Выйдя из крематория, я присела на невысокий парапет и подставила лицо солнцу. Я чувствовала себя безумно уставшей. Через мгновение рядом сел Рэймонд и чиркнул зажигалкой, но у меня не было сил от него отодвинуться. Он выпустил длинную струю дыма.
– Все хорошо? – спросил он.
Я кивнула.
– А ты как?
Он пожал плечами.
– Я, если честно, не большой любитель похорон, – сказал он, глядя в сторону, – напоминает о папе. Понимаешь, с тех пор прошло уже много лет, но мне все равно тяжело.
Я кивнула. Вполне ожидаемо. Время лишь притупляет боль от потери, но не уничтожает ее.
– Рэймонд, мне совсем, совсем, совсем не хочется ехать в «Хоторн Хаус» и есть эти легкие закуски, – произнесла я, – не могу больше думать о смерти. Просто хочу вернуться домой, переодеться в нормальную одежду и посмотреть телевизор.
Он потушил сигарету и бросил ее в цветочную клумбу за нашей спиной.
– Никто туда не хочет, Элеанор, – мягко сказал он. – Но мы должны. Ради семьи.
У меня, вероятно, был печальный вид.
– Оставаться долго совсем не обязательно, – тихо и терпеливо продолжал он, – просто покажись там, выпей чаю, съешь пирожок с мясом… Ну, ты понимаешь.
– Хоть бы мясо было высокого качества, а тесто хрустящим, – сказала я мечтательно, но без особой надежды и накинула на плечо ремешок сумки.
От крематория до «Хоторн Хауса» можно было дойти пешком. Женщина за стойкой администратора улыбалась, и не заметить, что из всех передних зубов у нее остался только один, было невозможно; оставшиеся были точно такого же оттенка, что горчица «Кольман’з Инглиш». Я не склонна осуждать людей за их внешность, но неужели среди всего персонала не могли выбрать никого другого для рецепции? Женщина указала в сторону зала «Брамбл сьют» и опять сверкнула щербатой благожелательной улыбкой.
Мы явились одними из последних, потому что большинство приглашенных преодолели незначительное расстояние от крематория до отеля на машинах. Я предположила, что в крематории, столь оживленном месте, требовалось как можно скорее освободить парковочные места. Не уверена, что хочу, чтобы меня сожгли после смерти. Пусть лучше меня скормят животным в зоопарке. Это будет экологично, и в то же время послужит отличным угощением каким-нибудь крупным плотоядным. Интересно, можно ли попросить о таком в завещании? Я сделала мысленную заметку, что необходимо написать во Всемирный фонд дикой природы и прояснить этот вопрос.
Я подошла к Киту и выразила ему свои соболезнования, потом нашла Гэри, чтобы сделать то же самое. Оба выглядели совершенно подавленными, что было вполне объяснимо. Требуется много времени, чтобы смириться с потерей и научиться жить дальше, если, конечно, человек вообще способен с таким справиться. Спустя все эти годы я в этом отношении все еще была в процессе.
Внуки тихо сидели в углу, вероятно, напуганные мрачной атмосферой. Следующий человек, кому я хотела сказать слова сожаления, – Лаура, но ее нигде не было видно. Обычно ее легко найти. Сегодня, помимо огромных темных очков, она надела короткое черное платье с глубоким декольте и туфли на головокружительных каблуках, а ее волосы были уложены в замысловатую высокую прическу, чем-то напоминавшую искусную клетку для птиц и прибавлявшую сантиметров десять росту.
Не обнаружив ни Лауры, ни обещанных легких закусок, я отправилась на поиски уборной. Я готова была спорить на что угодно, что там рядом с раковинами обнаружится пыльная чаша с абрикосовым саше. И оказалась права.
На обратном пути я заметила высокий каблук, видневшийся из-за задернутой занавески. В нише у окна сидела Лаура на коленях у какого-то мужчины, который, как вскоре стало ясно, был Рэймондом, хотя они обнимались так крепко, что мне потребовалось некоторое время, чтобы увидеть его лицо и убедиться. Я заметила, что на нем черные кожаные ботинки. Ну что ж, значит, хотя бы одна пара нормальной обуви у него есть.
Я вернулась обратно в «Брамбл сьют», не побеспокоив их; они меня не заметили, будучи чрезвычайно заняты. Слишком хорошо знакомый мне сценарий: в одиночку наблюдать за происходящим со стороны. Все в порядке. Обычное дело. После пожара в каждой новой школе я очень старалась, но все же что-то во мне делало меня лишней. По всей видимости, ни в одном коллективе не существовало выемки в форме Элеанор, куда я могла бы поместиться.
Все дело в том, что у меня не получалось притворяться. После событий в том пылающем доме, учитывая, что там происходило, я не видела никакого смысла вести себя иначе как с абсолютной честностью. Мне в самом прямом смысле слова нечего было терять. Но по тщательном наблюдении я обнаружила, что успех в обществе нередко базируется на небольшом притворстве. Популярным людям порой приходится смеяться над вещами, которые не кажутся им смешными, делать вещи, которые им не особенно хочется делать, вместе с людьми, чье общество не доставляет им особенного удовольствия. Но я не такая. Много лет назад я решила: если передо мной стоит выбор между этим и одиночным плаванием, то я выбираю последнее. Так безопаснее. Говорят, горе – это цена, которую мы платим за любовь. Эта цена определенно слишком высока.
Столы уже накрыли, на них были не только пирожки, но и сэндвичи. Из прогоркло пахнущих сосудов официанты разливали неразличимые на вид чай и кофе в безликие белые чашки. Это мне совершенно не подходило. Пить горячую коричневую жидкость у меня не было настроения, о нет. У меня было настроение пить холодную, прозрачную водку.
В каждом отеле есть бар, не так ли? Я не завсегдатай гостиниц, но все же знаю, что бары и номера представляют, как говорят французы, их raison d’être, то есть смысл бытия. Я вновь обратилась к стоматологически неполноценной леди за стойкой администратора, и та показала мне на длинный коридор, в конце которого располагался бар с изобретательным названием «Салон Хоторн». Я помедлила в дверях, оглядываясь по сторонам. В баре было пусто, игровые автоматы мерцали, развлекая сами себя. Я ступила внутрь. Только я. Элеанор, одна.
Бармен за стойкой смотрел телевизор и рассеянно полировал стаканы.
– «Дома под молотком»[11], – сказал бармен, поворачиваясь ко мне.
К своему удивлению, я подумала, что он довольно привлекателен, и сразу же укорила себя за эту мысль. Мое предубеждение говорило: красивые, эффектные люди просто не могли работать в отеле «Хоторн Хаус» в пятницу днем. И действительно, женщина на ресепшене подтвердила мои ожидания, но, в самом деле, стыдно судить так предвзято – и откуда только у меня берутся все эти предрассудки? (Тоненький голос у меня в голове прошептал ответ: «Мамочка»).
Бармен улыбнулся, обнажая красивый ряд зубов и сверкая голубыми глазами.
– Куча старого дерьма, – произнес он голосом, способным отшкурить стены и ободрать с них штукатурку.
«Видишь, я же говорила!» – прошептала Мамочка.
– Да? – сказала я. – К сожалению, днем, когда идет эта передача, я не бываю дома.
– Если хотите, можете смотреть сейчас, – сказал бармен, пожимая плечами.
– А можно?
– А почему нет? – ответил он. – Чем еще здесь заниматься?
Он махнул рукой в сторону пустого помещения.
Я забралась на высокий табурет у барной стойки – мне всегда хотелось попробовать – и заказала водку с колой. Бармен молча приготовил коктейль, не спрашивая, добавил лимон и лед и подтолкнул мне.
– Похороны? – спросил он.
Я задалась вопросом, откуда он мог узнать, но тут же сообразила, что я одета во все черное, мои накрашенные глаза немного потекли, и вообще у человека не могло быть других причин оказаться в подобном заведении в такое время дня. Я кивнула. Поскольку никаких слов больше не требовалось, мы устроились поудобнее и стали наблюдать за тем, как Йэн и Дороти справятся с домом семидесятых годов, приобретенным ими на аукционе за девяносто пять тысяч фунтов. Они намеревались отремонтировать ванную, установить новую кухню и объединить в одно целое гостиную и столовую.
– В качестве финального штриха, – сказала ведущая, – входная дверь была покрашена в очаровательный зеленый цвет.
– «Зеленая дверь», – не раздумывая сказал бармен, и буквально через секунду – подумать только! – зазвучала песня с одноименным названием.
Мы засмеялись, и он, без лишних вопросов, подтолкнул мне еще одну порцию водки с колой.
Мы переключились на «Отвязных женщин», еще одно незнакомое мне телешоу. К тому времени я уже допивала четвертую порцию водки, похороны все еще стояли у меня перед глазами, но боли больше не причиняли – словно камешек в ботинке, который ощущается, но не колет, потому что ты сидишь на месте.
Я подумала, что надо бы съесть пирожок или хотя бы прихватить несколько с собой, но потом вспомнила, что пришла сюда с крохотной новой сумочкой, в которую влезет максимум два небольших пирожных. Я поцокала языком и покачала головой.
– Что-то не так? – спросил бармен.
Мы друг другу не представились – почему-то это казалось излишним. Я пододвинулась вперед на своем стуле и весьма шаблонным образом уставилась в свой стакан.
– Да нет, ерунда, – беззаботно ответила я, – просто мне кажется, что сейчас самое время немного поесть.
Бармен, за это время несколько подрастерявший свою привлекательность, взял мой стакан, вновь наполнил его водкой, плеснул колы и придвинул ко мне.
– Куда торопиться? – сказал он. – Почему бы вам не составить мне компанию и еще немного не посидеть здесь?
Я осмотрелась вокруг – в баре по-прежнему не было ни души.
– Может, после этой порции тебе захочется немного полежать? – спросил он, постучал по моему стакану и близко склонился ко мне.
На крыльях его носа я разглядела крупные поры. Некоторые из них были закупорены микроскопическими черными точками.
– Может быть, – ответила я. – После водки с колой мне действительно иногда хочется полежать.
Он хищно улыбнулся.
– Настраивает на нужный лад, да?