Вполне возможно, что Караваджо был не только живописцем, но и сутенером по совместительству В те времена большинство художников приглашали проституток в качестве натурщиц (и Караваджо, конечно, тоже), ибо приличные дамы отказывались позировать им. Будь он сутенером, многие обстоятельства его жизни обрели бы больший смысл: превосходный фехтовальщик, гарантировавший защиту своим женщинам, получающий взамен деньги, уважение, натурщиц и бесплатный секс.
Вкусы Караваджо женщинами не ограничивались – сегодня мы бы описали его как пансексуала. Многие современники обвиняли его в сексуальной связи с помощником, а биограф и художник-конкурент Джованни Бальоне даже нарисовал икону, на которой Сатана, списанный с Караваджо, соблазняет Купидона.
Караваджо, по-видимому, никогда не проводил в тюрьме больше одного-двух дней, поскольку у него был могущественный покровитель – кардинал Франческо Мария Борбоне дель Монте, великий коллекционер произведений искусства, очарованный революционным стилем Караваджо. Кардинал предоставил ему кров, стол, одежду, познакомил со всеми священнослужителями в Риме. А еще одно его слово было способно вызволить художника из-за решетки.
Караваджо рушил многовековые традиции. Никто прежде так не обращался со светом и тенью: светлые пятна на лицах, ногах, руках, брызги крови. Никто не брался изображать Марию и Иосифа, учеников Христа, апостолов настоящими людьми – со сломанными пальцами и грязными ногами, покрытых ожогами от солнца, в порванных туниках.
Даже фрукты на картинах Караваджо несли отпечаток разрушения: яблоки с червоточинами, сухой виноград. Казалось, художник говорил: смерть окружает нас, и лишь лучи Божественного света прорезают ее. Его работы были неотразимыми, тревожными, противоречивыми и абсолютно новаторскими.
Иконы Караваджо для римских церквей удивляли и поражали: ни в чьих картинах так не перекрещивались драматизм и суровая реальность. Чтобы увидеть их, люди съезжались со всей Италии. Однако в то время как одних творчество Караваджо приводило в восторг, другие, склонные видеть нечестивость даже в немытых ногах, были обеспокоены. Искусство, полагали они, должно показывать не «нарывы жизни» и грязь, а возвышенные сцены, полные величественной чистоты.
Беллори об этом писал так: «Нынче настало время подражания вещам обыденным и пошлым, выискивания с огромным усердием грязи и уродства – так делают некоторые популярные художники… Костюмы на их портретах состоят сплошь из чулок, бриджей и больших чепцов, они уделяют внимание лишь морщинам, несовершенствам кожи и внешности вообще, изображают на картинах узловатые пальцы и конечности, обезображенные болезнями».
В 1605 году Караваджо написал картину «Мадонна ди Лорето», на которой мужчина-паломник, грязный и босоногий, и морщинистая женщина в потрепанном чепце преклоняют колени перед изящной девой, стоящей в темном дверном проеме и держащей на руках младенца Иисуса. Художник вложил в эту работу мысль: божественная благодать даруется не только богатым и могущественным, она в той же степени снисходит на бедных и смиренных. Толпы простолюдинов из дальних уголков съезжались в Рим, чтобы увидеть эту картину.
Соперник Караваджо – Бальоне – чуть не лопался от зависти. «В первой часовне слева, в церкви святого Августина, – язвительно описывал он, – Караваджо написал Мадонну Лоретскую (с натуры) и двух паломников: у одного грязные ноги, у другого рваная шапка – и из-за таких-то мелочей столь грандиозного полотна публика подняла шум!»
Когда случается чудо – как это выглядит? Расходящиеся в стороны облака, поющие ангелы, весь свет мира, сосредоточенный в чертах одного лица? Состоит ли истинное чудо в том, что Божья благодать может коснуться любого – даже того, у кого порвана туника и грязные ногти на ногах?
Приверженность реализму обернулась для Караваджо несколькими унизительными отказами. Его картину «Святой Матфей и ангел» отвергли из-за грубо изображенных голых ног святого, заканчивающихся толстыми ступнями, которые, казалось, впечатывались в лицо зрителя. В 1606 году Караваджо нарисовал еще две картины, получившие отказ, причем одна из них – это образ для Собора Святого Петра, самая престижная его работа.
Возможно, именно унижение свело его с ума. 28 мая 1606 года он убил на дуэли человека – такого же сорвиголову, как и он сам, по имени Рануччо Томассони да Терне. Почему – никто не знает. Ссора из-за проститутки? Карточный долг? Случайное оскорбление, брошенное на улице? Раненый, знающий, что будет приговорен к смерти, Караваджо направился к старому другу семьи – влиятельной маркизе Констанце Колонна. Она увезла художника из Рима к себе в поместье в Неаполитанском королевстве, где он не знал недостатка в заказах.
Должно быть, даже в Неаполе Караваджо не чувствовал себя в безопасности: за ним по пятам следовали охотники за головами из Рима, а также родственники убитого им человека. В итоге в июне 1607 года художник уехал на Мальту. Пользуясь покровительством римских князей, он претендует на звание кавалера Мальтийского ордена – военной организации, подчинявшейся исключительно папе. Вступление в орден снимало с человека обвинения во всех преступлениях, совершенных ранее. Хотя у Караваджо не было достаточно денег, чтобы купить себе звание кавалера, зато был талант: он писал портреты лидеров движения и запрестольные образы. После года испытаний он-таки получил рыцарство[72], престиж и защиту, о которой мечтал. А затем серьезно ранил в драке другого кавалера ордена.
Караваджо бросили в «гуву» – печально известную мальтийскую тюрьму, темную яму, выдолбленную в замковой скале и запечатанную люком на высоте одиннадцати футов. Каким-то образом, проведя месяц в каменном мешке, художник бежал, спустившись к морю с двухсотфутовой отвесной скалы. Через пару недель он появился в Сиракузах, на Сицилии, то есть примерно в 60 милях от тюрьмы. Теперь на него охотились не только римские воины и семья Рануччо, но и орден, в который Караваджо пробивался с таким усердием.
На Сицилии художник продолжал получать заказы, а к сентябрю 1609 года вернулся в Неаполь – очевидно, в ожидании вестей от римских благодетелей о помиловании от папы. С изгнанием было кончено, и Караваджо мечтал снова попасть в Рим.
Как-то вечером Караваджо сидел в неаполитанской таверне Osteria del Cerriglio: она располагалась в маленьком переулке, где мужчины имели обыкновение снимать женщин на ночь. Когда художник выходил из здания, группа вооруженных неизвестных набросилась на него, схватила и изуродовало лицо. Выглядит как типичная месть, но за что именно? Нападение на мальтийского рыцаря? Убийство на дуэли в Риме? Что-то еще?
Караваджо ранил и оскорбил так много людей, что трудно сделать однозначный вывод.
Шесть месяцев он восстанавливался от неизвестных тяжелых травм на вилле покровительницы Констанцы Колонны, а затем, на второй неделе июля 1610 года, отплыл в Рим на маленьком судне, которое называли фелюгой. Караваджо вез три картины – возможно, в качестве платы могущественному кардиналу Гонзага за папское помилование. Вполне вероятно, что на фелюге у него был попутчик, так как капитаны обычно набирали по крайней мере двух путешественников.
Художники эпохи Возрождения страдали от своего же ремесла. Краски, которыми они писали картины, в своем составе имели тяжелые металлы.
Спустя несколько дней фелюга прибыла в Пало – испанский форт в двадцати милях к западу от Рима. Здесь, в торговом центре, где специализировались на транспортировке тяжелых грузов с кораблей на повозки (и наоборот), художник мог бы получить гарантию сохранной переброски огромных картин в столицу. Однако Караваджо, похоже, оскорбил солдата, проверявшего его документы (или груз), поскольку опять попал в тюрьму. Когда он вышел на свободу через два дня, фелюга – вместе с драгоценными картинами, ценой за его возвращение домой, – уже отплыла.
В отчаянии Караваджо помчался в Порто-Эрколе, рассчитывая нагнать свой корабль. Должно быть, он взял лошадь, чтобы проехать пятьдесят миль, и вот, добравшись до места назначения, художник лишился чувств. Бальоне – с некоторым злорадством – свидетельствует: «Он добрался, наконец, до деревни на берегу и был уложен в постель, поскольку страдал от ужасной лихорадки. Вокруг не было никого из близких, и спустя несколько дней Караваджо скончался – столь же жалко, как и жил».
Быть может, Караваджо убило изнеможение – ведь он мчался по побережью на бешеной скорости, под палящим итальянским солнцем, возможно, даже без шляпы? Или малярия, этот вечный бич Италии? Возможно, его погубила слишком насыщенная жизнь, на протяжении которой его не раз ранили? Может, с учетом всех сексуальных скандалов, Караваджо подхватил сифилис? В конце концов, у него была злостная лихорадка, а значит, никто не заколол его и не травил.
Или все же?..
В 2010 году итальянский ученый Сильвано Винчети узнал о некоем документе, который нашли в архивах прихода Сан-Себастьяно в Порто-Эрколе. Автор – монах прихода – сообщает, что Караваджо умер в местной больнице, и его похоронили на кладбище Сан-Себастьяно. В 1956 году площадь расчистили для постройки новых зданий, а останки перенесли в хранилище на муниципальном кладбище. Почти год команда Винчети исследовала кости, черепа и зубы, надеясь отыскать те, которые по полу, возрасту, телосложению и примерному году смерти соответствовали бы Караваджо.
Наконец тесты выявили останки высокого человека, которому на момент смерти было 38–40 лет, умершего примерно в 1610 году и страдавшего от сифилиса. Безусловно, это не точное доказательство личности, однако вполне возможное, учитывая содержание свинца, которое показали последующие анализы.
Дело в том, что художники эпохи Возрождения использовали белую свинцовую краску. Переливающийся яркий свет на картинах Караваджо создан с помощью свинцовых белил, смешанных с аурипигментом – желтым сульфидом мышьяка. Многие художники посасывали кисть, чтобы заострить кончик, так