Только чтобы она решила умереть у меня на руках.
На моих руках засохла ее кровь и мне казалось, она уже никогда от них не отмоется.
– Сирена?
Я дернула ухом, узнав голос Трейса, но оборачиваться не стала. Конечно, он меня не послушал и приехал раньше оговоренного срока.
– Уходи, – обессиленно ответила я.
Он сел рядом очень осторожно, сохраняя дистанцию и явно с большим трудом не смотря вниз.
– Не могу, – грустно усмехнулся он. – Сирена, посмотри на меня.
Я с трудом отвлеклась от рассматривания запекшейся крови на ладонях, и опустив уши повернулась.
– Ты не виновата, – выделяя каждое слово сказал он.
Его глаза тоже были красными. Мама была его подругой со школы. Они любили шутить, что мы с Доном их точная копия в молодости. Наверняка и Рашель тоже где-то тихо плачет.
И спустя часы прокручивания этой ситуации в голове, я с ним согласилась:
– Я знаю. Я просто… Я так зла. Я столько сделала ради нее, стольких убила, стольким пожертвовала, чтобы она просто зарезала себя! – после долгого молчания мой голос звучал хрипло. – Я продала свою душу, свое тело… И все, что меня держало до этого дня, это мысль о том, что я спасу ее. Что она ждет где-то в плену. Я уничтожила не одну империю ради того, чтобы вернуться и спасти мать-трусиху, которая решила сдаться! – я захлебнулась словами, от накатившей ярости, и сжала кулаки сильнее.
Трейс молча придвинулся и обнял меня, погладив по волосам.
– Я не представляю, как тебе было тяжело там, и то, что ты показала и рассказываешь… Это…
– Чудовищно, – подсказала я. – Я знаю, что я монстр.
– Нет. Это несправедливо, – отпустив меня, он взял меня за руки. – Ты заслуживаешь гораздо большего, чем такая жизнь. Никто, абсолютно никто, не должен проходить через такую боль. Вы всего лишь дети. И чтобы ты не сделала, ты кто угодно, но не монстр.
– Ты не знаешь, о чем говоришь, – я выскользнула из его рук и встала отворачиваясь.
– Знаю. Потому что я знаю тебя, Сирена.
– Не знаешь! – крикнула я, непроизвольно делая глаза ярче и прижимая уши. – Больше нет. Знай ты меня, то побоялся бы подходить и скорее застрелил. Такие, как я заслуживают лишь электрический стул!
– И все же несмотря на эту броню и крылья, – он тоже встал, отходя от края. – И вижу перед собой ту, за чьим взрослением наблюдал, и ту, кто пережила самую худшую потерю. Та боль, что ты испытываешь, это нормально…
– Нет! – я вцепилась в свои волосы, делая шаг к краю с ощущением, что взбунтовавшаяся магия сейчас выпрыгнет. – Нет, нет, нет, замолчи. Просто замолчи.
Он хотел остановить меня от прыжка с крыши, взяв за плечо, но я опередила его руку, поймав налету и на секунду реальность исчезла. Перед глазами проносились воспоминания из космоса один за другим, сменяясь на Землю, а потом на Цдам. Одиннадцать месяцев пролетели перед глазами в один миг, и растерявшись, я отпрянула от Трейса, нервно дергая хвостом.
– Что… – он осоловело хлопал глазами и оглядывался.
– Ты видел? – я обняла себя руками, склоняя голову.
– Я… – он потупил взгляд, но потом резко поднял голову, словно его мозг составил картинку целиком. – Сирена, что это? Эти планеты, монстры… Та арена! Сирена?
Я закусила губу, пятясь.
– Тебе не следовало всего этого видеть.
– Пожалуйста! Только не убегай.
Я была готова взлететь в любую секунду, но боль и отчаяние в его голосе заставили меня замереть. Шли секунды и молчание грозило затянуться.
– Теперь-то ты понимаешь? – едва слышно спросила я.
– Понимаю, что тот ад, что вы устроили этим ублюдкам, был справедлив. И может я много и не понял в этих… Воспоминаниях? Но я еще больше уверился, что как бы над тобой не издевалась жизнь, как бы тебя не мучали, ты встаешь, чтобы напомнить им, что с Сиреной Карлайт такое не пройдет.
– Ты не ненавидишь меня?
– За что я должен тебя ненавидеть? – удивленно развел руками Трейс.
– Я буквально воплощение всего, с чем ты борешься всю жизнь. Из-за меня вы все пострадали, особенно Дони и… И нет! – я успела перебить его. – Не смей меня оправдывать! Это нельзя оправдать.
Я коснулась шеи, где желтели остатки синяков и на секунду подумала, что забыла, как дышать. Я позволила делать с собой такое. Я позволила себя насиловать. Позволила пытать и резать на куски, чтобы потом склеивать заново. Позволила отправлять на смерть. Позволила делать из себя палача и убийцу. И меня это устраивало. Это было оправдано, но сейчас, после смерти мамы это перестало быть таковым. Все эти ужасы Цдама, на котором я яснее всего осознавала, что делаю, останутся со мной навсегда. Навсегда со мной останется заплаченная ни за что цена. Я убила Розефину, отправила Нантргар на казнь. И позволила этому ублюдку подойти так близко и издеваться…
Всплывшие отвратительные сцены заставили меня содрогнуться.
– Я думала, что если спасу ее, то все это будет оправдано, – я медленно повернулась к Трейсу. – Я заплатила эту цену, надеясь, что этого хватит, чтобы она выжила. Но теперь все это просто… Ничего не стоит. Я позволила растоптать свою душу, чтобы получить слабость матери, которая просто плюнула мне в лицо. Эта боль – это не скорбь по ней. Только отчасти. Это боль осознания, того, чем я являюсь теперь. И признаюсь честно. Я ненавижу и ее, и себя, и даже не представляю кого из нас сильнее.
– Сирена, позволь помочь…
– Найди моего отца. Сейчас ты можешь помочь только этим.
***
Оказалось, что мой отец все это время прятался на Бродвее, живя в небольшой квартирке над театром. Через окно я увидела светло-зелененький диван с кофейным столиком напротив телевизора, по бокам которого стояли книжные полки.
Мой отец, вечно одетый с иголочки, сидел в мятой льняной рубашке и свободных штанах, обхватив лохматую голову руками. Окно было не заперто, поэтому я довольно легко попала внутрь, и он, словно почувствовав мое бесшумное появление резко обернулся.
Залегшие крупные морщины и синяки под глазами, говорили о том, что он давно не спал, и похоже… Плакал?
– Значит это правда? – сипло спросил он, подмечая мой ничуть не лучший внешний вид.
– Кто тебе сказал? – снимая нанокостюм прищурилась я.
Он смеет по ней плакать? Он, погубивший ее жизнь? Заставивший разрываться между семьей и работой? Предатель, игнорирующий меня всю жизнь, по совместительству бог хрен знает чего?
Он показал мне свою ладонь, на которой была белая руна. Точно такую же я заметила на ладони мамы, когда…
– Она была моей парой, – снова посмотрев на ладонь безжизненно ответил он.
– Женой, – недовольно поправила я.
– У атлусов все немного по-другому. Мы выбираем свою эйнту один раз на всю жизнь, – посмотрев на мое открытое предплечье с татуировкой сказал он.
– О, ну, конечно. У расы, о которой я узнавала случайно у кого угодно, но не у отца, из-за которого теперь обязана выглядеть как страшилище.
– Твои крылья – это гордость, – насупился он, подняв подбородок. – И огромная честь.
Я закатила глаза и усмехнулась. На что я надеялась, придя сюда? Отрадно видеть, что он страдает, и что, судя по всему, маму он любил… Но это дерьмо в таком тоне я слушать не собираюсь.
– Ладно, было приятно повидаться, – махнув хвостом, я пошла к окну.
– Стой. Ты ведь пришла за ответами? И твой агвер вряд ли тебе даст их.
– Значит спрошу у атлусов и Аут, – прижала уши я, смотря в окно.
– А как ты их найдешь?
– Аут сказала начать с пепелища старого мира и, не надо быть гением, чтобы понять, что ответы в старой квартире. В дневниках мамы… – я захлебнулась словами, вспоминая карты, которые когда-то там нашла.
– Да, только эта старая кошелка никогда не отвечает на вопросы прямо, не так ли? Да и как ты думаешь, в городе богов кто-то знает про некую смертную по имени Андреа Карлайт?
Злобно сверкнув глазами, я развернулась. Отвратительно, что, когда нам больно мы делаем больно и другим тоже. Я хотела чего угодно, но не быть похожим на него…
– Я хочу знать правду, – резко ответила я.
– Атлусы не умеют врать, Лилия.
– Я живое доказательство обратного. Как и ты, кстати.
– За это меня и изгнали, – пожал плечами он, садясь на диван, и жестом приглашая сесть напротив. – Но мы с тобой немного от них отличаемся.
– Тем, что отчасти люди? – предположила я, оставшись стоять.
– Ты – да. Но не я. Моя проблема была в моем таланте. Богу театра на роду написано быть лжецом и примерять маски. И ты, к сожалению, переняла это и довела мое искусство до идеала.
Рениш сказал, что мой отец отличный театрал… Вот же жук. Он уже тогда знал…
А ну да, где еще мог поселиться бог театра, как не на Бродвее.
Есть ли вообще хоть слово правды в его словах? Чему я тут вообще могу верить?
– Мне это жизнь спасает, – проворчала я. – Значит, ты бог театра?
– Был, – кивнул он. – Пока Кея не спасла меня от безумной мамаши, которая хотела лишить меня крыльев, увидев мое будущее.
– Тебя спасла одна из ксуера? – удивилась я, резко вспоминая тексты из книги Мелкхиона.
– Да, она спасла меня от отправления на землю и дала мне свою искру, вернув крылья, объявив, что теперь я ее фаэррай. Бог зимы.
– Покажи мне, – попросила я, все-таки делая шаг навстречу.
Он, не моргнув глазом, вернул себе крылья и расслабленно приоткрыл их. Они были искрящегося белого цвета, словно снег, с красивыми резными концами, похожими на языки огня. Хвост был раздвоенным с голубоватыми шипами, а еще у него были небольшие рога, как будто покрытые инеем. Впервые в жизни я видела настоящего отца, с горящими зелеными глазами, пшеничными волосами и желанием открыться мне. Наконец-то он решил быть со мной честным, спустя столько лет.
Из книг Алхимика я узнала многое. Оно было очень заумным, но если сводить к сути, то атлусы создавали людей по своему образу и подобию, но лишили их доступа к магии. Атлус отличается от человека не только наличием магии, крыльями и долголетием. Атлусы физически куда выносливее и сильнее. Их тела, как и их души созданы так, чтобы проводить сквозь себя магию без риска сжечь себя. Атлус может лишиться доступа к магии и стать чем-то приближенным к человеку, но человек никогда не станет атлусом. Он просто не способен вынести эту нагрузку.