЕ ХАЙЛО!
Я вздрогнула, выронила книгу, подобрала ее.
– Элеанор, ты знаешь, что бывает с лгунишками? Не забыла еще? – ее голос вновь стал приторно-слащавым. – Мне не важно, насколько ужасна правда, но я не потерплю лжи, Элеанор. Тебе это должно быть хорошо известно, даже после всех этих лет.
– Мамочка, мне очень жаль, что ты мне не веришь, но это правда. Мы с Рэймондом действительно ходили в больницу проведать старика, которому чуть ранее помогли на улице. Это правда, клянусь тебе!
– В самом деле? – нарочито медлительно произнесла она. – Это просто восхитительно, не так ли? Ты не можешь тратить время на разговоры с матерью, но при этом вечера по средам проводишь у какого-то невезучего престарелого незнакомца? Очаровательно.
– Мамочка, пожалуйста, давай не будем ссориться. Как твои дела? Как прошел сегодняшний день?
– У меня нет желания говорить о себе, Элеанор. О себе я все уже знаю. Давай лучше поговорим о тебе. Как движется твой проект? Чем можешь порадовать мамочку?
Надо было предвидеть, что она ничего не забудет. Что ей можно рассказать? Надо думать, все.
– Я ходила к нему домой, мамочка, – сказала я.
Щелкнула зажигалка, послышался протяжный выдох. Я почти ощущала запах ее длинных тонких сигарет.
– Надо же, – промолвила она, – интересно.
Потом затянулась еще раз, вздохнула и спросила:
– «Он» – это кто?
– Он музыкант, мамочка.
Пока мне не хотелось называть его по имени – в именах есть свое могущество, и на тот момент я еще не была готова уступить его ей, услышать, как она будет катать во рту эти бесценные буквы и как потом выплюнет их обратно.
– Он красивый и умный, и, в общем, я думаю, что это правда идеальный мужчина для меня. Я поняла это, как только его увидела.
– Звучит просто чудесно, дорогуша. Итак, ты была у него дома? Скажи, что ты там увидела?
Я шмыгнула носом.
– Дело в том, мамочка, что… по правде говоря… внутрь я не заходила.
Да, это будет нелегко. Ей нравилось поступать плохо, а мне нет. Вот так просто. Я затараторила, надеясь опередить неизбежную критику:
– Мне просто хотелось получить общее представление, убедиться, что он живет в… в подходящем месте, – сказала я, путаясь в словах, торопясь поскорее извлечь их наружу.
Она вздохнула.
– И как можно выяснить, подходящее ли это место, не побывав внутри? Ты всегда была трусливой перестраховщицей, – заметила она скучающим голосом.
Я взглянула на свои руки. В таком свете подструганные зеленые ногти смотрелись излишне броско.
– Теперь, Элеанор, тебе нужно взять быка за рога. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Думаю, да, – прошептала я.
– Хватит осторожничать, Элеанор, – она опять вздохнула. – В этой жизни, дорогуша, главное – действовать решительно. Если уж взялась за что-то – делай, если хочешь чего-то добиться – добивайся. Что-то начала, ДОВОДИ ДО КОНЦА. И мирись с последствиями.
Она заговорила так тихо, что я ее едва слышала. По опыту мне было известно, что ничего хорошего это не предвещает.
– Этот мужчина… – едва слышно произнесла она. – Судя по всему, он обладает некоторым потенциалом, но, как и большинство людей, он слаб. А это означает, что ты, Элеанор, должна быть сильной. Сила всегда побеждает слабость – это ведь простой факт, не так ли?