— Ты можешь быть Ханом Соло, — сказал он, целуя ее в шею. — А я буду Бобой Феттом.[117] Я пересеку весь космос ради тебя.
Вот факты, которых она пару часов назад еще не знала.
Парк покрыт кожей. Везде. И везде она такая же гладкая и медово-прекрасная, как его руки. В некоторых местах она была более плотной — скорее, как атлас, нежели шелк. Но это все равно его кожа. И она потрясающая.
И она сама покрыта кожей. А под кожей — сплошь наэлектризованные нервные окончания, которые ни черта не делали всю ее жизнь, но вдруг проснулись и ожили. И стали как огонь, и лед, и пчелиные жала, когда Парк притронулся к ней. Повсюду — где бы Парк ни касался ее.
Она стеснялась своего живота, своих веснушек и того факта, что лифчик держится на ней лишь благодаря двум английским булавкам. И все же хотела, чтобы Парк продолжал прикасаться к ней — даже в тех местах, которые трогать непозволительно. А Парку, казалось, не было дело до всех этих смущающих ее вещей. Некоторые из них ему даже нравились. Парк сказал, что она пахнет конфетами…
Ей хотелось, чтобы он трогал ее. Везде.
Парк остановился, не посмев тронуть лифчик. Он засунул пальцы за пояс ее джинсов сзади. Элеанора не останавливала его. Она ни за что бы не стала этого делать. За всю свою жизнь она не ощущала ничего прекраснее, чем прикосновения Парка. Никогда. И ей хотелось чувствовать их еще и еще.
Ничто не было грязным. С Парком.
Ничто не было постыдным.
Потому что Парк был солнцем — это единственное объяснение, какое Элеанора могла придумать.
Начало темнеть. Парк понимал, что родители могут вернуться в любую минуту. Вообще-то им уже давно следовало быть дома. Едва ли родители обрадуются, застав их в такой позе. Его колено между ее ног, его рука на ее бедре, его губы касаются ее шеи в разрезе свитера…
Парк отлепился от Элеаноры и постарался сосредоточиться.
— Куда ты? — спросила она.
— Не знаю. Никуда. Родители скоро придут. Надо привести себя в порядок.
— Ладно, — сказала Элеанора и села. Но была такой растерянной и такой красивой, что Парк вмиг снова оказался сверху и толкнул Элеанору на диван.
…Полчаса спустя он предпринял вторую попытку — и на этот раз поднялся на ноги.
— Я иду в ванную, — сказал Парк.
— Давай. — Она кивнула. — Не оглядывайся.
Он сделал шаг и оглянулся.
— Тогда я пойду в ванную, — сказала она через несколько минут.
Пока Элеаноры не было, Парк включил звук у телевизора, добыл им обоим кока-колы и осмотрел диван: не осталось ли каких-то улик. Вроде, нет.
Элеанора вернулась. Лицо ее было мокрым.
— Ты умылась?
— Да… — откликнулась она.
— Почему?
— У меня был странный вид.
— И ты решила, что сумеешь это смыть?
Парк осмотрел Элеанору — так же, как и диван. Ее губы набухли, а волосы были растрепаны больше, чем обычно. Впрочем, она всегда носит растянутые свитера и беспорядок на голове — не в новинку.
— Отлично выглядишь, — сказал Парк. — А я?
Элеанора посмотрела на него и улыбнулась.
— Хорошо. Просто очень-очень хорошо.
Парк взял ее за руку и потянул на диван. Деликатно — на этот раз.
Она села рядом и уставилась на свои коленки.
Парк наклонился к ней.
— Тебе все это не показалось странным?
Элеанора качнула головой и рассмеялась.
— Нет… Ну, только на минутку. И только чуть-чуть.
Никогда еще ее лицо не было таким открытым.
Брови не сведены к переносице, нос не сморщен. Парк обнял ее, и Элеанора с готовностью положила голову ему на грудь.
— О, ты глянь, — сказала она, — «Молодежь».
— Да… Слушай. Ты мне так и не сказала: что вчера стряслось? Ну, когда я тебя увидел.
Она вздохнула.
— Я шла к миссис Данн. На физкультуре кто-то спер мою одежду.
— Тина?
— Не знаю. Может быть.
— Ты ее нашла? Одежду, в смысле.
— Да… На самом деле я не хочу об этом говорить.
— Ладно, — сказал он.
Элеанора прижалась щекой к его груди, и Парк покрепче притиснул ее к себе. Он хотел бы, чтобы они провели всю жизнь вот так. Чтобы он мог встать между Элеанорой и всем миром.
Возможно, Тина и впрямь была чудовищем.
— Парк, — сказала Элеанора, — еще одна вещь… То есть… могу я тебя спросить кое о чем?
— О чем угодно. Мы же договорились.
Она коснулась ладонью его сердца.
— То, что ты делал сегодня, это… как-то связано с нашей вчерашней встречей? С тем, что ты увидел меня… такой?
Ему не хотелось отвечать. Вчерашнее смущение стало еще сильнее — теперь, когда он знал всю грустную историю.
— Да, — тихо сказал он.
С минуту Элеанора молчала. А потом…
— Тина свихнется от ярости!
Казалось, родители Парка искренне рады видеть Элеанору. Его отец купил на лодочной выставке новую охотничью винтовку и теперь пытался объяснить Элеаноре, как она работает.
— На выставке лодок можно купить винтовку? — спросила Элеанора.
— Там можно купить что угодно. Все, что нужно для счастья.
— А книги? — спросила она.
— Книги о лодках и оружии.
Была суббота, так что Элеанора засиделась допоздна. А потом, по пути домой, они с Парком как обычно остановились за трейлером. Но сегодня Парк не поцеловал Элеанору. Он просто держал ее, прижимая к себе изо всех сил.
— Думаешь, мы еще когда-нибудь сможем побыть наедине? Как сегодня? — спросила она, ощущая, как глаза наполняются слезами.
— Когда-нибудь — да. Скоро ли? Я не знаю…
Она обняла его так крепко, как только могла, а потом пошла домой — одна.
Ричи был дома и смотрел «Субботним вечером в прямом эфире». Бен спал на полу, а Мэйси — на диване.
Элеаноре следовало бы прямиком пойти в спальню, но нужно было заглянуть в ванную. Что означало — пройти между Ричи и телевизором. Дважды.
Войдя в ванную, она стянула волосы на затылке и еще раз хорошенько умылась. А потом двинулась в обратный путь, мимо телевизора. Не поднимая взгляда.
— Где это ты была? — спросил Ричи. — Куда ты все время ходишь?
— К подруге. — Элеанора не замедлила шага.
— Какой еще подруге?
— К Тине, — сказала Элеанора. И положила руку на дверь спальни.
— Тина… — протянул Ричи. Изо рта у него торчала сигарета. Он держал в руках банку «Old Milwaukee». — У Тины дома какой-то гребаный Диснейленд, да? Никак туда не находишься.
Она ждала.
— Элеанора? — окликнула мама из своей комнаты. Голос звучал сонно.
— Ну а что ты купила на те деньги, которые я подарил тебе в Рождество? — спросил Ричи. — Я же сказал: купи что-нибудь красивое.
Дверь спальни открылась и вышла мама. На ней был халат Ричи — один из этих восточных сувенирных халатов: красный атлас, большой аляповатый тигр.
— Элеанора, — проговорила мама, — иди спать.
— Я просто спросил, что она купила на рождественские деньги, — сказал Ричи.
Если назвать какую-нибудь вещь, Ричи велит показать. Если сказать, что еще не потратила деньги, он может потребовать их назад.
— Кулон, — ответила Элеанора.
— Кулон… — повторил Ричи. Он посмотрел на нее мутным взглядом, словно пытался придумать какую-нибудь гадость, но потом просто сделал глоток и откинулся на спинку кресла.
— Спокойной ночи, Элеанора, — сказала мама.
43
Родители Парка почти никогда не ссорились, а если это случалось, то всегда из-за него или Джоша.
Родители спорили в спальне — больше часа. А когда настало время воскресного ужина, мама вышла и велела мальчикам идти без них.
— Скажите бабушке: у меня разболелась голова.
— Что ты натворил? — спросил Джош у Парка, пока они шли через лужайку.
— Ничего. Это ты что натворил?
— Ничего. Это из-за тебя. Когда я ходил в ванную, слышал, как мама назвала твое имя.
Парк, однако, не мог припомнить за собой никакого преступления. Ничего — с того времени, как он накрасил глаза. Та история с макияжем еще не закончилась, но мало-помалу сходила на нет. Может, родители догадались насчет вчерашнего?.. Но даже если так — Парк не делал ничего запретного. Мама не обсуждала с ним подобные вещи. А отец никогда не говорил ничего больше, нежели: «Гляди, чтобы никто от тебя не залетел». И это было в пятом классе, когда он рассказал Парку о сексе. В то же время он рассказал и Джошу — что несколько обидело Парка.
В любом случае, они с Элеанорой зашли не так уж далеко. Он не прикасался к ней нигде в тех местах, которые стыдно показать по телевизору — как бы сильно ему этого ни хотелось.
Теперь Парк жалел об этом. Возможно, пройдут месяцы, прежде чем снова выпадет шанс остаться с ней наедине.
В понедельник утром перед началом уроков Элеанора зашла к миссис Данн, и та выдала ей новый кодовый замок. Ярко-розового цвета.
— Я поговорила с некоторыми девочками в твоем классе, — сказала миссис Данн, — но они все «включили дурочку». Ничего, мы докопаемся до истины. Обещаю.
Какая там истина, подумала Элеанора. Всего лишь Тина.
— Все нормально, — сказала она миссис Данн, — это не важно.
Нынче утром Тина наблюдала, как Элеанора входит в автобус. Она облизывала язычком верхнюю губу, словно в предвкушении. Будто ожидала, что Элеанора закатит истерику. Или, может, хотела посмотреть, носит ли Элеанора «сортирную одежду». Но Парк был наготове и быстро затащил Элеанору на сиденье — а оттуда нетрудно игнорировать и Тину, и всех остальных.
Парк сегодня выглядел просто отпадно. Вместо обычной жуткой черной футболки с музыкальной группой он надел зеленую с надписью «Поцелуй меня — я ирландец».
Парк сходил с Элеанорой в кабинет завуча. А потом сказал ей, что, если и сегодня кто-нибудь украдет ее одежду, нужно просто немедленно найти его.
Никто ничего не украл.
Биби и Дениз уже прослышали, что случилось, — от кого-то из другого класса. Иными словами, вся школа в курсе.