— Это не значит — мило.
— Ладно, отлично. Ты выглядишь как бродяжка.
— Бродяжка? — Ее глаза сверкнули.
— Да, бродячая цыганка. Ты выглядишь так, словно проходишь кастинг к «Очарованным Богом».[81]
— Я даже не знаю, что это такое.
— Кошмар.
Элеанора подошла на шаг.
— Я выгляжу как бродяжка?
— Хуже, — сказал он. — Как грустный клоун из бродячего цирка.
— И тебе это нравится?
— Очень.
Едва он произнес это — она улыбнулась. А когда Элеанора улыбалась, что-то надламывалось у него внутри.
Что-то. Всегда.
Хорошо, что именно в этот момент мама Парка открыла дверь. Поскольку Элеанора подумывала: не поцеловать ли Парка. И не сказать, чтобы это была хорошая идея. Элеанора ничегошеньки не знала о поцелуях.
Разумеется, она видела миллион поцелуев по телевизору (спасибо Фонзи[82]), но по телевизору не понять техническую сторону дела. Попытайся она поцеловать Парка, это напомнило бы ситуацию, когда маленькая девочка заставляет свою куклу Барби поцеловать Кена. Просто впечатывает их лицами друг в друга.
К тому же, если б мама Парка открыла дверь во время этого неуклюжего поцелуя, она бы возненавидела Элеанору еще больше.
Мама Парка ненавидела ее — это ясно как день. Или, возможно, она просто ненавидела то, что воплощала собой Элеанора, — девицу, которая соблазняет ее первенца в ее собственном доме.
Элеанора прошла вслед за Парком в гостиную и села. Она старалась вести себя как можно вежливее. Когда мама предложила им перекусить, Элеанора сказала:
— Это было бы отлично, спасибо.
Мама Парка смотрела на Элеанору, словно та была пятном жидкости, пролитой кем-то на нежно-голубой диван. Она принесла еду, а потом оставила их одних.
А Парк казался таким счастливым! Элеанора попыталась сказать себе, как прекрасно быть рядом с ним, но слишком много сил уходило на то, чтобы просто держать себя в руках.
В доме Парка было полно вещей, которые изумляли ее. Стеклянный виноград, свисавший отовсюду. И шторы, которые подходили расцветкой к дивану, который подходил к кружевным салфеткам под лампами.
Кто бы подумал, что в таком милом и скучном доме может вырасти человек, подобный Парку? Но Парк был самым интересным и клевым парнем, какого она встречала в своей жизни. А этот дом был его родной планетой.
Элеанора пыталась думать о маме Парка с пренебрежительным снисхождением. О ней — и об этом мещанском домике. Но вместо этого в голову лезли совсем другие мысли. О том, как, должно быть, прекрасно жить в таком вот доме. Иметь собственную комнату. И собственных родителей. И шесть видов печенья в буфете.
Элеанора права: она не была милой. Она казалась произведением искусства — а оно не обязано быть милым. Оно должно пробуждать в людях чувства.
И — о, да: Элеанора пробуждала чувства. Когда она сидела на диване рядом с Парком, казалось — кто-то открыл посреди комнаты окно и заменил весь воздух новой, улучшенной маркой («теперь двойная свежесть!»).
Рядом с Элеанорой он ощущал, как что-то меняется. Что-то происходит. Даже если они всего лишь сидят на диване. Она не позволила взять себя за руку — не в его доме. И не осталась на ужин. Но сказала, что придет завтра, если его родители разрешат, а они разрешили.
До сих пор мама была безукоризненно любезна. Она не «включала» обаяние, как делала для клиентов и соседей, но и не была груба. А если пряталась на кухне всякий раз, когда приходила Элеанора — это было ее право.
Элеанора пришла снова в четверг, и в пятницу, и в субботу. В субботу они играли с Джошем в видеоигры, а папа снова предложил Элеаноре остаться на ужин.
Парк не мог поверить своим ушам, когда она согласилась. Отец разложил обеденный стол, и Элеанора села прямо рядом с Парком. Он видел, что она нервничает. И едва ли не теребит свой растянутый свитер. Через некоторое время ее улыбка начала превращаться в гримасу.
После ужина все смотрели «Назад в будущее» по кабельному каналу, и мама Парка сделала попкорн. Элеанора сидела с Парком на полу, прислонившись к дивану. Когда он потихоньку взял ее за руку, Элеанора не отняла ее. Парк погладил большим пальцем ее пальцы — он знал, что Элеаноре это нравится. От этого ее веки начинали опускаться, словно она засыпала…
Когда фильм закончился, отец Парка стал настаивать, чтобы Парк проводил Элеанору домой.
— Спасибо за прием, мистер Шеридан, — сказала она. — Спасибо за ужин, миссис Шеридан. Все было очень вкусно, и я отлично провела время. — В ее голосе не было ни намека на сарказм. — И уже на ходу обернулась через плечо: — Спокойной ночи!
Они вышли, и Парк закрыл за собой дверь. Он почти видел, как нервозная любезность оставляет Элеанору. Ему хотелось обнять ее, чтобы помочь поскорее с этим справиться.
— Тебе нельзя провожать меня до дома, — сказала она. — Ты же понимаешь, да?
— Понимаю. Но мы можем пройтись немного.
— Ну не знаю…
— Пойдем, — сказал он. — Уже темно. Никто нас не увидит.
— Ладно, — отозвалась она, но руки держала в карманах.
Шли они медленно.
— У тебя правда отличная семья, — сказала она минуту спустя. — На самом деле.
Он взял ее за локоть.
— Слушай, я хочу кое-что тебе показать. — И потянул Элеанору на соседнюю подъездную аллею, в проем между сосной и трейлером.
— Парк, это незаконное проникновение.
— Вовсе нет. Там живут мои бабушка с дедушкой.
— И что ты мне хочешь показать?
— На самом деле ничего. Я просто хотел, чтобы мы минутку побыли вдвоем.
Он утащил ее в конец аллеи, где их скрывали от посторонних глаз деревья и трейлер.
— Серьезно? — сказала она. — Это было неубедительно.
— Знаю, — вздохнул Парк, поворачиваясь к ней. — В следующий раз я просто скажу: «Элеанора, пойдем со мной в темную аллею, я хочу тебя поцеловать».
Она не округлила глаза. Она глубоко вдохнула и закрыла рот. Парк помаленьку обучался искусству ловить ее врасплох.
Элеанора засунула руки еще глубже в карманы, так что Парк взял ее за локти.
— В следующий раз я просто скажу: «Элеанора, ныряй за мной в эти кусты, я сойду с ума, если не поцелую тебя».
Она не двигалась, и Парк подумал, что, может быть, Элеанора позволит притронуться к ее лицу. Ее кожа была такой же мягкой, какой выглядела. Белой и гладкой, словно веснушчатый фарфор.
— Я просто скажу: «Элеанора, прыгай за мной в кроличью нору…»
Он приложил большой палец к ее губам, стараясь понять, не отшатнется ли она. Не отшатнулась. Ему хотелось закрыть глаза, но не было уверенности, что в таком случае Элеанора не сбежит, бросив его здесь.
Он почти коснулся губами ее губ, когда Элеанора покачала головой — так что они внезапно потерлись носами.
— Я никогда не делала этого раньше, — сказала она.
— Ничего.
— Чего. Это будет ужасно.
— Нет.
Она снова качнула головой. Впрочем, только слегка.
— Ты об этом пожалеешь, — сказала она.
Это рассмешило Парка — так что прошло еще несколько секунд, прежде чем он поцеловал ее…
Ничего ужасного не случилось. Губы Элеаноры были теплыми и мягкими, и Парк ощущал биение пульса у нее на щеке. Хорошо, что она так нервничала: это заставляло его самого держать себя в руках. Парк чувствовал ее дрожь — и это успокаивало его.
Он оторвался от нее раньше, чем хотелось бы. Но ему нужно было вспомнить, как дышать.
Ее глаза были закрыты. В доме бабушки и деда горел свет над крыльцом и краешком падал на лицо Элеаноры. Она выглядела как невеста Человека с Луны.
Она опустила голову, и Парк положил руку ей на плечо.
— Все в порядке? — прошептал он.
Она кивнула. Парк притянул ее ближе и поцеловал в макушку. Попытался найти ее ухо под тяжелой массой волос.
— Иди сюда. Я хочу кое-что тебе показать.
Элеанора рассмеялась. Парк взял ее за подбородок, заставляя поднять голову.
Во второй раз это было еще менее ужасно.
Бок о бок они вышли из аллеи на улицу. А потом Парк стоял в тени и смотрел, как Элеанора в одиночестве идет к дому.
Она велела себе не оглядываться.
Ричи уже вернулся, и все, кроме мамы, смотрели телевизор. Было не так уж поздно. Элеанора сделала вид, будто бы нет ничего особенного в том, что она приходит домой затемно.
— Где это ты шлялась? — спросил Ричи.
— Была у подруги.
— Какой еще подруги?
— Я же тебе говорила, милый, — сказала мама, входя в комнату и вытирая сковороду. — У Элеаноры тут неподалеку живет подруга. Лиза.
— Тина, — поправила Элеанора.
— Подруга, значит? — сказал Ричи. — На мужиков, стало быть, забила? Да?
Видимо, он полагал, что это очень остроумно.
Элеанора прошла в спальню и закрыла дверь. Она не стала включать свет, а просто забралась в постель — прямо в уличной одежде. Открыла шторы и протерла запотевшее окно. Отсюда она не видела аллею, и на улице не было никакого движения.
Окно снова запотело. Элеанора закрыла глаза и прижалась лбом к стеклу.
29
Утром понедельника, увидев Парка на автобусной остановке, Элеанора начала хихикать. Кроме шуток — хихикать, как мультяшные персонажи, когда у них краснеют щеки, а из ушей вылетают маленькие сердечки…
Ну не глупость ли?
Утром понедельника, когда Парк увидел Элеанору, ему захотелось подбежать к ней и подхватить на руки. Точно как делают парни в мыльных операх, которые смотрела его мама. Он вцепился в рюкзак, чтобы совладать с собой…
Удивительное чувство.
Они с Парком почти одного роста, но он казался выше.
Ресницы Элеаноры — того же цвета, что ее веснушки.