Мне никогда не приходилось видеть на сцене фокусника, но именно его я пыталась изобразить. Рэймонд прыснул со смеху.
– Буду ждать с нетерпением, – ответил он, копаясь в карманах в поисках сигарет.
Я несколько рассеянно попрощалась с ним, так как вновь возвращалась мыслями к Марианне и мамочке. Теперь мне предстояло важное дело. Раньше прошлое пряталось от меня – или я от него, – но все время находилось рядом, притаившись во мраке. Пришло время немного его подсветить.
39
Я возвращаюсь на работу! От сна меня пробудило бодрое кукареканье. Этот победоносный утренний клич прозвучал из крошечного динамика благодаря энергии пальчиковых батареек и был вызван к жизни тем обстоятельством, что накануне вечером я поставила будильник, а вовсе не – как это происходит с нашими пернатыми друзьями – повышенным уровнем тестостерона и солнечным светом. Можно было с уверенностью сказать, что на данный момент моя спальня представляет собой зону, свободную от тестостерона и солнечного света. Но зима пройдет, Элеанор, напомнила я себе. Глен грела мои ноги, развалившись поверх одеяла, и изо всех сил старалась игнорировать будильник.
Взволнованная перспективами грядущего дня, я надела новую белую блузку, черную юбку, черные колготки и ботильоны, которые когда-то купила для концерта, на который мне не стоило ходить. Я выглядела элегантно, практично, нормально. Да, я действительно возвращалась на работу.
Много лет назад очередные приемные родители взяли меня вместе со своими собственными детьми в поход по магазинам в преддверии нового учебного года. Нам троим разрешили выбрать себе обувь и портфели и экипировали нас новенькой школьной формой (хотя прошлогодние юбка и пиджак еще вполне на меня налезали). И, что было прекраснее всего, апогей нашего путешествия произошел в магазине канцтоваров, который нам отдали на разграбление. Нам позволили купить даже самые малопонятные принадлежности (угольники, кнопки в виде бабочек, скоросшиватели – для чего они были предназначены?). Потом все эти трофеи поместились в большой, красивый пенал, принадлежавший мне и только мне. Я не пользуюсь духами, предпочитая пахнуть мылом и своим естественным ароматом, но если бы можно было найти духи с запахом свежих карандашных опилок и нового ластика, я с удовольствием носила бы такой парфюм каждый день.
Я съела завтрак (каша со сливой, как обычно) и вышла как раз вовремя, чтобы успеть на автобус. Глен все еще спала, только переместилась под одеяло на освобожденное мной теплое местечко. Я оставила ей немного воды и большую миску корма, сомневаясь при этом, что она вообще заметит мое отсутствие до тех пор, пока вечером не услышит скрежет ключа в замке. В этом отношении (в отличие от многих остальных) она была очень беспечна.
Путь к автобусной остановке оказался интереснее, чем мне помнилось, вероятно, потому, что после столь долгого отсутствия я смотрела на все свежим взглядом. Вокруг было чрезвычайно много мусора и ни одной урны. Эти два обстоятельства наверняка были связаны. Мой район отличался агрессивными серыми тонами, но даже здесь зелень боролась за существование: то там, то тут виднелся мох на стенах, чахлая трава в водостоках и редкие одинокие деревья. Я всегда жила в городах, но интуитивно испытывала настоятельную потребность в растительности.
Подходя к перекрестку, где мне нужно было сворачивать на автобусную остановку, я застыла как вкопанная, привлеченная едва уловимым движением, хорошо рассчитанным броском чего-то рыже-коричневого. Я втянула носом воздух, почувствовав в легких предрассветный холод. В оранжевом сиянии уличных фонарей стояла лиса и пила кофе. Нет-нет, она не держала его в лапках – как было убедительно доказано, я не сумасшедшая, – но лакала из бумажного стаканчика «Старбакс», погрузив в него свою мордочку. Почувствовав на себе мой взгляд, лиса подняла голову и самоуверенно посмотрела мне в глаза, будто говоря: «Ну и что? Подумаешь, утренний кофе!» – после чего вернулась к своему занятию. Возможно, вчера она гуляла у мусорных контейнеров допоздна, и теперь, этим мрачным холодным утром, ей было сложно прийти в себя. Я громко рассмеялась и пошла дальше.
Пока я была на больничном, Боб приглашал в любое время заглядывать в офис или звонить ему. На прошлой неделе, за несколько дней до окончания отпуска по болезни, я все еще не могла решить, продлевать ли его или же в понедельник выйти на работу. Так что я позвонила Бобу, не желая являться лично, чтобы не нарываться на назойливые вопросы коллег, надлежащим образом к ним не подготовившись.
– Элеанор! – воскликнул он. – Рад вас слышать! Как ваши дела?
– Спасибо за цветы, – сказала я, – я в поряд… то есть, благодарю вас, Боб, мне уже гораздо лучше. Мне было нелегко, но я иду на поправку.
– Отлично! Чудесные новости! А знаете ли вы, когда, эхм, вас можно ждать обратно? – я услышала, что он тяжело вздохнул, разнервничавшись от собственных слов. – Нет-нет, не торопитесь… ни в коем случае. Я вас не подгоняю, сидите дома, сколько потребуется. Выйдете, когда будете полностью готовы.
– Боб, вы разве не хотите, чтобы я вернулась? – спросила я, осмеливаясь пошутить.
Он фыркнул.
– Да без вас, Элеанор, здесь все разваливается! Боже праведный, Билли ни малейшего понятия не имеет, как составить счет, что же касается Дженни, то…
– Боб, Боб, я шучу, – прервала его я.
Я улыбнулась и, должна признать, испытала что-то вроде гордости от того, что коллеги так плохо справлялись с работой в мое отсутствие.
– Шутите, Элеанор? Что же, это хороший знак, вы, должно быть, почти выздоровели, – сказал Боб.
В его голосе чувствовалось облегчение, то ли из-за шутки, то ли из-за моих успехов, то ли из-за того и другого вместе.
– Я вернусь в понедельник, Боб, – сказала я. – Я готова.
Мой голос прозвучал твердо и убежденно.
– Замечательно! – воскликнул он. – Но вы уверены, что уже пора? Ох, Элеанор, это просто великолепно. Ну что ж, буду вас с нетерпением ждать в понедельник.
Я не сомневалась, что он говорит искренне, – я чувствовала, как из трубки исходит тепло. Когда человек улыбается, у него меняется интонация, голос звучит по-другому.
– Огромное вам спасибо, Боб, за понимание и за… в общем, за все, – произнесла я, чувствуя, что к горлу подкатил ком. – Спасибо за поддержку. Еще я хотела сказать… простите, если мне не всегда удавалось быть очень… энергичным работником…
– Да что вы такое говорите! – сказал Боб, и я почти видела, как он качает головой. – Без вас это место не было бы прежним. Правда, Элеанор. Вы – основополагающий столп.
Послышался звонок мобильного, и Боб поцокал языком.
– Простите, Элеанор, придется ответить, это новый клиент. Берегите себя, а в понедельник увидимся, договорились?
– Договорились, – ответила я.
Нажав кнопку отбоя, я почувствовала, что очень, очень надеюсь на то, что Джейн не притащит в честь моего возвращения свои пирожные. Термин «сухой» даже близко не мог описать засушливо-пустынную текстуру этих кофейно-ореховых кексов.
Подойдя к офису, который снаружи выглядел так же неприглядно, как и всегда, я замешкалась. Меня не было почти два месяца, и кто знает, какие слухи ходили о причинах моего отсутствия. Все это время я ни разу не задумалась – не была способна задуматься – об электронных таблицах, исходящих счетах, платежных поручениях и налоге на добавленную стоимость. Смогу ли я сейчас выполнять свою работу? Я сомневалась, что мне удастся вспомнить хоть что-нибудь. Пароль? Это пожалуйста. Три слова: Ignis aurum probat. «Золото огнем искушается». Поговорка заканчивается так: «… а человек напастями». Как это верно. Сильный пароль, по-настоящему сильный, как того и требует компьютерная безопасность. Спасибо, Сенека.
Однако в груди затрепетала паника. Я не смогу. Или смогу? Я еще не готова. Пойду домой, позвоню Бобу и скажу, что продлю больничный еще на неделю. Он поймет.
На тротуаре за моей спиной послышалось шарканье чьих-то ног, и я быстро смахнула слезы, появившиеся в моих глазах, пока я смотрела на приземистое здание перед собой. Без предупреждения кто-то развернул меня на сто восемьдесят градусов и с силой прижал к себе. Я ощутила очень много шерсти (шапка, шарф, перчатки), колючую щетину, запах яблок, мыла и сигарет.
– Элеанор! – воскликнул Рэймонд. – Так вот что ты имела в виду, когда говорила, что мы скоро увидимся.
Я позволила себе остаться рядом, позволила держать себя и даже прильнула к нему ближе, так как, должна признать, в этот момент, в этих обстоятельствах и в этом эмоциональном состоянии его объятие было сродни чуду. Я ничего не сказала, а мои руки, робкие, как зимний солнечный свет, медленно поднялись и обняли Рэймонда за талию, чтобы я могла прижаться к нему крепче. Он тоже молчал, видимо, чувствуя, что я нуждалась именно в том, что он уже мне дал, и ни в чем больше.
Мы постояли так некоторое время, потом я отстранилась, поправила прическу, промокнула глаза и посмотрела на часы.
– Рэймонд, ты опаздываешь на десять минут!
Он рассмеялся.
– Ты тоже!
Он сделал шаг вперед и внимательно вгляделся в мое лицо. Я смотрела на него примерно так же, как чуть раньше на меня лиса.
Рэймонд кивнул.
– Пошли, – сказал он, подставляя мне локоть. – Мы оба опаздываем. Давай все же зайдем внутрь. Не знаю, как ты, но я бы сейчас с удовольствием выпил чаю.
Я взяла его под руку, и он довел меня до самых дверей бухгалтерии. Там я со всей возможной поспешностью высвободилась, обеспокоенная, что кто-то нас может увидеть. Он близко наклонился ко мне и по-отечески (по крайней мере, мне показалось именно так, хотя я совсем не специалист в области отцов) произнес:
– А теперь слушай меня внимательно. Сейчас ты зайдешь, повесишь пальто, включишь чайник и приступишь к работе. Никто не будет поднимать шумиху, не произойдет ничего драматического. Все будет так, как будто ты и не уходила.
Он кивнул, словно подчеркивая свои слова.