Электрические методы обогащения. Правдивая история о виртуальных амебах, современном инновационном предпринимательстве и прочей ерунде типа любви и смысла жизни — страница 14 из 18

Прочая ерунда

Жизнь 2.0

При повышенном напряжении на острых краях, углах иногда наблюдается корона… Наличие короны в этих местах указывает лишь на непродуманность конструкции или на неряшливое ее выполнение.

Думаешь, мы все правильно делаем?

– Ты думаешь, мы все правильно делаем?

– Откуда мне знать, детка… Мы делаем так, как велит нам сердце.

– Мне казалось, что несколько минут назад ты думал другим местом…

– Тебе не понравилось?

– Мне очень понравилось. Ты такой страстный. Но… Ты же понимаешь, это все как-то очень неожиданно. И как-то неправильно. Аяна… тебя ждет. Санчес в больнице. Его брат сумасшедший на меня тут накинулся ни с того ни с сего. А мы… здесь…

– У тебя была возможность сказать «нет».

– Я не перекладываю на тебя ответственность. И не жалею. Я сама этого хотела, причем давно уже… Я просто пытаюсь разобраться, как мы должны теперь поступить?

– Тебе обязательно все раскладывать по полочкам, сортировать и анализировать? Нельзя просто насладиться моментом?

– Нечего дурачка из себя строить. Ты сам – такой же. Ты – холодный и расчетливый, ничего не сделаешь просто так. Тебе говорили, что у тебя взгляд человека, который ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего. Как у Джеймса Бонда.

– Тебя это заводит?

– Еще как…

Некоторое время в комнате были слышны только шорох простыней и легкие стоны.

– Хорошо, солнышко, со мной мы разобрались. Расскажи теперь, что нужно тебе?

– Я хочу быть счастливой.

– Неплохо для начала, и что тебе для этого нужно?

– Ты.

– Просто и со вкусом. И что – больше совсем ничего? Типа, с милым рай и в шалаше?

– К такому человеку, как ты, все остальное приложится…

– Пока что ко мне приложилась ты. Дай-ка руку выну, затекла…

– Дурачок, это пока. Из тебя вырастет достойный представитель для рейтинга Forbes, если не зазнаешься. Тебя нужно поддержать и подтолкнуть, что ли.

– Куда? В пропасть?

– На Олимп, красавчик.

– Мне даже интересно, давай-ка потренируемся, как ты будешь это делать… Можешь вот здесь… Так… Только очень-очень нежно.

На несколько минут в темной комнате воцарилась полная тишина. Постепенно ее заполнило громкое учащенное дыхание и, наконец, яростный, какой-то почти обезьяний хриплый визг. Когда он иссяк, Димыч включил свет. Полина лежала с разметавшимися по подушке волосами и утомленно-счастливой улыбкой:

– Можно тебя кое о чем спросить?

– Ты же все равно спросишь…

– Аяна…

– Что Аяна?

– Как она… ну… в постели?

«Пусти козла в огород…» – подумал Димыч.

– Девочка моя, мне кажется, ты слишком круто взяла для первого-то свидания.

– То есть третий оргазм – это нормально для первого свидания? А поговорить – это уже «круто взяла»?

– Ну хорошо. Она… другая.

– ?

– Страстная, горячая – да. Выдумщица та еще. С ней интересно, тепло и уютно. Но нет искры. Она когда разгорячится, то в себя уходит, смотрит куда-то глубоко внутрь собственной души, и ты ей при этом совсем не нужен. Чувствуешь себя силиконовым аксессуаром… А почему ты интересуешься, позволь спросить?

– Я когда вижу ее, то часто думаю – вот если у тебя папа такой богатый и знаменитый и тебе никогда в жизни не надо работать, не надо унижаться, карабкаться куда-то, что-то кому-то доказывать… Как ты себя чувствуешь? Чем живешь? Что тебя заставляет вставать утром, чистить зубы, улыбаться прохожим на улице… Секс должен быть в этом случае особенно яркий, ведь ты ни о чем не думаешь – только о собственном удовольствии. А может, наоборот – надоедает все, аппетит пропадает. Тогда ведь вообще конец всему?

– Ты не обижайся, солнышко, но, по-моему, ты помешалась на деньгах.

– Это почему ты так решил?

– Потому что ты мир делишь на тех, у кого много денег, и на всех остальных. Как будто у них небо голубее или секс ярче. При этом сама боишься, что не сможешь быть счастливой в том мире, где на тебя вдруг свалится пара миллионов долларов. Ерунда все это…

– Во-первых, пары миллионов не хватит. Одна квартира нормальная в Москве на пару миллионов потянет, не меньше. Во-вторых, посмотри на себя. Есть там искра у тебя или нет, но ты сам преспокойно спишь с приданым в сотню миллионов.

– Какие у тебя, оказывается, зубки-то остренькие. А с виду такая тихоня, отличница-комсомолка. А ведь Аяша подружкой своей тебя считает. Не стыдно тебе?

– Дим, прости. Ты что, обиделся? За Аянку? Да я же за нее любому ближнему трахею выкушу. Она мне как сестра. Я за нее как раз переживаю, наивная она, не для этой планеты слеплена или не для этого времени… Правда, не дуйся. Я не то хотела сказать…

– И что же ты хотела сказать?

– А то я хотела сказать, дорогой ты мой, что тебе не нужна такая женщина. Галочку поставил, самолюбие свое мужское потешил, можно дальше двигаться. И деньги тебе чужие – шальные и неподконтрольные – тоже не нужны! Не будет тебе счастья от приданого, если к нему прилагается такой тесть и все их замороченное семейство. Ты свой миллиард сам заработаешь. Играючи. Если возьмешься по-мужски… А нужна тебе для этого, ненаглядный ты мой, женщина сильная и жизнеспособная. Чтобы по работе поддержала, советом и добрым словом помогла, чтобы детей наплодила крепких и пригодных к жизни. И чтобы предана была беззаветно и безусловно. А кого ты при этом драть будешь – исключительно твое мужское право выбирать…

– И с какой же стороны нужно браться за этот миллиард?

– Вот здесь. Да, да. Вот так. Держись за меня. Я, я тебе нужна. Таких больше нет на свете. Не производят. Сейчас не возьмешь – всю жизнь жалеть будешь, маяться. Да, да. На всю жизнь…

– Помолчи, Поля. На рекорд иду, сконцентрироваться надо.

Новая жизнь «Большого аквариума»

Не только спокойно переносить одиночество, но и получать от него истинное удовольствие – такой великий дар Санчес унаследовал от длинной цепочки своих ученых интровертных предков. Это помогло ему адаптироваться к новой жизни неожиданно легко. Тем более что, по сути, она не сильно отличалась от московской. За те двадцать четыре часа, что планета неспешно оборачивалась вокруг своей оси, он успевал провести девять часов в кровати, двенадцать – за компьютером. Оставшихся трех часов едва хватало на питание, основы личной гигиены, общую физическую подготовку и неизбежные общественные ритуалы. Разве что редкие в Москве «выходы в свет» субботними вечерами здесь стали еженедельными. Ночная жизнь на Бали отличалась от московской – в лучших ночных клубах он мог чувствовать себя равноправным участником тусовки. Научившись игнорировать восхищенные взгляды низкорослых страшненьких индонезиек и откровенно призывный пьяный блеск в глазах красноносых белобрысых хохлушек, он с задорной легкостью выискивал в толпе интересных собеседников, веселых собутыльников и приятных любовниц.

Еще можно было разнообразить свою жизнь спонтанными выездами на море в обеденный перерыв, когда, упершись лбом в сложную проблему, Санчес вдруг осознавал, что сидит не в центре огромного пыльного и холодного континента, а на тропическом острове.

В остальном рабочий ритм не отличался разнообразием. Обычно до обеда Санчес и Джош возились со своей системой бронирования. При этом они особо не напрягались. После обеда, когда жара и ливни сводили к нулю деловую активность в офисе, Джош уходил – либо отсыпаться после ночных рейвов, либо на свидание со своей местной девушкой. Санчес же уединялся в своем офисе на третьем этаже, включал кондиционер – не столько для себя, сколько для техники, которая еще больше, чем он, не любила постоянной высокой влажности, и погружался в разбор цифровых архивов.

За несколько дней он поднял на своих компьютерах урезанную версию «ИРА» из тех, что ставили клиентам под заказ. Она могла анализировать данные силами уже существующих «кастрированных», не способных к мутациям амеб.

Разобрался он и в сложном биологическом классификаторе хранилища ДНК. Коды цифровых ДНК были небольшими по размеру, но их разнообразие представлялось Санчесу просто чудовищным. Миллиарды видов умещались на флешке в 32 ГБ.

Не имея достаточных вычислительных ресурсов и соответствующей квалификации, чтобы запустить у себя дальнейшую эволюцию, Санчес залез в «Большой аквариум» дата-центра Lab34. За несколько последних месяцев «Аквариум» совсем зарос, процессы в нем больше напоминали экспансию сорняков, чем направленную эволюцию. Появилось множество хищников, уничтожающих чужие информационные рифы. Возникли новые виды, которые производили бессмысленный шум и генерировали случайные мусорные данные. Но система исправно работала, несколько сотен процессоров двадцать четыре часа в сутки создавали питательную среду для удивительных и странных тварей, которые плодились и размножались в потоке информации, получаемой из всех доступных источников…

Санчес решил потренироваться в поисковых запросах. «ИРЕ» можно было задать запрос по любой сущности – обозначить ключевое слово, ссылку, образ – и получить визуальную картину смысловых связей и зависимостей для этой сущности. Однако язык запросов, разработанный Гришей, оказался сложным и запутанным. А конечная картина, визуализированная художественным гением Гретты, хоть и была в целом понятной с первого взгляда, но любой детальный анализ или интерпретация полученных данных требовали огромных усилий, ведь нужно было исследовать не типовой график или таблицу, а живой организм. Общая картина могла измениться за ночь или в результате эволюции виртуальных организмов, или вследствие поступления новых данных. Даже если при этом суть отображенных закономерностей не менялась, картина требовала нового осмысления. Для того чтобы во всем этом разобраться, нужно было натренировать глаз, чтобы замечать и понимать сами механизмы жизнедеятельности амеб, их социальную логику.

Он набрал «Александр Санин», отсеял однофамильцев… И остолбенел. Перед ним был не просто его собственный образ. Он увидел структурированный психологический и социальный портрет. По полноте информации это было равноценно нескольким сеансам с опытным дорогим психоаналитиком. Образ был построен на догадках и логических заключениях амеб, на анализе десятков тысяч литературных героев и биографий живых людей, на мнениях и ощущениях, высказанных миллионами людей в форумах и блогах… Но он был пугающе точным. Санчес как будто увидел свою душу, препарированную, вывернутую наизнанку. Отдельные факты не сходились с действительностью, но на общий портрет это сильно не влияло.

Разные ниточки цветовых связей вели к человеческим достоинствам – которыми он в себе гордился, и к порокам – которых он так стыдился. Многое из того, что амебы собрали о нем, Санчес никогда бы в жизни не раскрыл никому из своих даже самых близких знакомых.

Новостные статьи, записи в блогах, электронная переписка, комментарии друзей в социальных сетях – все это бездушные амебы сводили в единый взаимосвязанный образ, после чего сравнивали и соотносили полученную информацию с тысячелетними знаниями человечества, собранными в литературе, науке, искусстве. Все эти знания были открыты и теоретически доступны людям в онлайн-библиотеках, но ни одна живая душа не была бы способна проделать такую титаническую сравнительно-аналитическую работу с точностью и скоростью миллионов виртуальных амеб…

Санчес долго разглядывал образ собственной электронной души, любуясь и волнуясь одновременно. Потом спохватился и торопливо огородил свой участок от посторонних глаз «забором». Такую функцию обеспечил в свое время Гриша, опасаясь, что закономерности, найденные «ИРОЙ», иногда будут опасны или противозаконны.

Обеспечив защиту своему «огороду», он тут же, обуреваемый любопытством, как любой нормальный человек, полез в чужие…

Информация о Грише также оказалась закрыта приватным «забором». Неудивительно. Значит, он уже побывал здесь, нашел интересную возможность разглядывать чужие нагие души и стыдливо прикрыл собственную наготу. Умно. Конечно, нечестно, что он не сделал того же и для Санчеса. Хотя, с другой стороны… Если Гриша был уверен, что никто, кроме него и Санчеса, не сможет разобраться в специфике внутреннего языка запросов, то эта задача выглядела настоящим испытанием. Гриша увидит забор вокруг частной информации Санчеса и сразу поймет, что он тоже «в теме». Хорошая проверка «свой – чужой»! Или ловушка…

Ну-ка, кто здесь еще «свой»?

Из всех, кого Санчес проверил, только Гретта была защищена «забором». Скорее всего, опять же работа Гриши.

Димыч, Роби, Полина, Аяна – все предстали перед Санчесом с открытыми нараспашку душами, как препарированные лягушки в школьном кабинете биологии. Санчесу даже стало на минуту неловко вторгаться так глубоко в чужие души, но любопытство ученого на этот раз победило его интеллигентность и воспитание.

Был велик соблазн начать с Аяны, но он решил оставить ее «на сладкое». Начал с Димыча. В первую очередь Санчеса интересовал вопрос – насколько Димыч причастен к его отравлению и вообще к проблемам в их компании.

Конечно, «ИРА» была не настолько совершенна, чтобы выдавать четко сформулированную правдивую биографию человека. Амебы просто собирали все связи, которые были питательными для них, а следовательно – интересными для их живых прародителей.

При достаточной активности человека в Сети и, соответственно, при наличии качественных вводных данных для анализа «ИРА» могла сформировать хороший психологический портрет человека и, связав его с миллионами накопленных жизненных историй, додумать биографию изучаемого персонажа по принципам, сформулированным еще преподобным Байесом[72]. Пусть выдуманную, но вполне правдоподобную биографию. Там, где амебы не могли найти ответ на вопрос «Каким он был?», они заменяли его вопросом «Каким он мог бы быть?». Это работало, Санчес уже проверил на собственном примере.

Пусть «ИРА» не имела доступа непосредственно к файлам на компьютере изучаемого человека. Но в ее распоряжении были электронные письма, находившиеся в почтовых ящиках кого-то из десятков тысяч охваченных программой пользователей. Или его записи в социальных сетях. Нескольких писем, нескольких поверхностных отзывов о человеке в сочетании с информацией из официальных справочников и профилей на разных сайтах было достаточно, чтобы амебы начинали трудиться. Иногда портрет получался плоским и примитивным, если данные были скудными. Или попросту комичным, как у Эллочки-людоедки. Сложно было ожидать от «ИРЫ» чего-то большего, если она знает о человеке только то, что кто-то другой вскользь упомянул о нем как о «полном идиоте».

Потренировавшись на себе и удостоверившись, что для людей с хорошим объемом исходных данных «ИРА» дает очень точный результат, привирая только в цифрах и незначительных нюансах, Санчес начал выстраивать в воображении образы своих друзей. Или врагов? Чтобы ничего не упустить, он стал записывать итоговые варианты биографий. Для того чтобы понять мотивацию текущих и будущих поступков людей, информации должно быть более чем достаточно.

Первым результатом после долгих мучительных усилий стало «досье» на Димыча. Таких длинных литературных сочинений Санчес не писал со времен старшей школы. Он распечатал готовый документ и положил перед собой на стол. Прочитал:

Дмитрий Александрович Конов

Высокий и стройный, с прямыми правильными чертами лица, острым носом, волевым подбородком и выступающими скулами. Обладает очаровательной улыбкой с ровными белыми зубами. Глаза серые. Привлекателен для противоположного пола. Незаурядный ум. Математический склад ума. Природа наградила его острым языком – за словом в карман не полезет. Часто у него бывают приступы сильной головной боли, ночами его мучают кошмары – иногда вследствие этого он на несколько дней впадает в глубокую депрессию, злится, уходит в себя. Занимается активными видами спорта – гимнастика, самбо, бег на короткие дистанции.

Дима верит только в себя. У него две страсти: преуспеть в жизни и защитить свою мать от несправедливости. Он озлоблен на окружающий мир и готов биться до последнего за победу. Самоуверен, знает себе цену и осознает свой потенциал. Он может располагать к себе людей, а может и отталкивать, чем активно пользуется, не подпуская никого слишком близко. В его «внутренний круг» попадает только мама, и то он вынужден скрывать от нее многое, чтобы не ранить ее или не вызвать ее гнев. Он знает, что преступление может остаться безнаказанным, если оно совершено с благими намерениями (например, отомстить за предательство) и правильно подготовлено.

Дима очень внимательно следит за своей внешностью, боится потерять «товарный вид» или стать калекой – в драке или в результате несчастного случая. Боится потерять независимость и свободу, если «какая-нибудь очередная подружка» залетит от него и заставит жениться. Боится заразиться венерической болезнью. Поэтому очень внимательно следит за гигиеной и средствами контрацепции. Очень боится за свою мать, за то, что не успеет помочь ей и показать, какого хорошего сына она воспитала.

Дима родился 20 марта 1984 года в Заволжье Нижегородской области. Он рос без отца – тот ушел из семьи, когда Диме еще не исполнилось и двух лет, и объявился спустя долгие годы. У отца была новая семья в Нижнем Новгороде, двое детей, свой небольшой бизнес. Он приглашал Диму к себе, тот даже приезжал знакомиться со сводной семьей, и еще пару раз, пока учился в старших классах, но эти люди показались ему совершенно чужими, а отец – предателем. Он возненавидел отца за то, что тот бросил мать. Перебравшись в Москву, Дима пресек все контакты с отцом и с тех пор не желает о нем ничего слышать.

Мать Димы работала в бухгалтерии на заводе моторов в Заволжье и каждый день тратила почти три часа на дорогу. Сейчас на пенсии. Она человек несгибаемой воли, крепкая русская женщина, которая никогда не жалуется на жизнь, никогда не болеет («на это нет времени») и никогда не сомневается. Дима всегда восхищается ее стойкостью. На заре перестройки она ринулась в кооперативное движение, но попала в какую-то неприятную историю с налогами и получила условный срок. Теперь относится к любой предпринимательской деятельности крайне негативно, с сильным предубеждением.

В старших классах Дима фактически играл роль отца семейства – смотрел за домом, управлял финансами, принимал важные семейные решения.

Школьная жизнь на первых порах давалась ему очень сложно. Он плохо уживался в неблагополучной среде небольшой провинциальной школы в тяжелые постперестроечные времена. В школе всеми делами заправляли банды подростков, а еженедельные драки на дискотеках были главным развлечением молодежи. Дмитрия считали пай-мальчиком за его безупречный внешний вид и хорошую успеваемость, а потому часто били. Гордость не позволяла ему примкнуть к какой-либо банде, и он слыл «одиноким волком». В пятом классе мама подарила ему велосипед, но его отобрали заезжие хулиганы, жестоко избив Диму.

Он знал все фильмы про Джеймса Бонда и часто представлял себя таким супергероем – с лицензией на убийство и циничной улыбкой. Занялся боевыми искусствами, гимнастикой и вскоре уже мог постоять за себя в драке, хотя все равно предпочитал проводить вечера за книгами дома или в школьной библиотеке, а не на улице с мальчишками. Друзей у него практически не было.

В седьмом классе Дима нашел на улице кошелек с баснословным капиталом в двадцать тысяч рублей и решил, что это знак судьбы, шанс начать свой бизнес. Маме он рассказывать не стал, поскольку знал ее отношение к предпринимательству и боялся, что она заставит найти хозяина денег, чтобы вернуть кошелек. Он взял в компаньоны своего школьного товарища, но тот обманул его, выманил деньги, после чего натравил на Диму ребят из школьной банды. С тех пор Дима никому больше не доверял. Своему товарищу-предателю он подсыпал в кока-колу сильное сердечное средство из маминой аптечки – у того случился приступ, «скорая помощь» увезла его прямо из школы. Потом он долго лечился и перевелся в другую школу. Дима не рассчитывал на такой сильный эффект и очень испугался, что его обвинят в отравлении. Однако никто в школе даже не расследовал инцидент – дети каждый день травились клеем, автомобильным омывателем и другими химикатами.

К концу Диминой учебы в школе ситуация в городе немного изменилась: самые отъявленные хулиганы спились, стали наркоманами и сгинули. Экономика понемногу начала подниматься, заработали заводы, открылись магазины и многочисленные малые предприятия. Милиция снова стала следить за криминальной обстановкой и защищать окрепший бизнес. Бандитские разборки сошли на нет. В школе возникла новая мода – на образование, бизнес, саморазвитие. Появился компьютерный класс, спортзал. В этих условиях Дима, с его характером и умом, занял достойное место в школьной иерархии – вошел в совет школьного самоуправления, завоевал репутацию главного плейбоя района. Он рано стал мужчиной, для нескольких девушек был первым сексуальным партнером, но по-настоящему ни разу не влюблялся. У него было много товарищей, но ни одного друга – в каждом человеке он видел потенциального противника, готового в любой момент предать его. Дима мечтал вырваться из своего города, но теперь его мечты приобретали конкретные финансовые очертания – ему нужно было накопить достаточно денег для переезда в Москву и обучения там.

В одиннадцатом классе Дима увлекся популярным тогда нейролингвистическим программированием, стал изучать всевозможные техники воздействия на людей, принципы манипулирования сознанием. Участвовал в MLM-продаже различных биодобавок, волшебных пылесосов и прочих вещей. Благодаря чему получил бесценный коммерческий опыт и первые деньги – часть откладывал на свое обучение, все остальное отдавал маме.

Из множества доступных ему вариантов Дима выбрал физтех, потому что мечтал о собственном технологическом бизнесе – выпуске компонентов для автомобилей или еще каких-то деталей, которые могут покупать крупные государственные и оборонные предприятия. Он видел, какие деньги это приносило поставщикам завода, на котором работала его мать.

Первый год после поступления он провел в университетском общежитии в Долгопрудном, потом переехал в съемную квартиру – исключительно для того, чтобы перевезти в Москву маму.

Санчес надолго задумался, в первую очередь по поводу этой странной и неприятной истории с отравлением одноклассника. Он попытался найти в Сети еще какие-либо подтверждения. Должна же «ИРА» была откуда-то это взять? Но ничего не нашел.

С одной стороны, Санчес увидел образ мальчика, который отчаянно боролся за свое место под солнцем. Все, чего он уже добился, он сделал исключительно своими руками и головой. Несомненно, у него было все, чтобы стать успешным и богатым. С другой стороны, в нем было достаточно зла, чтобы превратить людей вокруг него в машины для достижения своих целей.

«Аяна… Интересно, она такая же?» – с болью подумал он. Может, для нее подобная роль будет вполне естественной? Что если она сама готова делать из окружающих людей автоматы для исполнения своих желаний? Тогда у них получится прекрасный союз!

Но Санчес медлил с составлением ее досье. Боялся разочароваться, подтвердив свои неприятные предположения.

Он сделал еще несколько коротеньких досье на Лену, Василия и Андрея – по ним было много информации, но ничего нового Санчес не узнал. Их портреты он и так уже достаточно четко представлял.

Роби

Досье на Роби потребовало отдельной большой работы. Информации было очень много, но при этом – столько противоречий! Санчес несколько раз исправлял полученный документ, удаляя из него части, которые казались ему слишком надуманными и недоказуемыми. С детством и юношеством все было достаточно понятно, но чем ближе Санчес приближался к сегодняшним дням в биографии Роби, тем больше находил пробелов или необъективных, сбивающих с толку связей, как будто искусственно подтянутых или сформированных из информационного шума.

Невысокого роста, щуплый, некрасивый, но обаятельный. Лицо изъедено перенесенной в детстве оспой, нос картошкой, травмирован после неудачного падения. Глаза черные, взгляд бегающий. Обладает привычкой постоянно щуриться и втягивать голову в плечи, чем часто неосознанно создает у собеседника ощущение недоверия. У него прекрасное чувство юмора, широкая искусственная улыбка. Всегда выглядит ухоженным и опрятным, имеет начищенные до блеска ботинки, безупречный маникюр, приятный легкий аромат духов и чистое дыхание. Бисексуален.

Роби родился в трудное время, многое пережил в детстве – две эмиграции, тяжелые отношения со старшим братом, непонимание в школе. Властный отец постоянно управлял его действиями и навязывал свою идеологию. Слабовольная мать тайно баловала. Недоверчив. Считает, что имеет моральное право обмануть, если это необходимо для того, чтобы преодолеть встречный обман. Люди находят его обаятельным, хотя часто считают неуверенным в себе и неискренним. Умеет и любит работать, но самостоятельно, без участия партнеров, так как трудно сходится с ними и быстро ссорится.

Умеет совершенно естественно и без смущения врать, хотя не любит прибегать к этому. Он многого боится: отца (даже после его смерти), разоблачения своей сексуальной ориентации, потери источников существования, любых болезней. Он очень работоспособен, может добиваться успехов в бизнесе, хорошо умеет продавать. Его считают полезным человеком, с которым можно иметь дело, но в доверительной беседе советуют не давать ему денег в долг. Большинство его клиентов берут взятки от него с легкой гримасой брезгливости на лице. Мужчины находят его интересным собеседником. Если у женщины, которая с ним только что разговаривала, спросить, что она думает о Роби, то, скорее всего, она спросит: «Какой Роби?».

Роберт родился в Житомире в 1969 году. Второй сын в семье украинских евреев после брата, который был старше него на пять лет. Младшая сестра умерла годовалым ребенком, когда Роберт был еще маленьким. Отец – успешный врач-стоматолог – имел нелегальную частную практику и по представлениям того времени хорошо зарабатывал. Мать числилась в регистратуре поликлиники, где работал отец, но фактически сидела с детьми. У них был большой собственный дом с фруктовым садом, автомобиль «Москвич». Знакомства отца позволяли доставать дефицитные товары и покупать продукты в партийном спецраспределителе.

Когда Роберту было семь лет, в городе поменялось партийное руководство, началась борьба с экономическими преступлениями. Отец попал под прицел ОБХСС. Чтобы избежать преследования, пришлось отдать практически все сбережения и спешно эмигрировать в Израиль. Это стало тяжелым испытанием для всех – на новом месте пришлось начинать все с нуля, жить впроголодь. Отец не имел возможности заниматься практикой по специальности без соответствующего подтверждения своего диплома, в его возрасте это было практически невозможно. Мать, не приспособленная к труду, впадала в постоянные депрессии. Старший брат незаметно превратился в трудного подростка, связался с бандой эмигрантов из СССР и постоянно находился под надзором полиции. Роберту было очень тяжело в школе – он чувствовал себя изгоем, представителем низшей расы. Несмотря на то что он быстрее всех в семье выучил язык и адаптировался, найти друзей он так и не смог. Ему постоянно доставалось – избивали сверстники в школе, время от времени поколачивал старший брат, за плохую успеваемость бил ремнем отец.

Через несколько лет семье пришлось снова переезжать – на этот раз в США. Старшему брату грозила служба в армии, что очень пугало мать. К тому же семья так и не смогла найти постоянный источник дохода.

В США семья Роберта поселилась в небольшом городке на юге штата Вашингтон, недалеко от побережья. Еврейская община помогла «беженцам из империи зла» обосноваться, отец буквально через год снова начал практиковать, хотя и полулегально. Роби очаровал царивший там свободный дух предпринимательства. То, за что в Союзе могли выгнать из школы, здесь учили на уроках!

В школе Роби пробовал себя в разных торговых операциях и к ее окончанию преуспел в мелких спекуляциях, чего нельзя было сказать об успеваемости. Его отношения со сверстниками были натянутыми. Он имел широкий круг знакомств, его приглашали на вечеринки, считали «полезным», но за глаза обзывали «жидом» и «гадюкой». Круг его более или менее близких приятелей состоял из бесполезных прихлебателей. С девушками у него совсем не клеились отношения – внешне он был слишком невзрачным, к тому же жеманные повадки противоположного пола его сильно раздражали.

Старший брат не обладал ни умом, ни талантами Роби, зато был редким здоровяком и забиякой. Он пил, баловался наркотиками, постоянно ввязывался в драки, возле него всегда крутились такие же дружки и шумные девицы, которые громко смеялись и сквернословили лучше любого мужика. Только неимоверными усилиями родителей брат смог окончить среднюю школу. Сразу после этого он сбежал из дома вместе с хиппи и давал знать о себе только упоминаниями в криминальных сводках и приходившими на его имя повестками.

Все родительское внимание переключилось на Роби – единственную гордость семьи. Он окончил школу с собственным капиталом в две тысячи долларов, сделанным на торговле популярными значками и бейсбольными карточками. Отец оплатил обучение сына в колледже и всячески поддерживал его предпринимательские опыты. Он часто повторял, что советская власть отняла у него возможность стать миллионером, но семейный талант передался младшему сыну и тот просто обязан реализовать его в полной мере. Он учил сына «крутиться, чтобы выживать», потому что «никому нельзя верить в этом мире, даже собственному отцу». Роби хотел идти по стопам отца и учиться медицине, но тот настоял на сфере продаж компьютеров и технологий. «Для врача у тебя рука слаба, сынок! Во всех журналах пишут, что будущее за технологиями. Там и деньги, и слава! Иди строить ракеты. Только под саму ракету не лезь – управляй издалека, из бункера. Покажи Советам, кто здесь хозяин, черт побери! А потом, глядишь, в России порядки поменяются, и ты им эти же ракеты продашь».

Роби закончил колледж с дипломом менеджера в области инжиниринга. На деньги отца он организовал небольшую студенческую компанию, которая продавала и обслуживала первые модели компьютеров. Дела шли очень хорошо – интерес к компьютерам был высок, знаний у людей не хватало. Они готовы были платить хорошие деньги за консультации по выбору, настройке и ремонту модной техники. Кумирами Роби в тот момент были Майкл Делл и Билл Гейтс, которые бросили учебу в колледже ради собственных компьютерных империй. Роби хотел поступить так же, но родители были непреклонны. Мать к тому моменту была очень слаба, практически не вставала с кресла, и Роби не решался хоть чем-то ее расстроить.

Уже на последнем курсе колледжа у Роби было все: красная спортивная машина, новомодный компьютер, широкий круг знакомств, уважаемые обществом родители. Он встречался с тихой невзрачной девственницей, но дальше совместных походов в кино и на концерты дела не шли. Однажды они поцеловались, отвращения Роби не почувствовал, но и возбуждения тоже. Девушка сама выступила инициатором сексуального контакта. Они выполнили все строго по инструкции, однако никакого удовольствия не получили. Оба сошлись во мнении, что занятие совсем не страшное, но совершенно не стоит той шумихи, которую вокруг него раздувают сверстники и средства массовой информации.

Позже Роби сошелся со своим однокурсником, который стал его деловым и интимным партнером. Они сняли квартиру и прожили вместе около года, развивая собственное дело. От родителей Роби скрывал свои сексуальные пристрастия и придумывал истории о многочисленных девушках, с которыми встречается, но пока никак не может найти «ту единственную».

Вскоре умерла мать. Буквально через год за ней последовал отец. По завещанию Роби должен был продать практику отца и по истечении года, если не появится старший брат, использовать эти деньги на собственный бизнес. Если брат объявится, он должен получить тридцать процентов всех денег, вырученных от продажи родительского имущества.

Однако сразу выяснилось, что практика отца уже перешла под контроль его бывшего друга и партнера, который выплатил Роби в качестве отступных жалкие гроши. Продажа родительского дома принесла больше. Однако в этот момент объявился брат, нанял адвоката и потребовал пересмотреть завещание, требуя не только половину всех денег, вырученных от продажи имущества, но и половину стоимости бизнеса Роби на том основании, что он также создан на родительские, а значит – его деньги. Юридическую смехотворность своих претензий он подкрепил откровенным шантажом – угрожая сделать публичной информацию о любовных делах своего младшего брата. Он не брезговал опускаться и до физических угроз.

Роби обратился за помощью в полицию. Неожиданно его делом заинтересовалось ФБР. Брат Роби проходил как потенциальный свидетель в крупном деле о контрабанде наркотиков и мог бы предоставить ценные сведения, но отказывался сотрудничать со следствием. С помощью Роби они смогли обвинить брата в вымогательстве и мошенничестве. В обмен на снятие обвинения ФБР вынудило брата сотрудничать со следствием. Он выполнил все требования и накануне процесса был убит своими бывшими подельниками у здания суда, где собирался давать свидетельские показания.

Роби вздохнул с облегчением, но вдруг выяснилось, что его партнер и любовник не только растратил все деньги, взятые в кредит их совместной компанией, но и сбежал с несовершеннолетней школьницей. Роби пришлось отдать все отвоеванное наследство на погашение долгов и спасение репутации компании. Только его гастроэнтеролог знал, какой ценой Роби достиг стабильности в бизнесе, добившись скромного, но постоянного дохода. Зато он остался единственным собственником своего небольшого дела, никому ничего не был должен, ни от кого не зависел. Никого не боялся. Жил в небольшой, но красивой и модно декорированной квартире, стал первым в своем городке обладателем автомобиля Porsche, заработал репутацию надежного и успешного предпринимателя. Время от времени он выбирался в Сан-Франциско или Лас-Вегас, чтобы спустить пар в обществе случайных знакомых.

Спокойному размеренному образу жизни пришел конец, когда крупные компьютерные компании начали открывать универсальные технологические мегамоллы по всей стране. Маржа на продаже и обслуживании компьютерной техники стремительно падала. Компьютеры из статусного дорогого атрибута начали превращаться в ежедневный обыденный рабочий инструмент, имеющийся на каждом столе – как авторучка или лист бумаги. Зарабатывать на их продаже и обслуживании малому бизнесу стало сложнее.

С конца восьмидесятых годов Роби активно следил за развитием событий в советской России. Он достаточно хорошо говорил по-русски и понимал, что судьба готовит ему великолепный шанс. В 1992 году он приехал в Москву как турист, чтобы посмотреть на «освобожденную родину». Имперская Москва его неприятно поразила – грязью, унынием, необустроенностью. С другой стороны, он увидел огромный рынок – грошовые сувениры из придорожной лавки, которые он привез с собой, гипнотизировали людей и открывали любые двери. Он говорил с сильным акцентом, представлялся крупным предпринимателем «с Западного побережья, там, где Silicon Valley», искал возможности расширения своего бизнеса в России. Любые его рассказы о Диком Западе производили на доверчивых аборигенов неизгладимое впечатление. Параллельно в новой России Роби открыл для себя абсолютную сексуальную свободу, которой ему так не хватало за океаном. Бесхитростным подарком или интересной байкой он мог легко расположить к себе сексуального партнера любого пола и возраста, не опасаясь многолетнего тюремного преследования или бойкота морализаторов.

Роби улетел домой из Москвы с однозначным намерением вернуться сюда снова. Только основательно подготовившись, как охотник за золотом – к новой встрече с неграмотными аборигенами: с бусами и зеркалами.

Осуществить свою задумку и перебраться в Москву он смог только через семь лет, в 1999 году. Сначала он долго лечился от неопасных, но неприятных болезней, целый букет которых – сам того не подозревая – привез из своей первой поездки на историческую родину. Общаться с агонизирующей советской системой медицинского обслуживания, тем более в такой щекотливой области, он совершенно не хотел. Потом достаточно много времени у него ушло на то, чтобы продать свой чахнущий бизнес. Буквально за неделю до запланированного вылета Роби вслед за азиатскими биржами обрушился и российский рынок ценных бумаг. Россия объявила «технический дефолт» по внешним долгам – и Роби сдал билет. Он не боялся кризиса как такового, но опасался политической нестабильности в стране, бунтов и еврейских погромов, о которых ему с ужасом рассказывала мама.

Через год, когда стало понятно, что погромов не предвидится, Роби решился.

За несколько лет его отсутствия в России ставки существенно выросли – как в бизнесе, так и в любви. Но Роби это не смущало – принципы остались неизменными: все покупается, все продается. Это был его шанс. Он был готов играть по-крупному. Бизнес по продаже и обслуживанию компьютеров был для него привычным и отработанным до мелочей. Роби активно расширял круг знакомств: днем на деловых встречах, ночами – в элитных ночных клубах, по субботам – в синагоге. Он быстро выяснил, что организовать собственную доставку компьютеров в страну, как он планировал изначально, не получится – растаможка прочно контролировалась криминальными кругами, и вдоль границы до самого горизонта отчаянных бизнесменов ждала только выжженная земля. Зато поставки и обслуживание компьютеров в самой стране – даже для крупного бизнеса – оставались совершенно неосвоенной территорией. Российские ИТ-компании находились в глубокой коме или же проявляли чудеса непрофессионализма и неэффективности. Наценки составляли до ста процентов при всестороннем «стимулировании» процесса. Государственные компании тратили огромные средства на автоматизацию, шли разговоры о запуске масштабной программы по технологическому перевооружению правительства. Главное, что рынок при этом не попал под контроль криминальных структур – по крайней мере здесь стреляли значительно реже, чем в других отраслях.

Первых заказчиков для своей компании Роби нашел еще до того, как успел открыть компанию, – по рекомендациям знакомых. Ему пришлось в спешном порядке оформлять юридическое лицо, искать людей для офиса. Название – TS Computers – родилось в большой спешке, нужно было отправлять коммерческое предложение заказчику. Бизнес-модель Роби была простой – он сразу предлагал двадцатипроцентный откат своим заказчикам, иногда приходилось торговаться до пятидесяти и даже до семидесяти процентов, когда речь шла о шальных государственных проектах. Роби проводил на работе по пятнадцать-восемнадцать часов в день, возвращаясь в свою шикарную квартиру, арендованную в старом доме на Смоленской, только на пять-шесть часов сна. Выходные он также предпочитал проводить вне дома – в ресторанах, ночных клубах, среди таких же, как и он, реэмигрантов. Там он находил партнеров как для бизнеса, так и для отдыха. Он был доволен своей жизнью и считал, что в спокойной размеренной работе и уважении общества сможет встретить достойную старость – как в свое время его отец…

Дальше выдуманная биография Роби, и так похожая на историю второстепенного героя из второсортного американского сериала восьмидесятых, переплеталась с российскими криминальными боевиками девяностых и терялась в их абсурде. «ИРА» вообще считала, что Роби убит в криминальной разборке и тем не менее продолжал и дальше счастливо и беззаботно – может, в качестве зомби? – наслаждаться жизнью. Он обрел наконец любовь, заслуженное уважение и богатство, но одновременно должен был сидеть в тюрьме. Когда Санчес нашел прямую связь Роби с посещающими землю инопланетянами, то решил, что срочно пора остановиться.

Другие образы

Санчес еще немного поэкспериментировал с другими героями, но информация о них была крайне скудной, и образы получались плоскими и неправдоподобными – слишком сильным было влияние литературных героев.

«“ИРА”, ты становишься сентиментальной!» – мысленно подтрунивал он над своей электронной подругой.

Тимур получился «человеком без прошлого». Биографии у него не было совсем никакой, весь образ уходил в старые вестерны и все те же российские бандитские сериалы девяностых. В этом, впрочем, не было ничего удивительного.

Портрет Полины получился чуть более объемным: все-таки «ИРЕ» была доступна их переписка с Санчесом о том, где провести вечер, немногочисленные заметки, курсовые работы. Девушка получилась на удивление литературной – про нее писали и Чехов, и Пушкин, и мировые классики вплоть до античных. Многочисленные ссылки на Бекки Шарп заставили Санчеса скачать «Ярмарку тщеславия». Первый час он с унынием листал двухтомную викторианскую тягомотину, но потом неожиданно втянулся в перипетии сложного карьерного пути молодой красавицы и проглотил книгу за сутки, на одном дыхании. В последний раз нажав Page Down, он пришел к выводу, что тратить время на расшифровку и перенос на бумагу образа его теперь уже точно бывшей девушки не стоит. На листе бумаги он написал от руки:

Близость ее восхитительна, но ее присутствие – невыносимо.

Альбер Гинон

Отношения с ней превращались в приятное, но уходящее вдаль воспоминание.

Оставалось еще несколько интересных образов, достойных внимания. Самым интригующим и манящим из них был образ Аяны, но он требовал серьезного, вдумчивого подхода. Информации по ней было много, образ получался сложным и запутанным. Санчес попытался было взять штурмом эту высоту, но быстро понял, что переварить разом такой объем информации не сможет.

Да и слишком долго светиться в «Большом аквариуме», ставшем чужой вотчиной и территорией его бывшей компании, Санчес побаивался. Если его вычислят и отключат – он лишится доступа ко всему этому бесценному полю информации. «В следующий раз, – подумал Санчес и мечтательно вздохнул: – Вот если бы запустить “Большой аквариум” у себя, чтобы ни от кого не зависеть…»

Иришка

Поднять на собственных компьютерах весь этот тяжеловесный и сложный комплекс из тысяч программ, составляющих «Большой аквариум», Санчес не мог – не хватало ни знаний, ни компьютерной мощи. С другой стороны, дальше испытывать судьбу, играя с сисадминами своей бывшей компании, было тоже опасно – рано или поздно кто-то из них обязательно заметит подозрительную активность извне, вычислит и отключит его. Тогда он потеряет не только свой лучший рабочий инструмент, но и своего самого доверенного собеседника…

Джош и Глеб постоянно спрашивали про «ИРУ». Им не терпелось посмотреть на удивительный искусственный разум, про который так много рассказывал Костя и писали солидные журналы. Санчес тоже понимал, что не может до бесконечности пользоваться гостеприимством своих новых друзей – им нужно показать хоть какой-то практический результат.

Он бился долго и безнадежно, сначала пытаясь детально следовать запутанным инструкциям, устаревшим еще до того, как коды программ были скомпилированы и выложены на сервер. Потом он пробовал довериться своей интуиции и здравому смыслу. Интуиция, как и все инструкции, оказалась бессильна.

– Я просто не понимаю, как люди занимаются большой наукой! Если у задачи есть решение, то она уже неинтересна. А если решения нет, то опускаются руки… – жаловался он Джошу.

– Фантазия важнее, чем упорный труд, друг мой северный. Скушай грибочек волшебный!

– Нет уж, наелся… Накормили.

– Ну… Тогда просто уничтожь все следы предыдущих попыток и начинай сначала! Чтобы потом, когда ты все-таки победишь, никто не догадался, насколько тяжело тебе это далось. Люди не любят упорных неудачников и боготворят везунчиков.

Санчес послушал совет Джоша и сделал все наоборот. Он решил поступить как истинный программист: «Если я не могу понять чужую программу – нужно написать свою». Чем ковыряться в чужом коде – лучше начать с пустого экрана. Пусть программа будет менее функциональной, зато понятной. И своей.

«Если гора не идет к программисту, то он сам с горы спустится и всех отымеет», – написал он своему брату в скайпе.

Любая программа чем-то похожа на часовой механизм. При всей своей внешней сложности она должна быть простой для того, чтобы успешно работать. Любые потери энергии или лишние передаточные звенья снижают точность и увеличивают вероятность поломки. За триста с лишним лет с того момента, когда голландский физик Христиан Гюйгенс устал, напевая песенку, отсчитывать время в своих научных исследованиях – и изобрел карманные часы, их механизм постоянно менялся и совершенствовался. Инерционный груз, ударный гонг, ретроградная индикация… Но все эти усовершенствования и новые приспособления не сильно меняли основные принципы – битва между мастерами развернулась за точность и надежность механизма, за его простоту и возможность массового производства.

Так же действовал и Санчес. Из сложного и запутанного механизма, натужно работающего только под постоянным надзором и контролем десятков инженеров, он пытался сделать простую и понятную машинку, исправно тикающую в его кармане.

Пришлось серьезно повозиться. Сформулированная для самого себя задача звучала просто – система должна запускаться на более простых и дешевых серверах, устойчиво эволюционировать и выдавать гарантированные аналитические результаты. Подпитывать систему новыми видами амеб Санчес мог, аккуратно черпая ресурсы из библиотек ДНК и работающего «Большого аквариума» Lab34, чтобы не вызвать подозрений.

Глаза боятся – ноги бегают. Неожиданно для себя Санчес нашел множество мест в коде для оптимизации и упрощения. Он нещадно вырезал тысячи строк чужого кода, удалял неимоверные «навороты», которые десятки наемных программистов нагромоздили «на будущее» поверх поражающих своей простотой и продуманностью алгоритмов Гриши и его «стариков», созданных в то время, когда «ИРА» еще жила под его столом в однокомнатной квартире.

«ИРА» от этого только хорошела, как девочка-подросток, прекратившая злоупотреблять чипсами и шоколадками и серьезно занявшаяся спортом. У нее появились четкие осмысленные формы, быстрая реакция, хорошее чистое лицо-интерфейс и задорный нрав.

«Эх, сейчас бы применить эту диету и систему упражнений в “Большом аквариуме”! Вот был бы эффект…» Санчес с горечью наблюдал, как система в руках наемных программистов Lab34 со временем обзаводилась ненужными функциями, косметическими пластырями и диковинными костылями. Вмешиваться он опасался. Видно было, что систему подправляли каждый раз для показа инвесторам или крупным клиентам, но в глубины кода никто залезать не решался, и дальше косметических усовершенствований дело не шло.

«Может, они разрабатывают новую версию? А эту пока просто оставили в покое», – думал Санчес, но найти на доступных ему серверах следов новых разработок он не мог.

Новая, облегченная версия системы, которую Санчес любовно назвал «Иришкой», была при помощи Джоша запущена на всех компьютерах офиса. Санчес населил ее самыми совершенными амебами, какие имелись в его библиотеке, немного разбавил новыми существами, родившимися в болотах «Большого аквариума», – живучими, агрессивными и плодовитыми, не в пример старым «тепличным» видам. В конце концов, именно они помогли Санчесу так хорошо строить портреты людей. Питанием для «Иришки» стала информация, изначально собранная для системы бронирования: данные по отелям и перелетам, экскурсиям и гидам, ссылки на конкурирующие системы в Интернете и открытые источники, новостные ресурсы и вся внутренняя бухгалтерская отчетность…

Неделю система переваривала информацию, строила, разрушала, перекраивала заново сложные многомерные структуры. Санчес решил особо не вмешиваться для чистоты эксперимента. Они с Джошем тратили пару часов в день на отладку системы бронирования, которая была почти готова, потом быстренько проверяли жизнеспособность «Иришки» и сбегали из офиса кататься на мотороллерах. На пляж, в бар, в ночной клуб, к друзьям или просто болтаться без дела в шумной туристической толпе. После напряженных недель работы мозг и молодые мышцы требовали отдыха, веселья, движения.

Show me yours

Через неделю терпение закончилось и программисты, сгорая от любопытства, засели за компьютеры на третьем этаже.

– Show me your naked body, sweetheart![73] – потирая руки, сказал Джош.

Друзья долго ковырялись в сложных, непривычных новых визуальных образах, построенных амебами. Те продолжали роиться, достраивая свои ульи, но в целом на экране вырисовывалась вполне четкая и понятная картина бизнеса. Вот основные потоки клиентов. Источники доходов, сотрудники, конкуренты, подрядчики… Санчес делал все новые и новые запросы, Джош интерпретировал закономерности, объяснял непонятные вещи. Таким сконцентрированным на работе Санчес его раньше никогда не видел.

– Туристический бизнес оказался значительно проще, чем я думал, – с усмешкой сказал Санчес.

– Ага, сам попробуй! Знаешь, сколько здесь всяких дыр. Смотри, как утекает прибыль, стоит только отвернуться… А что это, кстати?

Санчес и сам обратил внимание на сильный ручеек, уходящий куда-то в сторону от вполне крепкого и плотного шара, представляющего основной бизнес. Санчес положил руки на клавиатуру.

– Думаю, Глеб должен это увидеть. – Джош так разволновался, что даже вскочил.

– Погоди, давай проверим…

– Нет, прямо сейчас.

Джош достал телефон и набрал номер. Он сбивался и глотал слова, пытаясь что-то объяснить в трубку про семантические структуры, но только окончательно запутал собеседника. Тем не менее главного он добился – Глеб обещал приехать.

Он смог добраться до офиса только вечером. Был уставшим и злым – чартерный самолет, под завязку набитый туристами, требовал постоянного внимания, телефон не умолкал от вопросов требовательных клиентов. Глеб постоянно отвлекался на звонки и подолгу любезничал в трубку, успокаивая собеседников и меряя своими широкими шагами загроможденное компьютерами помещение.

– Мне только что еще раз подтвердили в гостинице, что завтра же переведут вас в номер с видом на море, как мы и договаривались… Сегодня никак нельзя. Там идет дезинфекция… Нет, у нас не бывает эпидемий. Хорошо, пока не было. Это обычная процедура, тропический климат требует… чтобы… Да, да, конечно! Обязательно перезвоню, у меня другая линия, прошу прощения…

– Алло, алло! Вас не слышно! Кто? А… Конечно, конечно! Сейчас мы все решим! Выезд завтра в семь ноль ноль. Тот же гид, что и сегодня. Да, спасибо. Мне тоже. Конечно-конечно. Сейчас, другая линия.

– Алло! Да, мама, совсем не время. Я тебе перезвоню, ладно? Конечно… Да… Точно, точно. Все, пока! У меня клиент висит на линии.

– Да, это снова я…

Санчес терпеливо ждал, пока шквал звонков уляжется. Джош, пританцовывая от нетерпения и волнения, пытался привлечь внимание Глеба к монитору.

– Ну, показывайте свою «говорящую собачку…» – Наконец Глеб уселся на стул и уперся подбородком, поросшим редкой щетиной, в кулаки.

Через несколько минут, все так же пристально глядя в монитор, он часто заморгал уставшими глазами, как будто хотел использовать двоичный код, чтобы выразить какие-то накипевшие внутри мысли.

В тот же вечер он без объяснения причины уволил бухгалтера и одного из менеджеров по работе с агентствами, которые, собственно, даже не спрашивали о причинах. Вместо добродушного и немного застенчивого босса они увидели жесткого и расчетливого белого дьявола с ледяным сердцем и стальным выражением лица. Мышцы Глеба были напряжены. Вместо клоуна, который все никак не мог придумать, куда ему деть свои длинные ходули, он вдруг стал похож на богомола, готового к молниеносному и смертельному для жертвы прыжку.

Санчес его раньше таким не видел и восхитился скоростью перемены.

Уже затемно, разобравшись с делами в своей конторе, Глеб поднялся на третий этаж. В руках у него была бутылка армянского коньяка, лайм и пластиковые стаканы. Санчес показывал завороженному Джошу «Большой аквариум». Тот смотрел уже совершенно другими глазами на увлечение друга, задавал точные интересные вопросы и рвался за «пульт управления».

Глеб сказал:

– Спасибо, Санчес. Удивил! Это надо обмыть. You are also good boy, Josh![74]

Коньяк был восхитительным. Даже из пластиковых стаканчиков. Но закончился до обидного быстро.

– Я сейчас не в состоянии воспринимать серьезную информацию, спал четыре часа сегодня, веришь? – Глеба после долгого дня быстро развезло.

Уже в дверях он строго заметил:

– Но завтра обязательно покажи, что еще может твоя шайтан-машина! У меня к ней есть пара интересных вопросов.

Он вышел, но тут же снова втиснул в полуоткрытую дверь свою улыбающуюся озорную физиономию.

– Here’s homework for your[75], – произнес он с вдруг с комичным грузинским акцентом. Потом сделал паузу и важно продекларировал: – To be, or not to be, that is the question![76]

Когда дверь за ним закрылась, Джош пьяно вздохнул:

– Скупердяй он все-таки! Мы ему столько денег сэкономили, а он только русским виски угостил. Еще из пластиковых стаканов! Лучше бы зарплату поднял…

Глеб так и не поднял Джошу зарплату, хотя Санчес его об этом осторожно попросил. Но самому Санчесу он помог больше, чем тот мог даже мечтать. За поимку нечистоплотных сотрудников он расплатился сполна…

Клиенты найдут тебя везде

– Ты сейчас занят? – Санчеса застал врасплох звонок Глеба в три часа ночи и такой странный вопрос.

Он сонно потер глаза, включил свет, посмотрел на часы и удивленно ответил:

– Нет, в общем-то…

– Вот и я подумал, что ты все равно не работаешь, делать тебе нечего. Приезжай, надо тебя кое с кем познакомить.

В трубке был слышен пьяный шум бара, но голос Глеба звучал трезво и сосредоточенно.

– Говори, куда ехать, сейчас буду.

За столиком в баре Глеб сидел в компании двух человек. Первый оказался корейцем, которого Санчес уже видел с Глебом раньше. Он пьяно клевал носом, покачиваясь в такт музыке. Второй явно был русским туристом. Выдавал характерный загар а-ля вареный лобстер и пролетарские черты ухоженного лоснящегося лица. Он был уже пожилым, но выглядел моложаво и подтянуто даже в просторных льняных штанах и белой майке. Скромные контуры «Брегета» на запястье могли обмануть только равнодушную официантку. Санчес же сразу оценил часики, глаза его загорелись.

Мужчина перехватил взгляд Санчеса на свое запястье – и вскинул бровь. Узнал своего. Как только Глеб увидел Санчеса у входа в бар и громко позвал, незнакомец с «Брегетом» встал ему навстречу из-за стола.

– Так это и есть легендарный Санчес, очень приятно! Много слышал… Я – Анатолий, – сказал он приветливо.

Санчес, польщенный, смутился.

– Мы уже виделись, – отмахнулся Глеб, не протягивая руки, – а то, если начну вставать, боюсь, опрокинем все на столе.

Носки его сандалий торчали из-под стола с другой стороны.

– Лучше дернем за знакомство, – сказал он.

На столе стояла армада бутылок, но пил, похоже, только кореец. Глеб с Анатолием скорее были разгорячены важным деловым разговором, а не алкоголем.

– Мистеру Ли я тебя отдельно формально представлю. Он сегодня не в форме что-то, – усмехнулся Глеб.

Санчес пока что ни разу не видел мистера Ли трезвым, хотя Глеб утверждал, что он крупный и известный предприниматель, славный представитель корейской деловой династии в Индонезии, «всем здесь заправляет». Он владел широкой сетью магазинов драгоценностей, сувениров, арт-салонов, несколькими производствами на Яве и еще какими-то многочисленными бизнесами.

Санчес ошибся насчет Анатолия – тот не был инвестиционным банкиром. Он был соучредителем крупного промышленного холдинга с основным производством в Казани. С Глебом они познакомились и подружились, когда Анатолий в первый раз приехал отдыхать на Бали. Сейчас у них были какие-то совместные проекты, о которых они не хотели распространяться при Санчесе. Сам он дипломатично не спрашивал.

– …Короче, слово за слово, я похвастался Толе твоей чудо-машиной электронной и тем, как ты смог мне помочь без всяких там консультантов-проныр и десятков программистов. Оказывается, он слышал про твою компанию еще в Москве, представляешь!

– Да, – Анатолий поправил очки, – только мне казалось, что у вас все развалилось? Я что-то читал в новостях про проблемы в бизнесе…

– Да, у меня были сложности с партнерами. Временно обосновался здесь…

– Бывает. – Анатолий многозначительно кивнул и пристально посмотрел Санчесу в глаза, как бы пытаясь прочесть написанную там мелким шрифтом увлекательную историю.

– Расскажи ему про свою задачу, – попросил Глеб Анатолия, – ему можно доверять.

Анатолий рассказал. Сложное промышленное производство – это постоянная борьба с издержками за снижение себестоимости. Каждая копейка экономии при производстве одной детали имеет огромное значение, когда таких деталей – миллионы. Деньги утекают везде и требуют постоянного, ежесекундного контроля. От потерь электричества в энергосети и непредсказуемых колебаний цен на сырье до управления финансовыми резервами и простого человеческого фактора.

– Воруют! – развел он руками.

Компания Анатолия до сих пор вкладывала огромные средства в автоматизацию, оптимизацию бизнес-процессов и в целом была довольна результатами. Но для управления этого было недостаточно – миллионы долларов уходили на то, чтобы хотя бы определить точки неэффективности, дыры, через которые утекала прибыль. Потом еще эти дыры надо было затыкать – новыми технологиями. «А это уже десятки миллионов…»

Мистер Ли очнулся, приветливо и осознанно помахал рукой Санчесу, выпил стопку, встал и твердым уверенным шагом направился в туалет. Санчес удивленно проводил его взглядом, он-то думал, что корейца придется тащить из бара…

– Что тебе нужно для проведения анализа по сценарию, который ты делал сегодня? – спросил Анатолий Санчеса, отвлекая его от наблюдения за мистером Ли.

– У меня сейчас нет рабочей базы в России. Может…

– Я и не хочу, чтобы система была в России. Там много очень конфиденциальных данных. Управленческий консолидированный учет у нас вообще в Голландии, где находится офис головной компании. В России только бухгалтерия.

– Нужно будет развернуть систему процессоров на двести-триста, – начал лихорадочно прикидывать Санчес, – но это все можно в Европе в дата-центре арендовать…

– Это безопасно?

– Безопаснее, чем на заводе ставить. Это уж точно! – усмехнулся Санчес.

Анатолий удовлетворенно хмыкнул. Ему все больше и больше нравился этот тихий паренек. Не похож он на того жулика, которым представили его российские газеты. У Анатолия была хорошая интуиция на людей.

Санчесу Анатолий тоже понравился. После комы у него все чаще появлялось ощущение, что он может видеть ауру человека, оценивать его внутренний мир, а не только внешние сигналы. Приобретенная такой ценой интуиция пока не подводила Санчеса, хотя пользоваться ею в полную силу он только учился.

– Самое сложное – обеспечить источники информации. Нужно будет поставить на все компьютеры завода незаметную программу…

– Айтишники наши вряд ли это разрешат, – потер подбородок Анатолий.

– Можно и без них, конечно… Есть методы опробованные. Программа незаметная. Но лучше договориться хотя бы с одним надежным айтишником.

– Не на этом ли бизнес ваш погорел? Ай-яй-яй, молодой человек! – укоризненно, но с улыбкой сказал Анатолий.

Санчес мысленно отругал себя за излишнюю откровенность.

– Ладно, решим как-нибудь. Что еще?

– Еще потребуется время. От нескольких недель до месяцев. Нужно будет подключить внешние информационные источники, чтобы натренировать амеб на специфику бизнеса, так сказать.

– Хлопотное дело. Надеюсь, оно того стоит. Я не могу провести эту работу через кассу компании – засмеют. Буду платить из своего кармана. Надеюсь, вы меня не разорите? – Анатолий вопросительно взглянул на Глеба.

– Уверен, Санчес уложится в цену завтрашней вертолетной экскурсии в горы с ночевкой в том замечательном отеле… – невозмутимо потягивая сок, сказал Глеб без тени улыбки на лице.

Санчес понятия не имел, сколько может стоить вертолетная экскурсия и ночь в «том» отеле.

– За свою работу я ничего не возьму, только за оборудование и другие накладные расходы. Если придется привлекать специалистов, им нужно будет платить, – сказал Санчес и посмотрел на Глеба. Он имел в виду Джоша.

– Спасибо за великодушие. Все расходы я покрою. Хотя бы из спортивного интереса – посмотреть, что получится. Да… У нас завтра в полдень экскурсия начинается? Правильно? Может, мы успеем заскочить утром к вам в офис? Прежде чем принять окончательное решение, я бы хотел лично увидеть чудо-систему.

– Скоро я буду в офис к тебе, Санчес, водить настоящие экскурсии, чтобы посмотреть на «говорящую собачку». Я буду платить хорошие комиссионные! – засмеялся Глеб.

– Нет уж, комиссионные платить буду я в этом случае, – улыбнулся Санчес и попытался изобразить такое же стальное выражение лица, которое он так хотел перенять у Глеба.

Больше никаких посредников между ним и его клиентами он допускать не хотел. Даже таких приятных и дружелюбных, как Глеб. Это будет его бизнес. Только его.

Санчес рвется в бой

Анатолия презентация в офисе впечатлила, тут же ударили по рукам, но Санчес еще долго не мог погрузиться в специфику промышленного производства.

«Нужно сначала утрясти ряд формальностей с инвесторами», – написал заказчик по почте, уже из Казани. Он все медлил, не давал отмашку на начало работы.

А Санчесу не терпелось проверить «Иришку» в боевой обстановке.

– Ничего страшного, – успокоил Глеб, – пока он там все свои вопросы улаживает, я тебя еще с полезными людьми познакомлю. Сюда знаешь сколько таких приезжает?

В один из вечеров Санчес наконец формально познакомился с трезвым мистером Ли и сделал для него небольшой аналитический проект, используя уже существующие мощности «Иришки». Было интересно посмотреть, насколько его детище эффективно в работе с другими языками – индонезийским, корейским… Выяснилось, что амебы легко справляются с задачами на любом человеческом языке – ведь они не вникают в суть написанного, а просто сравнивают и ищут закономерности в любых массивах информации. Более того, лучшие результаты система показала в решении задач на стыке разных языков, когда необходимо сопоставление данных из многоязычных источников. Для человека это оказывается очень сложной задачей.

Ли не заплатил ни рупии, о чем Глеб предупредил Санчеса еще на старте проекта, – скупость его корейского друга давно стала одной из местных легенд. Зато разрешил установить программы Санчеса на несколько сотен компьютеров в своем офисе. Но деньги и вычислительные мощности сейчас не являлись для Санчеса приоритетом. Главное, он снова почувствовал крылья за спиной. У него расправились плечи, а взгляд приобрел осмысленное деловое выражение. Он стал готовиться к встречам, обращать внимание на свою внешность и речь. Он придумал историю с ответами на сложные вопросы о своем прошлом и теперь всегда четко представлял, что будет говорить, а что – нет. Он начал тренироваться перед зеркалом, репетируя различные выражения лица, чтобы преодолеть застенчивость, научиться скрывать эмоции, жестче торговаться и отстаивать свои интересы.

Единственным слабым звеном во всей его новой бизнес-конструкции была полная зависимость от «Большого аквариума», который он никак не контролировал. Как только сотрудники Lab34 обнаружат, что бывший директор эксплуатирует главный актив компании и на другом конце света тайно растит конкурирующий бизнес, его халяве придет конец. И тогда Санчес останется один на один со своей вполне рабочей, но «кастрированной», не способной к развитию и самосовершенствованию системой.

«Эх, Гриша, Гриша, где же ты! Как мне тебя не хватает», – думал Санчес каждый вечер, уныло разбирая строки кода. Анатолий наконец утвердил проект и перевел аванс. Вместе с первыми деньгами на закупку оборудования и привлечение Джоша к работе уже на официальных началах Санчес получил новое оправдание для самого себя пропадать в офисе по восемнадцать-двадцать часов в сутки…

– Ура! Я снова в деле! – написал он Supermacho после долгого вынужденного рабочего перерыва. Любопытство и желание с кем-то поговорить по душам помогли преодолеть страх перед непонятной ролью своего невидимого собеседника.

– Я уже думал, что ты меня совсем забыл или обиделся на что-то… – получил он ответ.

– Нет, просто восстанавливал силы… – соврал Санчес. Через мессенджер у него это получалось значительно лучше. – Хотя должен признаться, что после истории с Освальдом меня стало напрягать твое инкогнито. Рано или поздно я призову тебя к ответу. Готовься. Для меня это важно и очень серьезно.

– Для меня – тоже… – Supermacho снова помедлил. – Все зашло слишком далеко. Рано или поздно нужно будет встретиться и лично познакомиться.

«Надеюсь только, что ты не педик, – подумал Санчес, – а то не хватало еще для полноты картины…»

– Да, конечно. Ты собираешься в Москву в ближайшее время?

– Возможно.

Санчес подумал, не пригласить ли своего собеседника на Бали. Но решил, что не готов раскрывать свое реальное местоположение, пока не уверен на все сто в искренности загадочного помощника. Кроме того, он не хотел бы выслушивать насмешки Глеба в случае, если Supermacho окажется старым профессором в очках и с клочьями седых волос на лысине, который начнет признаваться Санчесу в преданной «чисто дружеской» любви…

На связь вышел Костя. Несмотря на огромную разницу во времени, он практически каждый день связывался с братом по скайпу или через мессенджер и требовал отчета о проделанной работе.

– Разговаривал с Глебом. Поздравляю! Ты его поразил в самое сердце. Давно не видел в нем такого азарта. Гляди, а то он скоро забросит свой туризм и уйдет в айтишники. Тогда держись, «Гугл»!

– Он мне сильно помогает. Я ему очень признателен.

– Смотри, не говори ему этого. Он эту «признательность» сразу конвертирует в деньги и пустит в оборот.

– Мне не жалко.

Санчес кратко рассказал брату о других делах и проблемах с «Большим аквариумом».

– Что же ты сам Грише не напишешь? Он очень волновался о тебе и искренне хотел мне помочь. Не думаю, что его нужно опасаться.

– Даже не знаю. Почему он сам на связь не вышел? Он точно знает, что я в деле!

Санчес рассказал про «заборы» в «Большом аквариуме».

– Поставь вокруг меня такой «забор» на всякий случай… И вокруг мамы. И вообще, знакомых лучше закрыть всех. Чисто из этических соображений, даже если никакого компромата у системы на них нет. Так и знал я, что закончится твоя история компроматом! Что за жизнь! «Как ни собирали китайские инженеры по советской инструкции трактор – все равно получался танк».

– Хорошо, брат. Все сделаю.

Санчес расстроился, потому что сам раньше не догадался сделать столь очевидное. Все-таки старший брат – это неоценимый носитель жизненной мудрости. Что ни говори.

Вечером, засыпая, Санчес снова подумал о Грише. Однажды, еще будучи в коме, он мысленно попробовал обратиться к Грише. Сейчас он пытался повторить попытку:

«Гриша, если ты слышишь меня. Если ты не погряз во лжи и обмане, если можешь спокойно смотреть мне в глаза – выйди на связь».

Никаких сигналов Санчес не почувствовал и, устыдившись собственного малодушия, уснул.

Гриша выходит на связь

Гриша вышел на связь через два дня. Санчес даже не удивился, хотя мурашки пробежали по телу. Он вроде всегда был атеистом…

Мессенджер засветился сообщением, хотя Санчес не выходил из режима невидимки.

– Видел твои «заборы», коллега! Вы основательно потрудились, поздравляю!

– Что-то долго вы, коллега, не выходили на связь. Я уже начал беспокоиться.

– Любовь у меня. Что, думаешь, только у молодых «это» может быть?

– Поздравляю. Я ее знаю?

– Знаешь.

– ??

– Гретта.

Санчес напечатал «отличный выбор», но стер. Выглядело вульгарно. Подумал было написать «А она в курсе?», но отмел как насмешку.

– Здорово. Я рад за тебя. И что, любовь мешала написать, проведать коллегу в беде?

– Не обижайся. Мы уезжали в деревню. Я трудно перенес увольнение из компании. Из института меня тоже выперли. После двадцати с лишним лет. «По сокращению штатов».

– Мне очень жаль. Я не знал. Тоже был занят. Изучал свой внутренний мир.

– Я в курсе. В целом, без деталей. Надеюсь, ты мне расскажешь при встрече. Если мы еще захотим видеть друг друга.

– Вопрос есть, Гриша. Чисто научный. Я когда в коме лежал, у меня были видения, будто я могу летать над землей, с любыми людьми мысленно разговаривать. Потом чувство пропало, но пару дней назад я попытался с тобой таким образом связаться, а сейчас ты вдруг вышел на связь после долгого перерыва. Понимаю, это глупо, но проверить нужно. Мы же люди науки. Вдруг…

– Когда это было? Точная дата и время.

– Сейчас. По московскому времени это было… во вторник, около девятнадцати часов.

Гриша долго не отвечал.

– Извини, все проверил. Я ужинал в это время с Греттой по дороге в Москву, на трассе. Ничего не екало, не ухало. И написал я тебе сразу, как проспался и до компьютера добрался.

– Жаль.

– Да, не получилось открытия научного.

– Кто бы говорил, Гриша! Тут твоя система такого шороху наводит!!! Ты бы видел! Это воистину открытие века. Уже несколько бизнесов от разорения спас.

– Ты шутишь?!

– Какие шутки, истинно говорю. Я только чуть-чуть ее подправил. Упростил, отрезал то, что Андрей с ребятами своими умелыми ручонками напортачили. Все летает!

– Что, даже «Большой аквариум» запустил? – Даже через мессенджер Санчес почувствовал нотки ревнивой подозрительности.

– Нет, с «Большим аквариумом» так и не справился. Использую коммерческую версию, из лабовского «Аквариума» черпаю только новые виды амеб. Ты видел, как они там расплодились? Такие рифы строят!

– Видел, видел. Иначе бы «заборы» не поставил. Только мне отрезали доступ к «Аквариуму». Думаю, и тебе скоро отрежут.

– Погоди, как же ты тогда узнал, что я там был и что «заборов» наставил?

– У меня там лазейка. Даже без админского пароля я получаю по почте уведомления, когда ключевые действия в системе происходят. В частности – «заборы»… Как раз чтобы отследить, когда ты появишься.

– Ну ты и жук… Тобой скоро Интерпол начнет интересоваться.

– Вообще, без меня «Большой аквариум» никто не запустит. Там есть цифровой ключ, который я поставил…

– Гриша, да ты просто чмо нелинейное! Я из-за тебя несколько недель убил, диплом свой пеплом посыпал, все гадал, почему процесс не запускается! Что мне еще про тебя нужно знать?

– В остальном я – белый и пушистый. Как зайчик. Тонкая ранимая душа.

Выдержали паузу.

– Санчес, ты здесь?

– Да.

– Слушай, я так по работе скучаю! Возьми меня к себе. Я бесплатно работать буду. Все секретные ключи отдам.

Санчес не колебался ни минуты.

– Гриша, я рад тебе всегда. Я молился на тебя ночами, хоть у тебя и не екнуло!

– Скажи, куда приезжать. Я сразу примчусь. С Греттой, если денег хватит. Она тоже очень хочет тебя увидеть, привет передает огромный.

– Я тебе оплачу дорогу. У меня хороший заказчик есть. Как раз под стать тебе задачка… Только у меня есть одно условие.

– Все что угодно, на все готов!

– Я должен видеть твое досье в «Большом аквариуме».

– Что? Шар мой? Я это шаром называю. Похоже, правда?

– Скорее на пульсирующее солнце похоже. Хотя, согласен, на досье с документами это похоже куда меньше, чем на шар.

– Слушай, у меня же нет туда доступа. Как я тебе его покажу?

– Дай пароль, чтобы снять «забор». Я сразу поставлю свой.

Гриша медлил.

– Для меня это – принципиальное условие. Я больше никому не доверяю, ты, наверное, уже и сам догадался. Мой-то шар ты уже наверняка видел. А я твой – нет. Не годится.

– Держи. Gretta1i2Love. Я рассчитываю на твою порядочность.

– Я ценю. Админский пароль отдать – это как кровью побрататься…

Санчес успел составить портрет Гриши прежде, чем ему закрыли доступ к «Большому аквариуму».

Из принтера вылезли несколько листков, которые Санчес тут же прочитал. «В будущем так будет выглядеть резюме сотрудника…» – подумал он с усмешкой.

Григорий Владимирович Долгов

Высокий мужчина, обладатель сильного приятного баритона. Секс-символ научной среды советской эпохи конца семидесятых: с герлами, прикидами, прибаутками «как здорово, что все мы здесь» и прочими атрибутами. В течение последних десяти лет активно теряет форму. Может похвастаться крайне высоким уровнем интеллекта (на уровне гения), но, как любой гений, не способен справиться с обычными житейскими трудностями. Непрактичен, забывчив, невнимателен к деталям. Сильный интроверт.

Гриша родился в семье исследователей в Новосибирске и с детства впитывал в себя атмосферу этой среды. Его родители работали в Академгородке в Институте ядерной физики, специализируясь на фундаментальных исследованиях. В свободное от работы время активно участвовали в самодеятельности, фестивалях песни, общественной работе. Когда появился Гриша, его родителям не было и двадцати пяти лет. Они жили в общежитии, но с появлением ребенка получили маленькую отдельную квартирку в только что построенной хрущевке. Присматривать за маленьким Гришей было некому. Большую часть времени ребенок проводил под опекой общественной системы образования – ясли, сад, школа. На лето бабушка забирала маленького внучка «на откорм» в деревню, где всячески баловала.

Гриша рос задумчивым, замкнутым мальчиком. Много читал, причем не только художественную литературу. Его живо интересовали учебники и научные книги родителей. Он мечтал стать таким же умным, важным для общества незаменимым ученым.

Он пошел в школу в шесть лет, а в пятнадцать закончил ее с золотой медалью и сразу же поступил в Новосибирский государственный университет на физический факультет. О молодом вундеркинде написали заметку в местной газете – долгие годы пожелтевшая вырезка из газеты висела у него дома в рамке над письменным столом. Родители очень гордились сыном, но научная работа не оставляла времени для настоящих семейных радостей. Кроме того, к моменту поступления сына в университет родители уже практически не общались друг с другом. У каждого была своя работа, вечером они возвращались домой затемно, молча ужинали и расходились по своим углам.

В университете Гриша познакомился с девушкой, известной своими бунтарскими замашками. Она рассказывала ему о движении хиппи, утверждала, что по ночам слушает «вражеские голоса», давала читать посредственные самиздатовские брошюры. Гриша был очарован и полностью подпал под ее влияние. Он научился бренчать на гитаре, купил магнитолу и добыл у фарцовщиков старые джинсы.

Когда в компании начались разговоры о несовершенстве советской власти и необходимости активных действий, Гриша вызвался участвовать в подготовке и расклейке листовок по зданию университета. Дальше разговоров дело не пошло, однако информация сразу просочилась в органы, родители Гриши немедленно попали в разработку и с побелевшими от ужаса лицами несколько вечеров подряд проводили с сыном воспитательную работу. Его самого тоже вызвали «на серьезный разговор», где мгновенно раскололи. Он официально покаялся, рассказал все что знал и согласился сотрудничать и содействовать в будущем, хотя от участия в активных провокациях против зачинщиков уклонялся – скорее от страха, чем по принципиальным соображениям.

Инцидент был исчерпан, но «осадок остался» – характеристика испорчена. Несмотря на выдающуюся успеваемость, красный диплом Грише не дали. В университете он увлекся компьютерными технологиями и программированием. Только наедине с компьютером он чувствовал себя уверенно, в общении с алгоритмами и перфокартами он был богом. К моменту окончания университета он считался главным экспертом в новомодной теории информации, увлекался алгоритмизацией управления сложными системами. Им заинтересовались в Институте прикладных систем, который как раз в тот момент занимался разработкой систем моделирования управления для подводных лодок. Несмотря на подпорченную репутацию, его выписали в Москву – сначала в качестве аспиранта, потом – в роли младшего научного сотрудника.

Сразу после переезда Гриша начал встречаться с аспиранткой своей лаборатории и через год женился. Из общежития переехал в квартиру к ее родителям, практически сразу у молодых родился мальчик, потом девочка. Родители жены, видные в советское время номенклатурщики, помогли получить двухкомнатную кооперативную квартиру, в которую молодое счастливое семейство и переехало.

Через несколько лет от рака скончался отец Гриши – сказалась работа с радиоактивными материалами. Мать мгновенно превратилась в сварливую старуху, вышла на пенсию и категорически отказывалась бывать где-либо, кроме районного магазина. Она так и осталась жить в Академгородке до конца своих дней, Гриша пару раз навещал ее только для того, чтобы понять – насколько они всегда были далеки друг от друга.

Следующие десять лет Гриша провел вполне однообразно. Почти все время он пропадал на работе. Вечерами читал или снова работал, спрятавшись от семейной суеты на балконе. Жена пилила его, но не сильно – он по первому же требованию выносил мусор, забивал гвоздь или ходил с детьми на прогулку. Большего от него нельзя было ожидать – она и не ожидала.

1991 год стал для него переломным. Гриша вдруг осознал, что жизнь не удалась, что он все время движется по течению и никуда таким образом не приплывет. В институте он достиг максимальных высот – защитил диссертацию, вел активную научную работу, но никаких шансов на продвижение по службе не имел – для этого нужны были навыки политика и менеджера, которыми Гриша не обладал ни в какой мере. Семейная жизнь не доставляла ему удовлетворения – дети не проявляли никаких талантов, к математике и физике были совершенно равнодушны. Впрочем, сын оказался на удивление спортивным и серьезно увлекся хоккеем. Дочь интересовали только подружки, журналы, мальчики и другая жизненная мишура. Оба ребенка учились посредственно, балансировали между тройками и четверками. Жена давно потеряла форму, перестала следить за собой и совершенно не проявляла интереса к мужу.

Гриша решил изменить свою жизнь. Попытался заново влюбиться. Втянулся в начинающееся кооперативное движение. Начал по-другому одеваться, ходить в новые места. Ни к чему хорошему это не привело – он начал пить, бездарно растратил семейные сбережения, испортил отношения с женой и коллегами, потеряв последних покровителей. Поговаривали, что «Долгов выдохся», ему не давали новые темы. Гриша увлекся религией и оккультными практиками, но это ему быстро надоело. В результате он оказался один в крохотной квартирке, которую жена смогла купить, продав после смерти Гришиной мамы все ее имущество, включая квартиру в Академгородке и дом в пригороде Новосибирска. Здесь Гриша стал настоящим затворником, полностью отдавшись страсти всей своей жизни – научным исследованиям в области искусственного интеллекта. Он сузил круг своего общения, жил бедно, неряшливо, все скудные доходы тратил на книги и компьютерную технику, порой мог унести из института компьютерную мышку или расходные материалы. Его подобная жизнь нисколько не смущала.

Чтобы получить хоть какой-то дополнительный источник заработка в дополнение к мизерной зарплате, Гриша начал писать программы для распространения через Интернет. Большой популярностью пользовался его собственный торрент-клиент. Это приносило сущие копейки, но покрывало расходы на оборудование и исследования.

Обладая незаурядным умом и массой талантов, Гриша, не приученный к настоящему труду, шел по жизни без особых стремлений и целей. Наука для него всегда была скорее забавой, любимым хобби, а не тяжким трудом. Потеряв отца, он потерял жизненные ориентиры. Подсознательно Гриша всегда мечтал сделать что-то важное, но не был готов прикладывать к этому какие-либо усилия и покидать пределы зоны собственного комфорта. А рядом никогда не было никого, кто мог бы его поддержать, «прикрыть спину», помочь сориентироваться в вопросах, которые Гриша сам считал несущественными или недостойными его внимания. Родители, жена, коллеги – никто не хотел этим заниматься. В результате талант Гриши «подвис» в вакууме и не смог реализоваться.

Гриша имеет своеобразное представление о нравственности – собственное увлечение наукой для него первично, все остальное – мишура. Он никому не желает зла и не будет бороться. Однако не задумываясь пойдет на подлость или преступление, если это нужно для успеха его научной работы. При этом он искренне будет думать, что ничего плохого не совершил.

«Не вызывает восхищения, зато, по крайней мере, предсказуемо, – прочтя досье, озвучил свое мнение Костя. – Думаю, ты можешь справиться с этим человеком, если сразу оговоришь правила игры. Все его проблемы не оттого, что он осознанно нарушает правила, а потому, что он с этими правилами, скорее всего, незнаком или считает их несущественными. Ему стоит все логично объяснить».

Гриша прилетел в гости

Через несколько дней, встречая бледных, утомленных перелетом Гришу и Гретту в аэропорту Денпасара, Санчес сиял от счастья.

«Как же я скучаю по Москве…» – подумал он печально.

– Как там погодка? Какие новости? – жадно спросил он, забирая у Гретты тяжеленный чемодан.

Гриша был вообще без вещей, только с маленьким рюкзаком. От него непривычно пахло «Ленором» и семейной жизнью.

– Жара страшная, – откликнулся Гриша, – хотя… кому я говорю. Фу-у… У вас тут как в парилке. Ну что, обниматься будем?

Тем же вечером, бросив вещи в гостинице, они сразу двинулись в офис. Грише не терпелось увидеть «младшую дочь» своей «ИРЫ».

Сразу же запустили «Большой аквариум», всего за несколько минут. Все файлы были уже заранее закачаны Санчесом на арендованные серверы в Ирландии. Оплачивалось все деньгами заказчика. Надо было только ввести электронный ключ, который Гриша ему торжественно передал, сняв со своей шеи цепочку с флешкой.

– Работы тут – непочатый край, – радостно потер руки Гриша, когда Санчес начал показывать ему свои модификации в коде «Иришки».

– Мы едем ужинать, – спокойно сказала Гретта, и Гриша тут же спрятал руки за спину. Похоже, перед ней он робел, как малое дитя.

– Конечно, до утра потерпит! Едем ужинать.

– Утром мы едем на пляж, – невозмутимо продолжила Гретта.

Гриша ничего не сказал и только комично надул губы, «затравленно» глядя на Санчеса. Тот улыбнулся. Никогда раньше он не видел Гришу таким счастливым. И таким целеустремленным.

– Ладно, – смирился Гриша, – завтра все настроим. Что самое главное в общении со сложным компьютерным организмом?

– Что? – хором спросили все присутствующие в ожидании очередной житейской мудрости.

– Самое главное при работе с компьютером, – довольный произведенным эффектом, сказал Гриша, – не дать ему понять, что ты торопишься…

После ужина, оставшись один на один с интерфейсом нового «Большого аквариума», Санчес с тоской подумал, что так и не решился задать беспристрастным амебам главный вопрос – про Аяну. Сможет ли новая система собрать достаточно информации? Будут ли виртуальные существа милостивы к нему, чье сердце продолжает разрываться от неизлечимой тоски?

Он не мог скопировать более-менее значительные объемы информации из «Большого аквариума» Lab34, не вызвав подозрений. То, что Гриша называл шарами, было лишь упрощенным трехмерным представлением огромных массивов информации о связях между миллионами разных сущностей, построенных амебами. Все данные были взаимосвязаны, и скопировать отдельные блоки было практически невозможно. То немногое, что Санчес позволил себе украсть из своей же компании, требовалось для его новой работы и построения нового бизнеса на пепелище прежних наивных мечтаний. Он не мог расходовать драгоценные ресурсы системы на то, чтобы шпионить за девушкой своего бывшего друга, пусть даже он был к ней неравнодушен.

Последние новости

– Хочешь новости интересные?

Гриша и Санчес, как завороженные, наблюдали за тем, как миллиарды живучих и активных амеб жадно пожирали информацию из десятков тысяч многочисленных источников, создавая новую единую взаимосвязанную информационную модель.

Гриша наконец выполнил обязательную программу, намеченную Греттой. После пляжа, увлеченная видами, она сразу бросилась за переносным мольбертом, который составлял основную часть ее багажа, и совершенно забыла про Гришу. Он, довольный, явился в офис.

– Про Роби…

Санчес отвлекся от экрана и вопросительно посмотрел на Гришу. Тот спокойно растянулся в кресле, провоцируя мучительно затянутой паузой нетерпеливое любопытство друга.

– Меня вызывали к следователю… Помнишь ту неприятную историю, когда наши программы нашли где-то в офисе клиента TS Computers?

– Забыть не могу, – язвительно сказал Санчес. Он не понимал, почему Гриша так по этому поводу спокоен.

– Так вот, следователь меня вовсе не про эти программы спрашивал.

– А про что?

– Правильнее было бы задать вопрос: «А про какие программы он спрашивал?»

– А в глаз? Не томи!

– Там были еще какие-то программы. По-настоящему шпионские программы! Установленные промышленным способом. Их смогли выявить, только гоняясь за нашими невинными бактериями.

– Ну да, что здесь такого загадочного? Ты же сам купил доступ к этим компьютерам у хакеров, разве не так? Они и поставили туда эти программы.

– Не-е-ет! Ты не понимаешь! Хакеры смогли взломать эти компьютеры из-за специально незамеченной уязвимости, back door[77], которую для них злонамеренно кто-то оставил открытой…

– Ты хочешь сказать…

– Именно! Инженеры TS Computers специально оставили дыры в безопасности на компьютерах клиентов, за которыми так заботливо ухаживали.

– Не понимаю, зачем им это. Или по недомыслию?

– Очень даже по домыслию. Они не просто оставляли дыры в безопасности! Они внедряли в сети своих клиентов шпионские программы, которые собирали ценные сведения и отправляли их через эту самую дыру куда-то на защищенные серверы за границу. Самый что ни на есть шпионаж. Махровый!

– Ты хочешь сказать, что Роби – американский шпион? Нашли кого вербовать. Я был о них лучшего мнения!

– Сомневаюсь. Он для этого, правда, слабоват. К тому же этим делом наверняка занималась бы не прокуратура, а ФСБ, внешняя разведка или кто-то там еще.

– Поверь мне, Гриша, если внешняя разведка будет заниматься этим делом, ты даже не узнаешь, что она им занимается. А почему такую важную новость ты мне раньше не рассказал?

– Мне было строго-настрого приказано молчать. Так что ни-ни. Они готовят целую операцию против нашего изворотливого друга, никто об этом не знает. Я дал подписку.

– Тогда почему болтаешь?

– Потому что для тебя это тоже очень важно. Я же знаю. Не хочу, чтобы между нами были еще секреты.

– Я думал, что все о тебе знаю после знакомства с твоим шаром. Оказывается, нет. Хочешь почитать, кстати, что у меня получилось в качестве досье на тебя? Интересно твое мнение… А мне пока нужно переварить все, что ты сказал. Я пока не готов это воспринимать адекватно.

– Конечно, давай!

Гриша долго и искренне смеялся, читая текст, который Санчес написал на основе своей субъективной интерпретации шара Гриши из «Большого аквариума». Но потом на удивление благосклонно сказал:

– Знаешь, очень точно. Не совсем про меня, но точно про то, каким я мог бы стать… Можно просьбу? Из уважения к нашей дружбе… Не показывай это пока Гретте, ладно? Она еще не готова. А я… не готов ее потерять.

Санчес понимающе кивнул. Он был погружен в свои собственные мысли. Роби замешан в чем-то большем, чем он, Санчес, мог предположить. Неужели настоящий шпионский скандал? Если начнут процесс экстрадиции Роби из страны, чего тогда ждать? Ноты МИДа, эскалации напряженности с США?.. Хотя конкретно ему, Санчесу, никаких обвинений никто не предъявлял, последствия предсказать трудно. По крайней мере, дорога в Штаты ему точно будет закрыта. А может, и в Россию. Так, на всякий случай.

Шпионская версия, кстати, дает четкий мотив для отравления Санчеса. Если речь идет о раскрытии разведывательной сети, то ставки слишком высоки, чтобы считаться с отдельной жизнью молодого наивного романтика, который готов до последнего отстаивать свои убеждения. Гриша слишком важен для них благодаря своим гениальным мозгам, и его берегут, чтобы реанимировать «ИРУ», когда придет время…

«Нужны союзники в TS Computers, источник информации. Нужно больше узнать, чтобы подготовиться к любым ударам и провокациям», – лихорадочно рассуждал он. Лена? Скорее всего, она не в курсе, вряд ли под алчной наивностью есть еще один слой. Хотя кто его знает… Василий?

– Подумаю об этом завтра! – сказал он громко. – Давай лучше разберемся с процессами резервного копирования…

Явление Димыча

Санчес открыл почту и сразу увидел сообщение, которого давно ждал и одновременно боялся.

From: Dmitry Konov

To: Alexander (Sanchez) Sanin

Subject: Ты где?

Санчес, привет!

Ты где? Как твои дела? Вроде говорят, что ты в порядке, реабилитировался. Однако я так и не получил от тебя никакой весточки. Хоть бы раз написал… Или ты на что-то обижен? Давай это обсудим, чтобы не было никаких недоразумений. Мы же взрослые люди и давно друг друга знаем.

Я получаю много противоречивых слухов от разных людей. Несколько сотрудников сказали мне, что ты якобы выкрал интеллектуальную собственность компании (исходные коды «ИРА»), сманиваешь персонал работать куда-то за границу и грозишь какими-то байками про КГБ.

Я не привык верить слухам, поэтому хочу прояснить ситуацию и получить ответ из первых уст. В конце концов, ты такой же акционер нашей компании, как и я, и должен быть заинтересован в ее развитии и повышении капитализации, даже если и не являешься сейчас ее сотрудником.

Дай знать, если тебе чем-то можно помочь. Мы с Роби за тебя очень переживаем.

С уважением, Димыч

Он читал сообщение от своего бывшего друга и захлебывался собственным вязким и тягучим дыханием. Сердце бешено колотилось, в висках свистело и шумело. Ему вдруг стало по-настоящему страшно. «Началось…»

Информация об активности Санчеса дошла до Димыча. Роби наверняка также в курсе. Судя по письму, с их точки зрения события выглядят немного иначе. Может, и правда Димыч не в курсе всех событий? Или притворяется? А что если всю эту историю с отравлением Санчес себе сам придумал? Если все это – лишь череда случайных совпадений, которые его пропитанный токсинами мозг уже самостоятельно суммировал и превратил в сложную теорию заговора?

Вряд ли. Сильный канцероген, ограбление квартиры, отключение Санчеса от офисной сети, странное письмо, адресованное сотрудникам, с намеком на наркотики. И потом, если TS Computers замешан в каких-то шпионских делах, то это уже не игрушки…

Предположим, Роби нечист на руку. Димыч может быть «в доле», а может и нет. Что они могут сейчас предпринять? Выследить его – плевое дело. Санчес особо и не скрывался. Он прекрасно понимал, что рано или поздно партнеры сделают свой ход. Но до определенного момента это было вопросом их личных человеческих отношений. Теперь же это касается международной политики. Вдруг завтра сюда явится десяток Джеймсов Бондов с лицензией на убийство?

Формально войну они друг другу не объявляли и до сих пор считались партнерами по бизнесу, друзьями…

– Это – металлическая война. А мы – солдаты капитана Пауэра. Здесь пленных не берут! – вспомнил он присказку Гриши.

– Ага, их сдают в металлолом… – шутил в ответ Димыч.

Черт побери, как же давно это было. Кажется, в другой жизни! Тот Санчес, который дружил с тем Димычем, давно мертв – он не пережил кому, не смог перенести разрушения жизненных идеалов. И Димыча того больше нет – в нем вырос и окреп Чужой, мерзкий и скользкий. Он умеет плеваться кислотой, разъедающей металл, у него несколько челюстей, которые выезжают одна из другой. Старый Димыч остался валяться на полу изодранной кровавой человеческой оболочкой.

С Чужим Санчесу договариваться не о чем – его можно только отправить в открытый космос или раздавить прессом.

Санчес нажал кнопку Reply, собираясь с мыслями. Нажал несколько раз Enter, как бы очищая пространство для своей ненависти, чтобы ей было где развернуться. Успокоил дыхание.

«Привет, Димыч!». Нет: «Уважаемый г-н Конов». Все не то.

Что ему написать? Как ответить на такую циничную и лицемерную ложь? Написать все, что он уже знает? А что Санчес знает? Сможет ли представить доказательства, если его адресат задохнется от праведного гнева и начнет изображать из себя мученика? Побежит ли тогда Димыч к Роби? Сорвет ли своим поступком секретную операцию спецслужб? Если вообще Гриша говорит правду… И если самому Грише сказали правду.

Внезапно Санчес осознал, что его ненависть за несколько недель уединения состарилась, ссохлась. Осталось только презрение.

«Не стой на моем пути, и я тебя не трону», – написал он и снова стер. Слишком уж надменно и вызывающе!

Может, ответить такой же лицемерной блаженной невинностью? Мол, здравствуй, дорогой друг! Как я рад получить от тебя весточку. Лежал я при смерти – и только вера в истинную дружбу помогла мне выкарабкаться. Как только пальцы мои достаточно окрепли, чтобы преодолеть сопротивление компьютерных клавиш, – сразу начал писать тебе, мой любезный партнер. Не верь мерзким слухам – их распускают завистники и интриганы…

А что? Это вариант! Действовать против врага его же собственным оружием. Выиграть время. Сманеврировать.

«Нет, так я не смогу. Я переродился, но не выродился. Не опущусь до этого уровня. Хрен с ним, с бизнесом этим, с деньгами. Какой в них толк, если остатки совести отдашь? Кто потом будет богатством и славой распоряжаться, если ничего от меня не останется?»

Какие еще варианты… Санчес просто закрыл ненаписанное сообщение.

«Пусть будет так. Не буду играть по их правилам. Не дам ему зацепку. Война и так уже идет вовсю, но не я ее развязал! Считай это формальным объявлением той самой давно идущей войны! Парламентеру отрубили голову – вот наш ответ на предложение переговоров. Что может быть красноречивее? Наверняка по электронному квитку Димыч увидит, что письмо было доставлено адресату и прочитано. Значит, он поймет, что парламентер его мертв. Поздно отступать…»

– В конце концов, мстить я не собираюсь никому. Но и себя щупать за колокольчики не позволю, – сказал он Глебу, рассчитывая на его мудрый совет.

– Знаешь, что сказал по этому поводу Бернард Шоу? Если ты кому-то звезданул по его колокольчикам, а он не ответил тебе взаимностью, – такой человек опасен. Он и сам не простит, и тебе не даст забыть о случившемся.

– Не знал, что у Шоу был такой богатый словарный запас. А ко мне это какое отношение имеет?

– Ты же из себя строишь Христа в молодости. А в их систему жизненных ценностей такой альтруизм не укладывается. Значит, гадость затеваешь… Не успокоятся они, вот тебе слово человека, который Царь-колокол видел. Однажды. В детстве.

– Что им, в конце концов, мешает самим бизнес построить? Может, у них все получится, тогда и от меня отстанут. Получат государевы деньги, переедут в «Сколковскую долину». У них и технология готовая есть, и клиенты…

– Ничего у них не получится. Ты же знаешь известную формулу: взял 1 кг варенья и 1 кг дерьма. Смешал. Что получилось? 2 кг дерьма. Так же и у них получается – какое варенье ни используй, если ты смешиваешь его с дерьмом, то революционно нового ничего на выходе не будет.

– Здесь вопрос философский. Что считать вареньем, а что – дерьмом. Для кого и дерьмо – варенье…

– Твои математические таланты тебя погубят! – добавила Гретта. – Тебя вареньем не корми – дай поанализировать. Дерьмо – оно и на джаве[78], и на ассемблере[79] дерьмом останется… Как его ни компилируй.

Война