«Она изменилась после нападения роя».
Правда ли это? Кит порылся в памяти. Его Дакота едва спаслась от роя этим летом. Или в конце весны? Как бы там ни было, чувствовала она себя после этого хорошо, ведь так? Вот если бы болезнь нагрянула внезапно – если бы его Дакота проснулась однажды, уже красная, вся в поту, бормоча несуразицу и видя галлюцинации, – отследить ее начало было бы проще.
Кит столько литературы по медицине перерыл, но вдруг прав был Монти? Вдруг Дакоту забрал мушиный грипп?
Кит судорожно сглотнул и прижал горшок с цветочком к груди. Постарался затеряться в событиях на фото, чтобы душа воспряла, чтобы его окутала магия прошлого.
Ничего не получилось.
Тем временем вернулась Лэйки. В кинозале она ничего не нашла.
– Ну, тогда ладно. – Монти соскочил со стойки и помог Лэйки разобрать баррикаду у входной двери.
Они осмотрели старый магазин ниже по улице. Времени это заняло не много, ведь его полки давно обчистили. Потом посмотрели в небольшом общественном парке, где качели, карусель и горка скрылись в разросшихся кустах. Так, в поисках, и прошла большая часть дня. Ребята заглянули в каждый уголок и закоулок Городка: мусорные баки с десятилетним пластиком, склады и здания, которые еще во время вылазок обшарили раз сто.
В конце концов Дакоту нашли у самой окраины, где заканчивались все постройки, а главная улица, петляя, уходила в горы. Дакота была еще жива, но почти без сознания. Она лепетала, повторяя одни и те же слова:
– Сиди на месте. Не вставай.
На то, чтобы отнести ее назад в «Близнец рая», понадобились усилия всех троих. В кинотеатре Дакоту бережно уложили на кровать в ее комнате.
Ребята кормили – точнее, пытались кормить ее – по очереди. Кит даже переселился к ней, перетащив лежанку из будки киномеханика и разложив ее на полу рядом с кроватью матери. Монти и Лэйки периодически заглядывали к нему, уговаривая пойти наверх и отдохнуть, но Кит ни в какую не соглашался оставить свою Дакоту. Вскоре вокруг нее образовался ореол пота, который медленно расползался подобно зрачку, пока матрас не промок насквозь. Дакота то и дело выныривала из забытья, повторяя одни и те же распоряжения:
– Сиди на месте, Кит. Прошу тебя. Не вставай.
– Я не уйду, мам.
Эти слова он повторил, наверное, тысячу раз – держа ее руку в своих ладонях, рассказывая об истоках, которых никогда не имел, истории о понтовых туфлях и бризах с океана, о фантастических приключениях в экзотических местах вроде Луны, джаз-клуба или Техаса. Кит позволил своей душе воспарить, отчаянно надеясь, что это поможет воспарить и ее душе. И как раз когда на мгновение начинало казаться, что все проходит, что его старушка Дакота вернулась, она повторяла все то же самое:
– Сиди на месте. Не вставай.
А он неизменно отвечал:
– Я никуда не уйду.
Два дня спустя она умерла.
Ребята обсудили похороны. Точнее, обсуждали их Монти и Лэйки, а Кит едва ли слушал. Он вообще почти ничего не слышал. Просто закрыл глаза и вообразил, как душа его Дакоты превратилась в бриз, вольный улететь отсюда и странствовать из города в город. Но бриз улетит – такова уж его природа, – а Кит так и не узнает куда. Все равно за ветром ему не угнаться.
В тот день они уложили тело Дакоты на подпорку для входной двери, превратив ее в импровизированные носилки, и в последний раз вышли из «Близнеца рая». Дакоту похоронили в старом парке, и Кит пересадил в землю рядом с могилой пурпурный цветочек из горшка.
Цветочек и правда был прекрасен. Дакота хорошо за ним следила.
«Она заботилась о тебе. Теперь ты позаботься о ней».
Кит еще долго после того, как Монти с Лэйки ушли, сидел в парке. Он рассказывал истории, плакал и до поздней ночи описывал свои картины. А когда вернулся в «Близнец рая», то застал Монти с Лэйки наверху, в салоне между будками киномеханика.
Близнецы явно обсуждали его, потому что едва он пришел, как они подозрительно замолчали. Повисла тягостная тишина.
В углу стояло три собранных пузатых рюкзака, и к верху каждого было приторочено по спальнику и походной постельной скатке.
Монти поставил на колени приемник и держал наготове наушник.
– Кит…
Не успел он договорить, а Кит уже развернулся и скрылся в будке. Спустя полминуты он вернулся, надев старую шапочку, которую ему связала Дакота. Ту самую, от которой зудели мозги.
Теперь он понял, почему Лэйки носит красную бандану, а Монти желтые рубашки в клеточку. Как и ключ на шее у его Дакоты, эти предметы служили не просто напоминанием, но памятниками.
А зуд – подумаешь, мозги привыкнут.
– Ладно, – сказал Кит, протягивая руку за наушником. – Я готов.
Он дважды прослушал запись. Потом вернул Монти наушник и, натянув шапочку на уши, оглядел комнату.
– Вот бы и это место похоронить. Чтобы никто больше тут не жил.
И вот они втроем, плечом к плечу вышли из города, а за спиной у них полыхал «Близнец рая». Когда они проходили мимо того места, где нашли на дороге Дакоту, Кит сунул руку под куртку и нащупал там ее кулон – прилипший к груди холодный серебряный ключик.
Он сам не знал, зачем забрал ключик.
Просто ему показалось неправильным зарывать в землю такую чудесную вещь, как ангельский дар.
– 42,9880° северной широты, 70,6135° западной долготы… острова Шолс. Это Карл Майер, связист. Повторяю… 42,9880° северной широты, 70,6135° западной долготы, острова Шолс, в десяти километрах от побережья штата Мэн или границы Нью-Гэмпшира. Если вы слышите это сообщение, если вы живы и здоровы – что в наши дни редкость, – то знайте: мы – архипелаг, у нас полно припасов, и мы хорошо организованы. Электричество в основном от солнечных батарей. Приливные станции в зачатке. Число поселенцев – сто одиннадцать. Возможно, мы последнее сообщество в этом богом забытом мире. Если вас перспектива жить с нами устраивает, идите к нам. Только имейте в виду… мы тяжело вооружены, несем круглосуточную вахту. К нам входить только с миром. На этом все, с вами был Карл Майер. Да умножится наше число…
42,9880° северной широты, 70,6135° западной долготы… острова Шолс. Это Карл Майер, связист. Повторяю… 42,9880° северной широты, 70,6135° западной долготы, острова Шолс, в десяти километрах от побережья штата Мэн или границы Нью-Гэмпшира. Если вы слышите это сообщение, если вы живы и здоровы…
Нико
Ей тогда было шесть лет, и радио казалось чудом.
– Папуль, а как оно работает?
– Как бы тебе объяснить… Видишь вот эту антенну? Она ловит радиоволны в воздухе и преобразует их в электрические сигналы, а радио как бы читает их.
Это было в последние дни батареек и генераторов, и, хотя родители Нико сохраняли хладнокровие и оставались собранными, сейчас она понимала, что за этим фасадом наверняка крылась паника, ощущение, что цепляешься за последнюю соломинку.
Но ей в шесть лет все это казалось чудом и волшебством.
– Можно включить? – спросила она.
Папа с улыбкой подхватил ее и усадил к себе на колени. Нико осторожно, боясь что-то испортить, повернула ручку. Она знала, что, если все сделать правильно, произойдет чудо.
– Это как «Электроник»?
– Немного, – ответил папа и объяснил, что «Электроник» запитывается от солнечной батареи, а радио – от пальчиковых батареек.
Батарейки. Небольшие штучки, тягавшиеся в силе с солнцем…
Мама присоединилась к ним в подвале, а с ней спустилась и Гарриет. Они все собрались вокруг столика, крутили ручки и, затаив дыхание, ожидали вестей из далеких краев. А мама в это время рассказывала истории о прошлом: как ходили в кино с друзьями, на спортивные мероприятия и в рестораны, рестораны, рестораны…
– А макароны с чили у них были? – спросила Нико. – А приправа тако?
Теперь-то она знала, что ей врали.
Внезапно сквозь шум статики пробился металлический голос. Они послушали его с минуту, а потом отец сменил частоту, сказав, что это какой-то «чокнутый фанатик-выживальщик» и что такие «только и знают, как забивать эфир высосанными из пальца теориями заговора».
Волны, фанатики-выживальщики, металлические голоса на фоне статики… Нико всему была рада. Наверное, где-то на другом конце мира кто-нибудь сидел за столом и говорил в коробочку, и вот его голос раздавался из другой коробочки у них в подвале.
Чудо из чудес.
Как-то ночью, спустя несколько недель после того, как они услышали металлический голос фанатика-выживальщика, Нико лежала в постели и вдруг услышала, как по лестнице в подвал громыхают папины ботинки. С кухни, где в это время была мама, донесся торопливый шепот, и вот уже оба родителя спустились в подвал.
Нико тихонько выбралась из кровати и, прокравшись по коридору, села на верхней ступеньке подвальной лестницы. Она сразу же заметила, как доносящийся из радио голос отличается от всех, что они слышали прежде. Те, другие голоса звучали тихо, будто обращались к тебе одному, а этот раздавался громко и важно. Нико вообразила актера на сцене, говорящего так, чтобы его наверняка услышали все.
Из сказанного она почти ничего не поняла. Много говорилось о «восстановлении инфраструктуры» и «надежде на будущее», а каждую пару минут на фоне звучали жидкие аплодисменты. Со своего места Нико не видела родителей, зато она их слышала.
– Шутник, – сказал папа. – Нет, я понимаю, что надо вселить надежду, но как быть с насущными делами? Что сообщают из лабораторий? Что-то же мы выяснили.
– Он не просился на это место, – ответила мама. – Никто не идет в министры сельского хозяйства с мыслью однажды сменить президента.
Голос по радио призывал относиться к мухам и гриппу рационально.
«Со временем, – вещал он, – на эту борьбу взглянут как на беды, что постигли нас в прошлом. Несомненно, это барьер, но взять его можно. По́том и кровью мы отыграем то, что уступили противнику, и перехватим инициативу, увеличим разрыв».