20 сентября 1817 года он впервые пожаловался на тупую боль в боку на уровне правого локтя. С этого дня (кроме периода ремиссии с октября 1819-го по июнь 1820 года) Наполеон не ощущал себя здоровым: его мучили тошнота, рвота, бессонница, запор и депрессия.
В июле 1820 года малейшее напряжение превращалось для него в усталость. Пульс был неровный, руки и ноги леденели. К весне 1821 года он уже не мог ходить без посторонней помощи и с трудом ел, попросту высасывая сок из мяса. Теперь болел уже не правый бок, а весь живот.
Хотя по прибытии на остров Наполеон был довольно пухлым, за несколько месяцев он скинул по меньшей мере двадцать фунтов. Когда итальянский врач по имени Франсуа Карло Антоммарчи убеждал его принимать лекарства, Наполеон фыркал: «Оставьте ваши пилюли себе – я не желаю, чтоб болезней у меня стало вдвое больше: уже имеющаяся и та, которую вы мне скормите».
2 апреля он сообщил английскому врачу Арчибальду Арнотту: «У меня острые боли, вот здесь, такие, будто меня режут бритвой, как думаете, может, это повреждение привратника [сфинктера, отделяющего желудок от двенадцатиперстной кишки]? Мой отец умер от подобной болезни – разве она не наследственная?» В 1785 году врач, проводивший вскрытие Карло Буонапарте, обнаружил в его желудке «опухоль полухрящевой консистенции, которая имела форму и размер большой картофелины или большой удлиненной груши».
Доктор Арнотт заверил его, что это обычные газы и что у него есть надежное лекарство. Император отказался.
Когда 15 апреля Наполеон написал в завещании, что его губит наемный убийца английской олигархии, он вполне вероятно понимал, что умирает от рака желудка, однако хотел создать массу трудностей главному злодею конца своей жизни – губернатору Лоу.
На самом деле до самого конца Наполеон не терял чувства юмора. «Я не боюсь умирать, – заметил он. – Единственное, что меня беспокоит, – как бы англичане не вздумали забальзамировать мое тело и положить его под Вестминстером».
К концу апреля у него был бред, его рвало массами, похожими на кофейную гущу, – как мы теперь знаем, это признак желудочно-кишечного кровотечения. Периодически император впадал в кому.
26 апреля ему привиделась любимая Жозефина, которая умерла семью годами ранее от пневмонии. «Она сказала, что мы скоро встретимся, – сказал Наполеон, – и больше уже не будем расставаться, она сказала мне, неужели вы ее не видели?»
В ночь на 4 мая он бормотал что-то в бреду о Франции, об армии, о Жозефине, а на следующий день впал в кому и умер в возрасте пятидесяти одного года.
Луи Маршан, верный камердинер императора, последовавший за ним на остров и бывший рядом каждый день, обмыл тело одеколоном и вместе с двумя помощниками перенес Наполеона на стол в бильярдной, где он имел привычку изучать карты.
Это было, возможно, самое важное вскрытие из всех, которые проводились когда-либо. В три часа дня доктор Антоммарчи провел его в присутствии семи других хирургов, британцев и десяти французов – последователей Наполеона.
Вот что значится в отчете: «В дюйме от привратника была обнаружена язва, прорвавшаяся в слизистую оболочку желудка, шириной в мизинец. Внутренняя поверхность желудка представляла собой опухолевые массы со скиррозными (плотными) озлокачествляющимися участками – это особенно заметно вблизи привратника… почти целиком желудок наполнен массами, напоминающими по консистенции кофейную гущу…»
За несколько месяцев до смерти у Наполеона открылась язва, образовав дыру, в которую можно было просунуть палец. Однако печень прилепилась к желудку, словно пробка, не позволяя желудочным кислотам попасть в брюшную полость и убить его в течение нескольких часов, как это было за полтора столетия до того с Генриеттой Орлеанской. Хотя разрыв и был запечатан, язва переросла в рак. Современные исследования показали, что необработанные язвы желудка становятся злокачественными примерно в 6–9 процентах случаев.
Наполеона похоронили на его любимом месте на острове – в тихой роще, но в 1840 году эксгумировали, собираясь перевезти во Францию. Как ни странно, хоть мундир и истлел, но само тело императора сохранилось прекрасно, будто он спал. Многие сочли это признаком отравления мышьяком.
В 1960-х годах шведский дантист и поклонник Наполеона доктор Стэн Форшуфвуд, изучая ход болезни императора, распознал у него двадцать два из тридцати симптомов отравления мышьяком. Хотя французы с большой неохотой отнеслись к мысли поднять тридцать пять тонн полированного порфира, скрывавшего тело императора в парижском Доме инвалидов, и подвергнуть останки анализу, Форшуфвуд обнаружил множество прядей волос, сохранившихся со времен пребывания императора на острове Святой Елены. На протяжении многих лет подчиненные Наполеона, местные жители и гости умоляли передать их им. По смерти императора камердинер Маршан побрил его и сделал множество подарков из волос Наполеона.
Доктор Форшуфвуд получил пряди из различных источников и подверг их анализу, который выявил содержание мышьяка, превышающего норму в сотни раз, что, по мысли ученого, доказывало отравление. Однако со времени исследований Форшуфвуда волосы Наполеона времен острова Святой Елены неоднократно тестировали различные исследовательские институты по всему миру, сравнивая данные с анализом других прядей, состриженных на более ранних этапах жизни (вплоть до детства на Корсике). Уровень мышьяка в крови императора всегда был примерно в сто раз выше нормы, как и у его жены Жозефины и сына Наполеона II.
Жена и сын, возможно, принимали лекарства на основе мышьяка, а Жозефина еще и пользовалась косметикой, содержащей этот тяжелый металл. Наполеон же держался от врачей подальше. Он был приверженцем гигиены и, возможно, с детства использовал тоник на основе мышьяка, дабы предотвратить появление вшей. Любопытно, что в годы жизни на острове содержание мышьяка в его крови не выросло, хотя он и присутствовал в заплесневелых обоях, и любой сквозняк взметал в воздух мышьяковую пыль.
В последние мучительные месяцы жизни Наполеон задавался вопросом: погрузится ли Европа без него в сокрушительный ужас прошлого или же прогресс и свобода, которые он привнес, останутся в том или ином виде? Неужели народ, привыкший к равенству, так легко откажется от него в пользу вернувшейся монархии? Как показали революции последующих десятилетий, это было не так. Самое большое наследство Наполеона – это его Кодекс, один из немногих документов, оказавших огромное влияние на весь мир.
Часть 3Отравления в истории нового и новейшего времени
Глава двадцать третьяНаучные достижения Викторианской эпохи
После смерти Наполеона в 1821 году подозрения в отравлении королей понемногу сошли на нет, в том числе и потому, что число королей сократилось. В Англии после 1689 года, а в других европейских странах после Наполеона у королей уже не осталось привилегии одним щелчком пальцев повелеть отправить человека на плаху. Они не могли повышать налоги и тратить казенные деньги на войны по прихоти. Короли больше не правили. Теперь у руля стояла конституционная монархия, в которой основная власть принадлежала парламенту.
Кроме того, достижения в области создания медицинского оборудования помогали определить, чем болел человек, а также отчего он умер. Большая часть нынешнего врачебного инструментария – изобретения относительно недавние. Первый стетоскоп появился в 1816 году благодаря парижскому врачу Рене Теофилю Гиацинту Лаэннеку, причем из соображений не столько науки, сколько приличия. Он считал сердцебиение, используя исключительно свои руки, но однажды к нему пришла пациентка – симпатичная девочка-подросток с большой грудью. Учитывая интимность обстановки, Рене предпочел свернуть лист бумаги, чтобы послушать сердце, и был поражен тем, насколько это улучшило слух. В конце концов, он спроектировал длинную деревянную трубку, которую прикладывал к уху, а в 1851 году ирландский врач Артур Лиред создал стетоскоп для двух ушей.
Хотя придворные врачи и понимали, как важно определять температуру для понимания течения болезни, у них не было соответствующих инструментов. В 1612 году венецианский врач с весьма нарциссическим именем Санторио Санторио изобрел термометр, который нужно было вкладывать в рот пациенту. Однако изобретение было громоздким, ненадежным и требовалась вечность, чтобы он уловил температуру. Только в 1867 году английский врач сэр Томас Олбут создал надежный и точный термометр – шесть дюймов в длину, меряет температуру за пять минут.
До книги Уильяма Гарвея «О движении сердца и крови» (On the Motion of the Heart and Blood), изданной в 1628 году, никто толком не понимал кровообращение. По иронии судьбы, потрясающее открытие о том, что сердце перекачивает кровь в мозг и по всему телу, почти разрушило карьеру Гарвея. Люди смеялись над ним на улицах, на его лекции в Лондоне перестали приходить. Хотя постепенно теории Гарвея начали принимать, но измерение кровяного давления оставалось невозможным до 1867 года, когда австрийский врач Самуэль Зигфрид Карл фон Баш изобрел сфигмоманометр – первый тонометр.
Кроме того, химия (которая веками была частью алхимии с ее фокусами и магией) выделилась в отдельную ветвь науки. Начиная с середины XVIII века ученые разработали ряд тестов для определения содержания мышьяка, хотя некоторые были весьма ненадежны (в зависимости от того, какие еще вещества присутствовали в образце).
В 1833 году британский химик Джеймс Марш исследовал человеческие органы и остатки кофе в ходе суда над Джоном Бодлом, которого обвиняли в том, что он отравил скупого и отвратительного по характеру деда, дабы забрать наследство. Аптекарь подтвердил, что продал Бодлу белый мышьяк.
Марш провел обычный тест: размял образец тканей из органов мертвеца и остатки кофе и пропустил через них пузырящийся сероводородный газ. В результате образовался желтый осадок, сульфид мышьяка, что подтверждало теорию об отравлении. Однако к тому времени, как Марш давал показания в суде, осадок размыло, и в качестве доказательства он использоваться не мог. Сомнение было истолковано в пользу обвиняемого.