Лаура подкатила к моему стулу тележку и взялась смазывать некоторые мои пряди густой пастой, черпая ее то из одной, то из другой чаши. Наложив очередную порцию этой субстанции, она скручивала окрашенную прядь и оборачивала ее квадратиком фольги. Эта процедура оказалась весьма захватывающей. Полчаса спустя она оставила меня сидеть с красным лицом и головой в фольге, через некоторое время вернулась с большой лампой-рефлектором на подставке и установила ее у меня за спиной.
– Двадцать минут, и все будет готово, – сказала она.
Лаура принесла еще несколько журналов, но особого удовольствия они мне не доставили – мне быстро надоело читать сплетни о знаменитостях, а журналов о технике или истории у них, к моему огорчению, не оказалось. У меня в голове трепетала какая-то мысль, от которой я старалась отмахнуться. Я расчесываю кому-то волосы? Да. Кто-то меньше меня сидит на стуле, а я стою сзади и распутываю колтуны, изо всех сил стараясь действовать как можно нежнее. Она ненавидела дергание. Такие мысли – смутные, загадочные и тревожные – относились как раз к тому типу, который хорошо было вытравливать водкой, но мне, к сожалению, предложили на выбор только кофе и чай. И почему в салонах красоты не предлагают ничего крепче? В конце концов, перемена стиля может стать причиной стресса, а расслабиться в столь ярком и шумном окружении очень сложно. К тому же, это побуждало бы клиентов щедрее давать чаевые. «Пьяный – значит щедрый», – подумала я и беззвучно засмеялась.
Когда на лампе-рефлекторе прозвенел звонок, ко мне вновь подошла девушка, смешивавшая краску, и подвела к парикмахерской мойке, которая, как ее ни назови, была просто раковиной. Я покорно позволила снять с моей головы кусочки фольги и вымыть волосы шампунем. Пальцы у девушки были умелые и сильные, и я восхитилась великодушием тех, кто оказывает другим столь интимные услуги. Я не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь мыл мне голову. Скорее всего, мамочка купала меня, когда я была совсем ребенком, но мне было сложно представить ее исполняющей какие-либо нежные обряды такого рода.
После того как шампунь был смыт, девушка сделала мне «массаж головы шиацу». Я никогда не испытывала такого блаженства. Она массировала кожу на моем черепе точными, нежными движениями, от которых волоски на моих руках встали дыбом, а вдоль позвоночника прокатился мощный разряд тока. Процедура закончилась часов на девять раньше, чем мне бы хотелось.
– У вас много напряжения в голове, – проницательно заметила девушка, смывая остатки кондиционера.
Не зная, что на это ответить, я выбрала улыбку – что хорошо работает в большинстве случаев (но только не в ситуациях болезни или смерти – теперь мне это известно).
Когда меня усадили обратно на стул перед зеркалом и причесали покрашенные волосы, вернулась с ножницами Лаура.
– На мокрых волосах нельзя в точности рассмотреть цвет, – сказала она, – поэтому придется подождать!
Стрижка, в конечном итоге, заняла около десяти минут. Сноровка и уверенность, с которой Лаура взялась за дело, привели меня в восхищение. Чтобы высушить волосы, времени понадобилось куда больше, причем пришлось много манипулировать щеткой. Я читала журнал, по просьбе Лауры не поднимая глаз до тех пор, пока она не закончит с укладкой. Потом фен был выключен, все необходимые химикаты распылены, длина и углы проверены, последние штрихи нанесены. Я услышала, как Лаура смеется от удовольствия.
– Можно смотреть, Элеанор! – сказала она.
Я подняла голову от подробной статьи о женском обрезании, опубликованной в «Мари Клер». Мое отражение показало куда более молодую, уверенную в себе женщину с блестящими волосами до плеч и косой челкой, прикрывающей шрам. Я? Я повернула голову вправо, потом влево. Посмотрела в зеркало, которое Лаура держала за моей головой, чтобы я могла увидеть свою новую прическу, гладкую и безупречную, сзади. Я с трудом сглотнула и сказала:
– Лаура, вы сделали меня… сияющей.
Я пыталась сдержаться, но по моей щеке, у самого носа, покатилась слеза. Я быстро вытерла ее тыльной стороной ладони, пока она не коснулась кончиков моих новых волос.
– Спасибо, что сделали меня сияющей.
19
Боб вызвал меня к себе в кабинет. Когда я вошла, он уставился на меня. Я не могла понять почему.
– Ваши волосы! – в конце концов сказал он, будто угадав ответ на вопрос.
Уложить их утром оказалось непросто, но мне показалось, что я приложила к этому достаточно усилий. Я поднесла руки к голове:
– С ними что-то не так?
– Нет-нет, все в порядке. Они… они выглядят здорово, – сказал он, улыбаясь и кивая.
На секунду повисла неловкая пауза. Мы оба не были привычны к ситуации, когда Боб комментирует мою внешность.
– Я их постригла, – сказала я, – очевидным образом.
Он опять кивнул.
– Садитесь, Элеанор.
Я посмотрела по сторонам. Сказать, что в кабинете у Бобби было не убрано, означало бы недооценить степень того хаоса, в котором он находился постоянно. Я подняла со стула напротив стола стопку каких-то брошюр и положила их на пол. Бобби немного склонился вперед. За время нашего знакомства он некрасиво постарел. У него выпали почти все волосы, и он довольно сильно растолстел. Внешне он напоминал распутного ребенка.
– Элеанор, – начал он, – вы работаете у нас уже довольно давно.
Я кивнула; фактологически это было верно.
– Вам известно, что в обозримом будущем Лоретта уйдет в длительный отпуск?
Я покачала головой. Меня не интересуют сплетни нашей повседневной офисной жизни. Разумеется, если речь идет не о некоем музыканте.
– Не скажу, что меня это удивляет, – ответила я, – у меня всегда вызывали сомнения ее познания в сфере базовых принципов налога на добавленную стоимость. Так что это, пожалуй, к лучшему.
– У ее мужа рак простаты, Элеанор, – сказал Бобби, – он нуждается в уходе.
Я на мгновение задумалась.
– В таком случае, им обоим сейчас очень трудно, – заметила я. – Но если рак выявили на ранней стадии, то процент выживания и выздоровления при таком диагнозе довольно высокий. Если вы мужчина и вам достаточно не повезло, чтобы заболеть раком, то это, вероятно, наилучшая разновидность.
Боб вертел в пальцах одну из своих роскошных черных ручек.
– Так вот, – продолжал он, – мне, по меньшей мере на ближайшие несколько месяцев, понадобится новый офис-менеджер.
Я кивнула.
– Вам было бы интересно, Элеанор? Будет немного больше денег и немного больше обязанностей. Но, думаю, вам это дело по плечу.
Я задумалась.
– Насколько больше денег? – спросила я.
Он взял блок стикеров, написал на одном сумму, оторвал и передал мне. Я охнула.
– Это в дополнение к моей нынешней зарплате?
Я уже представляла себе, как езжу на работу не на автобусе, а на такси, как делаю покупки только в «Теско Премиум» и пью тот сорт водки, который продается в приземистых матовых бутылках.
– Нет, Элеанор, – ответил он, – эта сумма будет вашей новой зарплатой.
– А-а-а… – протянула я.
Если так, то мне придется тщательно взвесить соотношение риска и вознаграждения. Компенсирует ли прибавка к зарплате значительное увеличение объема утомительной административной работы, новый уровень ответственности за бесперебойное функционирование офиса и, что еще хуже, более плотное общение с коллегами?
– Можно мне несколько дней подумать, Боб? – спросила я.
– Разумеется, Элеанор, – кивнул он, – я знал, что вы об этом меня попросите.
Я взглянула на свои руки.
– Вы хороший работник, Элеанор, – сказал он, – сколько вы здесь уже, восемь лет?
– Девять, – ответила я.
– За эти девять лет вы ни разу не брали больничный и не истратили все положенные дни отпуска. Это свидетельствует о вашей преданности делу. Такое в наши дни не часто встречается.
– Никакая это не преданность, – сказала я, – просто у меня чрезвычайно крепкое здоровье, а проводить отпуск мне не с кем.
Он отвел глаза. Я встала, собираясь уйти.
Боб откашлялся.
– И последнее, Элеанор. Поскольку Лоретта занята передачей дел… Можно попросить вашей помощи кое в чем?
– Давайте, – сказала я.
– Рождественский корпоратив. Как вам кажется, вы могли бы его организовать в этом году? – спросил он. – У Лоретты на это времени не будет, а ко мне в кабинет уже приходили сотрудники и ныли, что если мы не забронируем какое-нибудь заведение сейчас…
– …то в итоге окажемся в дешевом пабе – сказала я, кивая. – Да, я знакома с этой проблемой, Боб, и если вы хотите, то вполне могу заняться организацией праздничного обеда. Вы даете мне карт-бланш во всем, что касается заведения, меню и тематики?
– Конечно, – ответил он, уже с головой погрузившись в свой компьютер, – компания выделит на каждого десять фунтов; а потом уже вам решать, куда пойти и как много вы готовы заплатить сверх.
– Благодарю, Боб, я вас не подведу.
Он уже ничего не слышал – им полностью завладело то, что он видел на экране.
Голова у меня шла кругом. Мне предстояло принять два чрезвычайно важных решения. Сходить на еще одну вечеринку. И где-то меня ждал привлекательный, талантливый Джонни Ломонд, прекрасный Орфей, а в перспективе спутник жизни. Жизнь приобретала очень насыщенный характер.
Сев за компьютер, я некоторое время смотрела в монитор, не читая ни единого слова. От мыслей о дилеммах, с которыми я столкнулась, меня слегка подташнивало, так что, хотя близилось обеденное время, у меня не было никакого желания покупать сэндвич со скидкой. Я поняла, что было бы полезно с кем-нибудь все обсудить. Так подсказывал опыт прошлого. Судя по всему, разговор с другим человеком приносит пользу и позволяет дистанцироваться от тревог. Окружающие все время об этом напоминали: «Поговорите с кем-нибудь, вы не хотите обсудить это, скажите, как вы себя чувствуете, есть ли что-то, чем вы бы хотели поделиться с группой? У вас есть право хранить молчание, но если в суде вы будете опираться на факты, о которых умолчали, это может ослабить позиции вашей защиты. Мисс Олифант, вы не могли бы изложить нам собственными словами, что вы помните о событиях, имевших место в тот вечер?»