Уж не в родстве ли с нами ты, мой гость?
Я б рад сказать; но верны ль дев уста?
Они мне верны; тайны не нарушат.
Коль так, отдай мне урну,[44] все узнаешь.
О нет, молю! Не отнимай ее!
Дай веру слову! Нет обмана в нем.
О, не лишай меня моей отрады!
Оставь же урну!
Милый мой Орест,
1210 И прах твой у меня хотят отнять!
Без слов зловещих! Ты скорбеть не вправе.
Скорбеть не вправе о погибшем брате?
Не след тебе так называть его!
Мне, что утехи лишена последней?
Не лишена ты; урна не твоя!
Но я в ней прах Ореста обнимаю!
Да не Ореста! То молва одна.
Где ж бедному насыпали курган?
Нигде. Живым не надобен курган.
Что ты сказал?
Святую правду, верь.
1220 Он жив, мой сокол?
Если жив я сам.
Ты — ты — Орест?
(показывая ей свой перстень)
Печать отца ты знаешь?
Взгляни, проверь, сказал ли правду я!
О день восторга!
Да, восторга, верю.
О голос милый!
Ты узнала брата?
(обнимая его)
В моих руках?
В твоих руках навек!
Подруги милые, гражданки-девы,
Здесь, здесь Орест! Уловкой смерть была —
Уловкой той же возвращен он жизни.
1230 Да, милая! И от прибоя счастья
С очей росится радости слеза.
Пришел, пришел!
О родная кровь, дорогой мой брат,
Ты пришел, нашел
Ты здесь, ты видишь ту, кого желал!
Я здесь, но ты храни молчанье, жди!
Молчанье?
Так лучше: в доме нас услышать могут!
Артемидою, вечной девою,
1240 Не боюсь, клянусь, этих в доме жен,[45]
Матери-земли бесполезной ноши!
Смотри! И жен рукою смерть разит:
Сама ты знаешь — опыт не забыла.
О лютой скорби песнь!
Ах, напомнил ты незабвенную,
1250 Незаживную рода Атридов рану!
И это знаю. Пусть настанет час,
И все мы вспомним — всю кручину дома.
О каждый час,
Каждый час теперь речь о ней ведет;
Правда так велит.
Теперь, теперь блеснула воля мне!
Блеснула, знаю; так храни ж ее!
Но как же?
Уйми речей до времени поток!
1260 Ярким светом ты предо мной стоишь,
Мне ль молчанья мглой омрачить его?
Уж надежда мне больше не светила!
О радость без конца!
Коль сам бог сюда нам тебя послал, —
1270 Твой возврат ко мне диво превыше дива!
Мне жаль перечить радости твоей,
Но подчиняться ей сверх меры — страшно.
Столько долгих дней я ждала тебя;
Путь желанный свой совершил ты ныне!
Ты застал меня в горе горестном:
О, не будь жесток!
Я, жесток, сестра?
Не лишай меня радости моей.
И другим того не простил бы я!
1280 Так согласен ты?
Нет сомнения.
(к Хору)
О подруги мои!
Не надеялась этот голос я
Услыхать хоть раз, — и услышала!
Все же и тогда чрез уста мои
Не прорвался крик неумеренный.
(к Оресту)
Ты со мной теперь, ликом ласковым
Упиваюсь я — этой радости
Не забыть уж мне в самом горьком горе!
Теперь оставь речей избыток долгих,
Не говори, как мать тебя терзает,
1290 Ни, как Эгисф безумною рукою
Крошит, роняет, по ветру разносит
Отца наследье; за такою речью
Призыв минуты упустили б мы.
Ты ж мне скажи, что мне для дела нужно:
Куда явиться, где нам скрыть себя,
Чтоб смех врагов навеки онемел?
. . . . .
Затем одно.[47] Нам в дом войти придется:
Блюди ж себя, чтоб радости печать
Нас на лице не выдала твоем.
Нет, точно правда весть о том ударе,
Скорби и плачь; а как блеснет удача —
1300 Тогда и смеху волю мы дадим.
О брат мой, все, что важным ты считаешь
И мне закон: ведь от тебя я радость
В дар получила; вся она — твоя.
Я и великой выгоды своей
Не окуплю малейшим огорченьем
Твоим, мой милый; недостойной службой
То было б богу, что возносит нас.
Дела же наши сам ты знаешь; слышал,
Что нет Эгисфа во дворце, что дома
Лишь мать одна; она же не увидит
1310 Улыбки счастья на устах моих.
Живуч старинной ненависти след;
К тому же слезы — радостные, правда —
С того мгновенья, как открылся ты,
С очей моих струятся неустанно,
И как им не струиться! Ведь в одном
Пришествии предстал ты предо мною
И мертвым и живым. Такое чудо
Ты совершил, что если бы отец
К нам вдруг явился — я б не удивилась,
Не отказала бы глазам в доверье!
И вот ты здесь, желанный кончен путь —
Отныне ты мне повелитель. Я же,