Она округлила глаза. Ее шея налилась жаром, словно охваченная огнем.
— Ты просто совсем другой. Словно и не ты…
— А ты — это ты. Просто немного громкости прибавлено.
Элеанора снова взглянула в зеркало.
— Штука вот в чем, — сказал Парк. — Думаю, моя мама считает, что именно это и есть естественный вид.
Элеанора рассмеялась.
Открылась дверь.
— О-о! Я же велела вам подождать. Ну как, удивились?
Элеанора кивнула.
— Ты плакала? О, как я могла забыть!
— Простите, я все размазала.
— Ничего ты не размазала, — сказала мама Парка. — Влагостойкая тушь и прочная основа.
— Спасибо, — осторожно сказала Элеанора. — Такая потрясающая разница…
— Я тебе соберу комплект, — сказала мама. — Все равно я редко использую эти цвета… Так, Парк, сядь. Раз уж мы здесь, приведу твои волосы в порядок. Ты такой косматый.
Элеанора сидела перед ним, и они играли в «камень-ножницы-бумага» на его коленке.
Элеанора выглядела другим человеком, и Парк не знал, кто из этих двух нравится ему больше. Возможно, они обе.
Он не мог понять, почему она так расстроилась. Иногда казалось: она нарочно пытается спрятать все то, что в ней есть красивого. Нарочно пытается выглядеть уродливо.
Нечто подобное говорила и его мама. Потому он и не сказал ничего Элеаноре. Считалось ли это неискренностью?..
Он понимал, почему Элеанора так старается отличаться от других. Потому что она и отличалась на самом-то деле. Не боялась быть собой. Или, возможно, боялась стать такой, как все остальные. Было в этом что-то действительно захватывающее. Некое священное безумие. И Парк желал приобщиться к нему.
А теперь ты выбита из колеи? — хотелось ему спросить у Элеаноры…
На следующее утро Парк взял в ванную подводку цвета оникс и подрисовал глаза. Получилось не столь аккуратно, как у мамы, но, возможно, так даже лучше. Более по-мужски.
Он посмотрел в зеркало.
«Подводка притягивает внимание к вашим глазам», — обычно говорила мама клиентам. Чистая правда. Подводка притягивала внимание. И с ней внешность Парка стала еще более азиатской, чем всегда.
Потом Парк расправился с волосами. Взбил, чтобы они перепутались и торчали во все стороны. После этого он обычно расчесывал волосы — так, чтобы они свисали по обе стороны лица и немного пушистились. Но сегодня не стал.
За завтраком отец психанул.
Парк намеревался сбежать, не повидавшись с ним, но мама ни за что не соглашалась отпускать его без завтрака. Парк опустил голову, уткнувшись взглядом в тарелку с овсянкой.
— Что это у тебя волосами? — спросил отец.
— Ничего.
— Постой-ка. Посмотри на меня. Посмотри, я сказал.
Парк поднял голову, но отвел взгляд.
— Что за херня, Парк?
— Джейми! — воскликнула мама.
— Да ты глянь на него, Минди. Он накрасился! Что за долбаные шутки, Парк?
— Это не повод ругаться! — заявила мама. Однако же нервно покосилась на Парка. Так, словно допускала, что это, возможно, ее вина.
Может, так и было. Возможно, не стоило пробовать на нем образцы губной помады, когда Парк был еще детсадовцем. Впрочем, теперь он вроде бы не стремился пользоваться помадой… Кажется.
— Что за черт?! — проревел отец. — Парк! Пошел — умылся!
Парк не двинулся с места.
— Умойся, Парк.
Парк взял тарелку с овсянкой.
— Джейми… — начала мама.
— Нет, Минди. Нет. Я позволяю нашим парням делать до фига всего, что им нравится. Но это — нет. Парк не выйдет из дома, размалеванный как баба.
— Куча парней пользуются косметикой, — сказал Парк.
— Чего? Ты о чем вообще?
— Дэвид Боуи, — отозвался Парк. — Марк Волан.
— Ничего не хочу слышать. Умойся.
— Почему? — Парк вжался кулаками в стол.
— Потому что я так сказал. Потому что ты выглядишь как девка.
— И чего в этом нового? — Парк оттолкнул тарелку с овсянкой.
— Что ты сказал?
— Я сказал: что тут нового? Разве не так ты обо мне думаешь?
Он почувствовал слезы на щеках, но не хотел трогать глаза.
— Иди в школу, Парк, — мягко сказала мама. — Ты опоздаешь на автобус.
— Минди… — отозвался отец, едва сдерживаясь, — они его порвут на части.
— Ты постоянно повторяешь мне, что Парк уже взрослый, почти мужчина и принимает собственные решения. Так позволь ему принимать решения. Отпусти его.
Отец ничего не сказал. Он никогда не повышал голос на маму. Парк увидел в этом возможность слинять — и слинял.
Парк пошел на собственную остановку. Ему хотелось разобраться со Стивом прежде, чем он встретит Элеанору. Если Стив собирается выбить из него дерьмо из-за этой подводки, Парк предпочел бы, чтоб Элеанора этого не видела.
Но Стив едва обратил внимание.
— Эй, Парк, что за хрень, приятель? Ты накрасился?
— Да, — сказал Парк, держась за лямки рюкзака.
Компания Стива захихикала, ожидая развития событий.
— Выглядишь прям как Оззи, — сказал Стив. — Будто щас откусишь башку долбаной летучей мыши.[102]
Все заржали. Стив зубасто улыбнулся Тине и что-то проворчал. На том и кончилось.
Элеанора вошла в автобус, пребывая в отличном настроении.
— Ты уже здесь! А я думала: может, ты заболел. Тебя не было на моей остановке…
Он поднял голову. Во взгляде Элеаноры скользнуло удивление. Потом она тихо села и уставилась на свои руки.
— Я выгляжу как танцор из «Чистого золота»? — спросил Парк, когда больше уже не мог молчать.
— Нет, — ответила она, покосившись на него. — Ты выглядишь…
— Бунтарем? — спросил он.
Элеанора рассмеялась и кивнула.
— Бунтарем, значит… — сказал Парк.
Она поцеловала его взасос. Прямо в автобусе.
36
Парк сказал Элеаноре, что сегодня приходить не стоит. Он понимал, что наказан. Едва вернувшись, Парк смыл макияж и отправился прямиком в свою комнату.
Зашла мама.
— Я наказан? — спросил он.
— Не знаю. Как дела в школе?
Очевидно, она хотела узнать, не пытался ли кто-нибудь макнуть его головой в унитаз.
— Отлично, — сказал Парк.
Были те, кто хихикал над Парком и дразнил его, но это оказалось не так страшно, как он ожидал. Множество ребят сказали, что он круто выглядит.
Мама села на его кровать. Похоже, у нее был тяжелый день. Подводка для губ просвечивала сквозь помаду.
Она смотрела на кучку фигурок — героев «Звездных войн», сложенных на полке над кроватью. Парк не прикасался к ним много лет.
— Парк, — сказала она, — ты хочешь… выглядеть как девушка? Это из-за Элеаноры? Она одевается как мужчина, а ты красишься как женщина?
— Нет, — сказал Парк. — Мне просто нравится.
— Выглядеть девушкой?
— Нет. Выглядеть собой.
— Твой отец…
— Не хочу о нем говорить.
Мама посидела еще минуту, а потом ушла.
Парк не выходил из комнаты, пока Джош не позвал его на ужин. Когда он пришел, отец не поднял взгляда.
— А где Элеанора? — спросил он.
— Я думал, что наказан.
— Ты не наказан, — отозвался отец, созерцая мясной рулет в своей тарелке.
Парк огляделся. Только Джош смотрел на него.
— Хочешь мне что-нибудь сказать? — спросил Парк отца.
Тот откусил еще кусок рулета, тщательно прожевал и проглотил.
— Нет, Парк. Сейчас я просто не могу думать о тех вещах, которые следовало бы тебе сказать.
37
Парк прав. Они никогда не оставались наедине.
Она подумывала снова улизнуть по-тихому, но риск был слишком велик. К тому же на улице стояла такая холодрыга, что она рисковала начисто отморозить ухо. А это ее мама обязательно заметила бы.
Мама уже приметила тушь на ресницах — даже светло-коричневую. И сказала:
— Изящно. Какой естественный цвет.
— Тина мне дала, — объяснила Элеанора. — Ее мама косметолог.
Если она просто меняла имя «Парк» на «Тина» всякий раз, когда врала, это казалось одной большой ложью, а не тысячью мелких. Прикольно представлять, будто она и в самом деле ходит в гости к Тине. И они красят друг другу ногти, пробуют блеск для губ…
Если мама однажды встретит где-нибудь Тину, это будет катастрофа. Впрочем, маловероятно: мама никогда не разговаривала с соседями. Если ты не родился здесь (и если здесь не жили десять поколений твоей семьи) — ты был чужаком.
Парк всегда говорил, что именно поэтому люди его не трогают, хотя он азиат и вообще странный. Потому что его семья владела этой землей еще в те времена, когда квартал был всего лишь кукурузным полем.
Парк… Элеанора заливалась краской всякий раз, когда думала о нем. Ну да, так было всегда, но теперь это стало просто катастрофой. Он и раньше был крутым и красивым, но с недавних пор стал еще красивее и еще круче.
Даже Дениз и Биби так думали.
— Он выглядит как рок-звезда, — говорила Дениз.
— Как Эль Дебардж,[103] — вторила ей Биби.
Он выглядит как Парк, думала Элеанора, только лучше. Как Парк, которому добавили громкость.
Они никогда не оставались наедине.
В последнее время они неторопливо прогуливались от автобуса до дома Парка, а потом стояли на ступеньках, пока… Ну, потом его мама открывала дверь и звала их в дом: зачем стоять на морозе?
Может, летом будет лучше? Они будут встречаться на улице. Возможно, гулять. Возможно, он наконец-то получит свои водительские права.
Нет. Его отец вообще не разговаривал с ним со дня той стычки.
— Что такое у тебя с отцом? — спросила Элеанора. Она стояла на ступеньку ниже Парка возле входной двери.
— Он на меня злится.
— За что?
— За то, что я не похож на него.
Элеанора озадаченно посмотрела на его.
— Он злится на тебя последние шестнадцать лет?
— Можно и так сказать.