му платят за общение со мной. По моим ощущениям, некоторая профессиональная дистанция в высшей степени уместна, когда, например, незнакомец обследует тыльную часть ваших глазных яблок на наличие опухоли или же ковыряет крючковатым инструментом твердую ткань вашего зуба. Либо, как сегодня, копается в ваших мозгах, вытаскивает наружу ваши чувства и рассаживает их в этой комнате во всем их позорном уродстве.
– Отлично, – радостно сказала терапевт, и я точно увидела: она поняла, что я совершенно определенно не «клевая».
Мы с ней никогда не прыгнем в пропасть на канате и не отправимся на вечеринку в роскошных платьях. Что там еще у нас считалось клевым? Караоке? Благотворительные марафоны? Фокусники? Откуда мне знать. Лично я люблю животных, кроссворды и (до недавнего времени) водку. Что может быть «клевее»? Уж точно не уроки танца живота. Не квесты по выходным. И не девичники, о нет.
– Произошло ли что-нибудь конкретное, что побудило вас обратиться к врачу? – спросила она. – Какой-нибудь инцидент, может, разговор с другим человеком? Я понимаю, рассказывать о своих чувствах чрезвычайно трудно, но очень здорово, что вы решились на такой шаг.
– Показаться доктору мне предложил один друг, – сказала я, чувствуя, что после этого слова по телу прокатилась легкая волна удовольствия. – Рэймонд, – уточнила я.
Мне было довольно приятно произносить это имя с раскатистым начальным звуком. Это было хорошее, достойное имя, что казалось справедливым. Этот человек заслуживал чего-то хорошего – в конце концов, с учетом далеко не блестящих физических данных, у Рэймонда и так было достаточно трудностей, чтобы еще вдобавок зваться Юстасом или Тайсоном.
– Не могли бы вы мне рассказать, после каких событий вы решили обратиться к врачу? Что побудило вашего друга это предложить? – спросила Мария. – Как вы тогда себя чувствовали?
– Мне стало немного грустно, и я была немного выбита из колеи. Вот, собственно, и все. И друг предложил мне сходить к доктору. А та сказала, что если я не хочу пить таблетки, то нужно ходить сюда.
Она пристально посмотрела на меня.
– Не могли бы вы рассказать, отчего вам стало грустно?
Из моей груди вырвался вздох – куда более долгий и драматичный, чем я ожидала. Я почувствовала, что дыхание перехватывает, глотка сжимается под напором слез. Не плачь, Элеанор. НЕ ПЛАЧЬ ПРИ ПОСТОРОННИХ.
– Это довольно скучно, – сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы голос мой звучал небрежно. – Просто… неудачное романтическое увлечение. Вот и все. Абсолютно банальная история.
На какое-то время стало тихо. Наконец, желая как можно быстрее с этим покончить, я добавила:
– Я совершила ошибку, подумав, что… В общем, неправильно истолковала некоторые сигналы. Представление о предмете моего увлечения оказалось в корне неверным.
– Раньше с вами такое бывало? – спокойно спросила Мария.
– Нет, – ответила я.
И опять надолго воцарилась тишина.
– Кто был этот человек, Элеанор? Не могли бы вы рассказать, из-за чего вы… как вы выразились? – неправильно интерпретировали сигналы? Что это были за сигналы?
– Ну, мне понравился один мужчина, как говорят, небольшое увлечение, и я немного размечталась, а затем поняла, что на самом деле повела себя глупо. Мы не могли быть вместе. А он… словом, оказалось, что он мне в любом случае не подходит. Он оказался совсем не таким, как я думала. Мне стало грустно, я чувствовала себя последней идиоткой из-за того, что все это себе выдумала. Вот и все… – мой голос дрогнул.
– Так, значит… в этой истории мне хотелось бы прояснить несколько моментов. Как вы с ним познакомились? Каков был характер ваших с ним отношений?
– О, в действительности я так с ним и не познакомилась, – сказала я.
Она перестала строчить в своем блокноте, возникла неловкая пауза. Насколько я понимаю, в драматургии такое называется «переломное событие».
– Понятно… – сказала она. – Тогда где вы… где же пересеклись ваши пути?
– Он музыкант. Я увидела его выступление и запала – кажется, так сейчас говорят.
– Он… он известный исполнитель?
Я покачала головой.
– Нет, он здешний. Живет в нашем городе. По сути, совсем недалеко от меня. Он не особенно знаменит. Пока.
Мария Темпл ничего не сказала, просто ждала продолжения. Она даже не подняла бровь. Ничего. Я поняла, что после моих слов она составила не совсем верное представление о моем поведении.
– Хочу пояснить, – сказала я, – я не какая-нибудь назойливая фанатка. Я только узнала, где он живет, и переписала для него стихотворение, которое даже не отправила. И еще один раз написала ему в «Твиттере», но больше ничего. Это не преступление. Все эти сведения находились в открытом доступе. Я не нарушала никаких законов.
– И раньше, Элеанор, вы не оказывались в схожей ситуации, с кем-нибудь еще?
Понятно, она решила, что я сумасшедшая, которая преследует незнакомых людей. Мило.
– Нет, никогда, – твердо и искренне ответила я. – Просто он… он привлек мое внимание, пробудил во мне интерес, но на том все. Он был, ну, красивый.
Еще одна долгая пауза.
Наконец Мария Темпл откинулась в кресле и, к моему облегчению, заговорила. Мне было невыносимо трудно все это – отвечать на все эти вопросы, говорить о себе, беспокоиться, не выставляю ли я себя неприлично наивной, как мне самой казалось.
– Элеанор, сейчас я изложу вам, как развивались события, а вы скажете, что об этом думаете. В виде тезиса предположим, что вы увлеклись этим мужчиной. Подобные эмоции являются своего рода «пробным прогоном» перед настоящими отношениями. Они переживаются очень остро. Пока все звучит правильно, разумно?
Я смотрела на нее в упор.
– И вот, – продолжала она, – вы получали удовольствие от своего увлечения, вы чувствовали чувства. Скажите, что привело к тому, что чувства внезапно исчезли? Что остановило ваше увлечение?
Я откинулась на спинку кресла. Для меня оказалось неожиданностью это поразительно точное изложение случившегося. Кроме того, Мария задала очень интересный, проницательный вопрос. Несмотря на золотые ботинки и дешевые брелоки, я уже могла видеть, что Мария Темпл отнюдь не дура. Мне потребуется время, чтобы обдумать все как следует, пока же я пыталась собраться с мыслями и сформулировать внятный ответ.
– Полагаю, отчасти я ощущала, что все уже решено, и что, когда мы наконец встретимся, мы точно полюбим друг друга, поженимся и так далее. Я чувствовала себя, не знаю, в каком-то смысле готовой к таким отношениям. Такие люди, такие мужчины, как он, нечасто встречаются на моем жизненном пути. И мне казалось совершенно правильным не упустить представившийся шанс. К тому же, я знала наверняка, что… кое-кто… обрадуется, узнав, что я нашла такого человека. Но когда мы в конце концов оказались в одном помещении – а я к этому событию готовилась очень тщательно, – все как будто… рассыпалось. Я понятно говорю?
Она ободряюще кивнула.
– Думаю, я поняла, прямо в том зале, что была полной дурой, вела себя как подросток, а не как тридцатилетняя женщина. В нем не было ничего особенного, я на нем зациклилась, но на самом деле на его месте мог быть кто угодно. Мне очень хотелось понравиться ма…
К счастью, Мария кивнула и перебила меня, не дав зайти слишком далеко.
– Здесь у нас есть целый ряд вопросов, которые я предлагаю обсудить в ходе наших последующих сессий, – сказала она. – Мы с вами говорим о событиях недавнего времени, но в какой-то момент мне бы хотелось узнать больше о вашем детстве.
– Ни в коем случае, – произнесла я, сложила на груди руки и уставилась в пол.
«Этой леди не нужно знать, что происходит в нашем доме».
– Я понимаю, говорить об этом может оказаться трудно, – сказала она.
– Я не хочу ничего говорить, Мария. Пожалуйста, не просите меня рассказывать о мамочке.
Черт, черт, черт! Она, конечно же, тут же за это ухватилась. Мамочка у нас всегда главная достопримечательность и гвоздь программы.
– Каковы ваши отношения с матерью, Элеанор? Вы близки?
– Мамочка связывается со мной регулярно. Слишком регулярно, – сказала я.
Вот я и проболталась.
– Значит, вы не ладите? – спросила она.
– Мне… все это сложно.
Я почувствовала, что начала дергаться и в прямом, и в переносном смысле слова.
– Вы не могли бы сказать почему? – спросила Мария, бесцеремонная как танк, назойливая, любопытная. Бесстыжая.
– Нет, – ответила я.
Повисла очень долгая пауза.
– Я знаю, это сложно, очень сложно – рассказывать о болезненных вещах, но, как мы уже говорили, это лучший способ двигаться дальше. Давайте начинать постепенно. Вы можете сказать, почему вам так трудно говорить о вашей матери?
– Я… она бы этого не хотела, – сказала я.
Это была правда. В голове всплыл последний – и единственный – случай, когда я поговорила с учительницей. Дважды подобные ошибки не совершают.
Моя левая нога задрожала; это было всего лишь легкое подергивание, но остановить его я не могла. Я закинула голову и издала нечто среднее между вздохом и кашлем, чтобы отвлечь внимание Марии.
– Ну хорошо, – терпеливо продолжала она, – если вы не возражаете, в завершение нашего сеанса я хотела бы предложить вам кое-что другое. Это упражнение называется «пустой стул».
Я сложила на груди руки и уставилась на нее.
– Суть его вот в чем. Представьте себе, что стул, – она показала на него, – это ваша мать.
Предвидя мой ответ, она добавила:
– Я знаю, это может показаться глупым или стыдным, но, пожалуйста, постарайтесь сделать то, о чем я вас прошу. Здесь вас никто не осудит. Здесь вы в полной безопасности.
Я нервно стиснула на коленях руки, имитируя то, что происходило в моем желудке.
– Ну что, попробуете?
Я бросила взгляд на дверь. Мне хотелось, чтобы длинная стрелка часов наконец сделала полный оборот и я побыстрее оказалась на улице.
– Элеанор, – мягко сказала Мария, – я здесь для того, чтобы помочь вам, вы здесь для того, чтобы помочь себе, разве не так? Мне кажется, вы хотите быть счастливой. На самом деле, я в этом совершенно уверена. Кто из нас не хочет? И мы с вами будем работать над тем, чтобы помочь вам этого добиться. Это будет непросто и нескоро, но я правда думаю, что оно того стоит. В конце концов, что вам терять? Сеанс в любом случае длится час. Так почему бы не попытаться?