В 1668 году в Монпелье, Франция, некий человек исторг из организма плоского червя семи футов длиной. В 1655 году лондонский трактирщик мистер Парри, страдавший от сильного расстройства желудка, обнаружил в своем ночном горшке в общей сложности двенадцать «змей». Те, кто жадно рассматривал этих змей, утверждали, что у одной голова подобна лошадиной, у другой – как у жабы, а у третьей – как у борзой собаки. Можно предположить что после подобной очистки кишечника мистер Парри почувствовал подлинное облегчение. В середине XVII века, когда у стареющего, больного короля Испании Филиппа IV появились многочисленные фурункулы на теле, врачи вскрыли их и с удивлением обнаружили внутри многочисленных насекомых-паразитов.
Бесчисленное множество других людей исторгало существ всех форм и размеров из каждого отверстия в теле. Аутопсии демонстрируют наличие червей-паразитов в сердце, печени, почках, легких. Порой они прогрызали свой путь наружу через брюшину или выбирались из пупка.
Большинство врачей верили, что свежий воздух так же опасен, как и купание, особенно для больных, детей и беременных. Прикованные к постели, больные и роженицы были вынуждены жить в темном коконе запахов ночных горшков, пота и болезней.
Исследование скелетов девяти детей Медичи, родившихся в XVI веке, показало, что все они страдали от рахита – дефицита витамина D, отчего костная ткань размягчается и деформируется. У шестерых детей были искривлены кости ног и рук – из-за попыток ползать или ходить при чересчур некрепком скелете, а у одного обнаружился деформированный череп.
Даже небольшое время, проведенное на солнце, способствует выработке витамина D, однако детей великих герцогов от рождения до пяти лет крепко пеленали и не выпускали из дворцов, куда едва проникали солнечные лучи, что препятствовало попаданию в организм «вредных паров», то есть свежего воздуха.
Помимо того, что пациентов содержали в темных вонючих комнатах, им предписывалось лежать на грязных простынях. Выдающийся врач XVII века Исбранд ван Димербрук советовал тем, кто ухаживает за больными оспой, не менять постельное белье в течение двух недель. «Лучше уж позволить простыням, пропитанным потом, высыхать от естественного жара, терпеть зловонный запах и появляющиеся гнойники, чем сменить белье и тем самым навлечь смерть». Свежевыстиранные простыни, по словам великого врача, таили в себе большую опасность – смертельный запах мыла.
В то время, как одни замки, такие как Версаль, Хэмптон-Корт и Виндзор, были выстроены за пределами переполненных столиц, другие – Лувр, Уайтхолл, Палаццо Веккьо во Флоренции и лондонский Тауэр – располагались в крайне нездоровых районах.
Жители европейских столиц жили в переполненных домах бок о бок. Они вываливали ночные горшки из окон вниз на улицы, а часто – на пешеходов. Города кишели блохами, вшами и крысами. Зная то, что мы знаем сейчас, – что чуму вызывает бактерия Yersinia pestis, которая передается через укусы блох, живущих на крысах, – можно понять, отчего по всей Европе то и дело случались вспышки этой болезни.
Современные исследования утверждают, что в результате Черной смерти 1348 года население Европы сократилось вполовину. В течение четырехсот лет после этого чума никогда по-настоящему не покидала континент, и в каждом поколении случалась крупная эпидемия, которая выкашивала до 30 процентов населения большого города.
В 1466 году в Париже от чумы умерло 40 000 человек. Венеция потеряла 50 000 человек в 1576–1577 годах – примерно треть населения. Вспышка 1649 года выкосила половину Севильи. В 1656 году эпидемия свела в могилу половину жителей Неаполя (а в то время там проживало около 300 тысяч людей). Великая Лондонская чума 1665 года убила 100 000 человек, то есть каждого четвертого.
Дворцы и дома стояли на выгребных ямах, дороги покрывали отходы человеческой и животной жизнедеятельности, а колодезная вода могла убить, если ее не кипятить и не смешивать с вином. В большинстве крупных городов речную воду оставляли настаиваться в ведре в течение нескольких дней, чтобы осели твердые частицы, а затем вычерпывали с поверхности и мешали со спиртом, который убивал микробов. В 1778 году мать Вольфганга Амадея Моцарта Анна Мария которая сопровождала сына в поездке по Парижу, умерла от дизентерии, потому что выпила канализационную воду, которую шутливо называли «водами Сены».
В 1853 году холера погубила более 10 000 жителей Лондона. Год спустя в районе Сохо сильная вспышка охватила тысячи, и менее чем за месяц скончались 616 человек. Власти по-прежнему считали, что эпидемии вызывают миазмы из экскрементов, однако доктор Джон Сноу, проведя исследование, выяснил, что большинство больных пили воду из одного и того же общественного колодца, который был выкопан всего в трех футах от выгребной ямы (из которой, как мы понимаем сегодня, и просачивались фекальные бактерии). Доктор Сноу настаивал, что причина холеры – не вредные пары, а вода, загрязненная фекалиями.
Хотя вспышка, казалось, уже поутихла, он все равно перекрыл насос. Эпидемия прекратилась – и с тех пор не возвращалась. Тем не менее члены Лондонского Совета по охране здоровья не видели никакой связи между утечкой фекалий, общественным колодцем и холерой. Доклад того времени резюмирует, что «после тщательного расследования мы не видим причин принимать на веру подобное убеждение».
В 1883 году немецкий бактериолог Роберт Кох опубликовал работу о бактерии Vibrio cholerae, вызывающей холеру, тем самым доказав правоту доктора Сноу. К счастью, Лондон в то время уже окончательно изгнал холеру – после Великого зловония 1858 года. Тогда в засушливое лето температура поднималась выше ста градусов по Фаренгейту[37], и уровень воды в Темзе упал, обнажая берега, покрытые человеческими экскрементами. Весь город пах, словно переполненный ночной горшок.
Во время Великого зловония 1858 года весь Лондон пах, словно переполненный ночной горшок.
Членов парламента так тошнило от вони, что они даже пытались мочить оконные занавески в хлористой извести – но это не спасало. Канцлер казначейства Бенджамин Дизраэли назвал реку «Стигийским бассейном, полным невыразимых и невыносимых ужасов». В результате лондонский Столичный рабочий совет построил комплексную канализационную систему длиной в тысячу сто миль труб. Чума и холера были не единственными болезнями, от которых страдали все – от нищих до монархов. Так же распространялись брюшной и сыпной тиф, ротавирус, шигеллез, корь, дифтерия, коклюш, бронхит, пневмония, оспа и туберкулез. В 1509 году Генрих VII умер от туберкулеза, а его наследник принц Артур – в 1502 году от туберкулеза или чумы. В 1694 году королева Англии Мария скончалась от оспы.
В 1712 году некая эпидемия – вероятно, кори – охватила Версальский двор и погубила Великого дофина Людовика (сына Людовика XIV), его жену и маленького сына. Всякий учтивый придворный, сверкающий бриллиантами и шуршащий шелками, был потенциальной Тифозной Мэри[38], распространяющей заразу на первого встречного.
Не только живые являлись переносчиками болезней. Со времен Черной чумы 1340-х годов крупные европейские города страдали от избытка трупов. На рубеже XVIII века писатель Даниэль Дефо стал свидетелем строительства дорогих домов на останках чумных ям времен эпидемии 1665 года, которая погубила около сотни тысяч людей. «Дома… строят на той же самой земле, где хоронили бедняков, и там, где заливают фундамент, – выкапывают тела. Некоторые сохранились так хорошо, что женские трупы опознаются по длинным волосам, а иные вовсе не тронуты разложением… Часть людей предполагает, что это может угрожать возвращением болезни».
На столичные кладбища текли потоки – иногда в буквальном смысле – мертвых тел. В 1780 году в Париже, после месяца проливного дождя, зловонное 600-летнее Кладбище Невинных ворвалось в подвал соседнего дома. Ухмыляющиеся скелеты и полусгнившие гробы громоздились до самого потолка, к шоку и ужасу хозяина дома, который, разинув рот и держа фонарь, стоял на ступеньках подвальной лестницы. Людовик XVI распорядился перезахоронить кости со всех парижских кладбищ под городом или вне его стен. За двенадцать лет было перемещено около шести миллионов тел.
Потребовалось еще шестьдесят лет, чтобы лондонские политики последовали его примеру. Лондон был битком набит кладбищами: по одному при каждой церкви, плюс те, что втискивались между лавками, жилыми домами, постоялыми дворами, рядом с колодцами и насосами. Со временем миллионы тел оказались уложены штабелями. Ради быстрых денег владельцы кладбищ спустя несколько дней после захоронения разрубали гробы, засыпали тела негашеной известью и втискивали новых мертвецов.
В 1839 году лондонский врач и общественный деятель здравоохранения Джордж Уокер (который также был известен как Кладбищенский Уокер – за привычку гулять по кладбищам) описывал церковь на главной улице: «Земля забита так плотно, что представляет собой сплошную массу из человеческих костей и гниющей плоти, которую снова и снова замешивают лопатами во время следующих захоронений». Также он добавил, что «сама почва здесь до края насыщена человеческим гниющим мясом».
Воздействие ядовитых газов, выделяемых трупами, – метана, сероводорода, а также метко названных кадаверина[39] и путресцина[40] – могло оказаться смертельным. В 1838 году случилась подобная история, когда Томас Оукс, могильщик лондонской Олтгейтской Церкви, рухнул в яму, наполненную многочисленными телами (без гробов), и скончался там. Героический молодой человек по имени Эдвард Луддетт схватил лестницу и спустился вниз, чтобы помочь: «…в тот момент, когда он остановился, чтобы поднять голову Оукса, тот вскинулся, будто громом пораженный, и тут же упал назад… и, казалось, мгновенно испустил дух».