Из молчуньи я стала еще и подпольщицей.
Внезапно я поняла, что сижу у себя на кухне в Париже, в самом сердце враждебного мира, где выкроила себе крошечное тайное убежище, которое никогда не покидаю, — сижу и плачу, а на меня сочувственно смотрит, держит за руку и ласково поглаживает маленькая девочка. Поняла, что обо всем рассказала — о Лизетте, о своей матери, о дожде, о растоптанной красоте, а главное, о злой судьбе, которая посылает возжелавшим заново родиться мертвым матерям мертворожденных младенцев. Я плакала горько и неудержимо, рыдала вовсю, но вместе со смущением чувствовала необъяснимое счастье оттого, что взгляд Паломы, суровый и отчужденный, все теплел и теплел, согревая мои безутешные слезы.
— Господи! — сказала я, немного успокоившись. — Прости, Палома, я такая глупая!
— А знаете, мадам Мишель, — сказала она в ответ, — благодаря вам у меня появилась надежда.
— Надежда? — переспросила я, трагически всхлипывая.
— Да, — сказала Палома. — Теперь я думаю, что переломить судьбу все-таки возможно.
Мы просидели с Паломой довольно долго, держались за руки и молчали. У меня появился друг — добрая двенадцатилетняя душа, и я испытывала к Паломе горячую благодарность, хоть и понимала всю несуразность своей привязанности, и все же, при всей впечатляющей разнице в возрасте, положении, житейских обстоятельствах, мы с ней были друзьями.
Когда Соланж Жосс пришла за дочерью, мы с Паломой заговорщицки, как закадычные подружки, переглянулись и распростились, уверенные, что скоро увидимся вновь. Дверь за ними закрылась, я уселась в кресло перед телевизором, положила руку на грудь, послушала, как бьется сердце, и себе на удивление громко произнесла: может, это и значит — жить.
Глубокая мысль № 15
Хочешь помочь себе —
Помогай другим
И смейся или плачь
Над счастливым поворотом судьбы
Знаете что? Боюсь, не упустила ли я чего-то… Бывает же, что кто-то попал в дурное общество, а потом встретил хорошего человека и понял, что жить можно и по-другому… Дурное общество — мама, Коломба, папа и все их знакомые. Но сегодня я узнала по-настоящему хорошего человека. Мадам Мишель рассказала мне о своей душевной травме: она избегает Какуро, потому что на нее угнетающе подействовала смерть сестры, Лизетты, которую соблазнил и бросил богатый папенькин сынок. И с тех пор ее главным жизненным правилом стало: не имей дела с богатыми, если не хочешь умереть.
Я слушала мадам Мишель и думала: что оказалось тяжелее для ее психики — смерть обманутой сестры или ее последствия: постоянный страх оказаться на ее месте и так же погибнуть? Смерть сестры мадам Мишель пережила, а вот сможет ли она справиться с собственным страхом?
Но я поняла и другую, очень важную вещь, я почувствовала… Стоило мне заговорить о том, что я почувствовала, как на глазах выступили слезы, пришлось отложить ручку и немного поплакать. Ну так вот, слушая мадам Мишель, видя, как она плачет, а главное, с каким облегчением открывает мне душу, я поняла: мне плохо оттого, что я не могу помочь своим близким. Поняла, что сержусь на маму, папу и в особенности на Коломбу, потому что не могу быть им полезна, ничего не могу для них сделать. Их болезнь зашла слишком далеко, а у меня слишком мало сил. Все симптомы налицо, я вижу их, но как лечить, не знаю и от этого болею точно так же, как они, сама того не замечая. А когда я держала за руку мадам Мишель, то почувствовала эту свою болезнь. Наказывая тех, кого я не в силах исцелить, я никогда не вылечусь сама — вот это точно. Может, имеет смысл еще раз хорошенько подумать о пожаре и самоубийстве. Если честно, то не так уж мне хочется умереть, а вот увидеться с мадам Мишель и с Какуро очень хочется. Да, и еще с Йоко, его внучатой племянницей, чью судьбу не угадаешь. И попросить у них помощи. Конечно, я не собираюсь являться и вопить: help me, спасите маленькую девочку от самоубийства! Но я готова принять помощь других людей, ведь я на самом деле маленькая девочка, и мне на самом деле плохо, а мои семь пядей во лбу ничего не меняют. Несчастная маленькая девочка в свой самый горький час встретила хороших, добрых людей. Так разве может она упустить счастливый шанс?
Уф. Что-то я запуталась. То, что рассказала мадам Мишель, — настоящая трагедия. А то, что на свете есть хорошие люди, — настоящая радость. Но как тут радоваться, когда существует такой ужас? Люди живут и умирают под дождем. Голова идет кругом. Но мне вдруг показалось, что я нашла свое призвание. Подумала, что вылечусь, если буду помогать другим, тем, кого еще можно вылечить, кого можно еще спасти, вместо того чтобы умирать, оттого что не могу вернуть к жизни обреченных. Что же, стать врачом? Или писателем? Ведь между ними есть что-то общее?
Но сколько на каждую мадам Мишель разных Коломб и Тиберов!..
13По кругам ада
Палома ушла потрясенная до глубины души, а я долго-долго тихо сидела в кресле.
Потом набралась мужества, крепко взяла себя в руки и позвонила Какуро Одзу.
На втором гудке трубку снял Поль Н’Гиен.
— Здравствуйте, здравствуйте, мадам Мишель, — приветливо поздоровался он. — Чем могу быть полезен?
— Мне бы хотелось поговорить с Какуро, — сказала я.
— Его, к сожалению, нет дома. Если хотите, он позвонит вам сразу же, как только вернется.
— Нет, спасибо. — Я даже обрадовалась, что могу воспользоваться посредником. — Будьте добры, передайте ему, что, если он не передумал, я буду рада поужинать с ним завтра вечером.
— С удовольствием передам.
Я повесила трубку и снова рухнула в кресло, в голове роились сумбурные, но, как ни странно, приятные мысли. Так прошел целый час.
— Пахнет у вас не слишком аппетитно, — произнес позади меня мягкий мужской голос. — И никак нельзя это устранить?
Я оглянулась и увидела красивого юношу в новенькой джинсовой куртке, с темными растрепанными волосами и большими ласковыми глазами кокер-спаниеля. Он так тихо отворил дверь, что я даже не услышала.
— Жан? Жан Артанс? — изумленно проговорила я, не веря собственным глазам.
— Он самый. — Он, как раньше, склонил голову к плечу.
Но этот жест — единственное, что оставалось в нем общего с изможденным душой и телом парнем-наркоманом. Жан Артанс, еще недавно стоявший на краю могилы, теперь, похоже, надумал воскреснуть.
— Вы великолепно выглядите! — воскликнула я, улыбаясь во всю ширь.
Он тоже улыбнулся:
— Добрый день, мадам Мишель! Очень рад вас видеть. Вам так очень к лицу, — добавил он, показав на мою прическу.
— Спасибо, — отозвалась я. — А вы к нам за каким делом? Хотите чашечку чая?
— Ну-у, — начал он с былой неуверенностью, но тут же согласился, — конечно, с удовольствием.
Я принялась готовить чай, а он уселся на стул и с изумлением уставился на Льва.
— Неужели он и раньше был таким толстущим? — спросил он без всякой задней мысли.
— Да, — кивнула я, — он у меня не спортсмен.
— А это не от него так скверно пахнет? — Жан брезгливо сморщил нос.
— Нет, что вы! — успокоила я его. — Запах знаете ли, сантехнического свойства.
— Вы, наверное, здорово удивились, что я вот так запросто взял и зашел к вам, — сказал он. — Тем более что не так уж часто мы с вами болтали. Я вообще был тогда не слишком разговорчив. Я имею в виду, когда был жив отец.
— Я очень рада, что вы пришли, — ответила я. — А еще больше рада, что вы так хорошо выглядите, — от души сказала я.
— Ага, — согласился он. — Я вернулся черт знает откуда…
И мы оба отпили по глоточку душистого обжигающего чая.
— Теперь я вылечился. Надеюсь, окончательно вылечился, если бывает что-то окончательное на свете, — сказал он. — Во всяком случае, сейчас никаких наркотиков. И еще я встретил девушку, такую… такую… просто потрясающую девушку! — Глаза у него засветились, и он даже всхлипнул. — И работенку себе приискал неплохую.
— А чем вы занимаетесь? — поинтересовалась я.
— Работаю в магазине яхтового оборудование.
— Моторы, запчасти? — уточнила я.
— Ага, в общем, дело что надо. Как будто сам катаешься по всему свету. Парни, которые к нам приходят, толкуют о своих посудинах, о разных морях — с одного приехали, на другое собираются. Мне это по душе, и вообще, знаете, я люблю работать.
— А в чем конкретно заключается ваша работа?
— Ну, пока делаю что придется, то за прилавком, то на доставке, но со временем подучусь и буду профи. Мне и теперь поручают кое-что интересное: наладить паруса, ванты, поправить такелаж.
Чувствуете поэзию моря? Ванты, такелаж — это вам не какие-нибудь сухопутные лесенки и канаты. А если вы не чувствительны к таким лексическим тонкостям, то, умоляю вас, научитесь хотя бы расставлять запятые.
— Вы тоже, надо сказать, в хорошей форме, — прибавил он, приветливо глядя на меня.
— Правда? Что ж, и у меня произошли кое-какие перемены, и это мне, кажется, пошло на пользу.
— Вообще-то, — снова заговорил Жан, — я пришел сюда не для того, чтобы повидаться с соседями или на старую квартиру посмотреть. Я даже не был уверен, узнают ли меня тут. Удостоверение личности прихватил на тот случай, если и вы меня не узнаете. Пришел потому, что никак не могу вспомнить одну очень важную вещь, которая мне помогала, даже когда я был болен и когда выздоравливал тоже.
— И я могу быть вам полезной?
— Можете. Потому что как раз вы и сказали мне, как называются эти цветы. Знаете, те, что растут вон там, на клумбе. — Он ткнул пальцем в глубину двора. — Такие небольшие красивые цветы, белые и красные. Мне кажется, вы их и посадили? Помните, однажды я спросил вас, как они называются, вы ответили, но у меня тогда ничего в голове не держалось. А думать про эти цветы я думал, сам не знаю почему. Они очень красивые, и вот, когда мне было плохо, я вспоминал про них, и мне становилось лучше. А тут я как раз проходил неподалеку и подумал: зайду-ка и спрошу мадам Мишель, что же это за цветы.