Потом, когда все уже готовили себе спальные места (стараясь держаться подальше от внутренностей индюшки), Киту в голову пришла одна мысль. Он подошел к Принглзу и спросил:
– Где ты нашел палки для костра?
Принглз указал на рощицу за домашней базой.
– Только далеко не забредай, малыш.
Рядом Леннон встал с лежанки.
– Я пойду с ним.
Отличное слово «умаление», сразу ясно, что значит. Только действие, которое оно описывает, – обидное.
– Я понимаю, что я маленький, – сказал Кит, – зато я молниеносен.
Улыбка Леннона как-то странно изменилась, но Кит не понял, хороший это знак или плохой.
– Я и не сомневаюсь, – заверил он Кита. – Просто я помогал Принглзу добывать хворост и знаю, где найти хорошие веточки. И еще я люблю прогуляться перед сном.
– Тогда ладно. – Кит опустил вытянутые края шапочки на уши. – Идем.
По пути он рассказал, как раньше играли в бейсбол: люди лупили по мячику деревянной дубинкой, а потом перебегали от одной резиновой подушечки, обозначавшей угол ромба, к другой.
– В конце побеждала та команда, игроки которой чаще успевали обежать этот ромб по периметру.
– Смотрю, ты много знаешь про бейсбол.
– Читал о нем в «Играй в мяч!»[17], «Амелии Беделии»[18] и «Кейси держит удар»[19], и еще в других книгах. У меня в здании была очень удобная библиотека.
– У тебя было свое здание?
– Начальная школа Уильяма Тафта. А ты, кстати, зачем носишь сломанные часы?
– Они не сломаны. – Леннон показал ему запястье.
– Разве часам не нужны батарейки?
– Большинство часов работает от батареек, но у меня механические. Видишь? Их надо заводить каждый вечер.
Только сейчас Кит сумел хорошенько разглядеть циферблат и медленно ползущую по нему пару стрелок на фоне…
– Это что, город?
– Бостонский горизонт. Моя мама… не биологическая, а одна из тех женщин, что меня растили…
– Джин или Зейди?
– А ты не просто молниеносен, но еще и схватываешь на лету, – уважительно произнес Леннон. – Это была Джин. Мы с ней сблизились, и она мне их подарила.
Он говорил как человек, который тоже, наверное, где-то оставил расти пурпурный цветочек.
Миновав бетонную постройку с надписью «БУНКЕР» на стене, они пролезли через дыру в заборе и оказались в роще деревьев. Кит опустил взгляд и принялся искать на земле идеальную веточку. Ему нужна была палка с острым концом. Тонкая, чтобы лежала в руке, как кисть, и крепкая, чтобы не сломалась от снега и грязи.
– А имя тоже классное, – сказал он.
– Гм-м?
– Леннон, – пояснил Кит. – Мне кажется, я слышал его прежде.
– Знаешь, была такая группа «Битлз».
Вроде бы Кит слышал это название, но где, вспомнить не мог. Леннон тем временем принялся напевать песню о тайной любви, а потом разъяснил:
– Джон Леннон. Один из величайших поэтов-песенников всех времен. Зейди у нас играла на гитаре, помнила все песни «битлов». До нападения мух Джин и Зейди провели несколько дней вместе с моими родными родителями. Даже как-то поужинали вместе. Странно это и грустно – узнать о своей семье из их воспоминаний о том единственном совместном ужине.
– Это грустно, – согласился Кит, – но не странно.
Леннон улыбнулся.
– Мои родители иммигрировали из Иордании. Из-за того, кем они были и откуда приехали, двери для них всюду были закрыты, вот они, наверное, и решили, что американское имя поможет мне пробиться хоть куда-нибудь. Думаю, моя биологическая мама была помешана на «Битлз». По вечерам она брала меня на руки и носила вокруг лагеря, тихонько напевая их песни вместо колыбельной…
Он подхватил песню на том месте, где остановился, а Кит добавил ее в список вещей с двойной сутью: она на сто процентов согревала душу и рвала ее на части.
– Порой… – снова заговорил Леннон. – Знаю, это глупо, но…
– Ты по-прежнему ее слышишь.
Кит готов был поклясться, что по ночам, лежа в спальном мешке, когда он закрывал глаза и поворачивал голову набок, то чувствовал под щекой ладонь своей Дакоты и как по лбу чиркает серебряный ключик у нее на шее. Он вспоминал начало собственной жизни, как появился на свет в будке киномеханика при старом кинотеатре, у женщины, которая еще даже не подобрала ему имя. «А потом я увидела коробочку, – шептала она по ночам, – и подумала: да, этот ребенок – мой».
– Я тоже по-прежнему слышу свою маму, – сказал он.
Не успел Леннон ответить, как земля застонала.
Издалека донеслось пульсирующее жужжание, а Кит переполнился одновременно страхом и облегчением: он испугался того, что появились мухи, и с облегчением воспринял то, что не надо больше гадать, когда же они налетят.
Леннон схватил его за руку.
– Сюда.
Они помчались назад тем же путем, которым пришли. Только, миновав дыру в заборе, Леннон потащил Кита не в сторону лагеря, а к бункеру. «Если сегодня та самая ночь, то скоро мы свидимся, – думал Кит. – Вот только некому будет посадить для меня пурпурный цветочек». Жужжание тем временем становилось все громче и ближе. Внутри бункер напоминал вытянутый туалет, по площади равный зоне позади лотков в «Близнеце рая» («За которой располагалась та самая комнатка, где твоя душа при мне перешла из этой жизни в другую, ты уж, пожалуйста, застолби там и для меня местечко, и спасибо заранее, только, пожалуйста, поближе к тебе, и спасибо заранее»), а справа от них вдоль дальней стены тянулась длинная скамья; слева же, отделяя их от поля, – стенка из бетонных блоков по пояс, увенчанная сетчатым забором.
Леннон опустился на корточки, утянув за собой Кита, так что оба скрылись за этим барьером.
– Так, ладненько, – произнес Леннон, озираясь по сторонам, и, хотя они сидели вплотную друг к другу, Кит из-за жужжания едва его слышал. – Туда, – указал Леннон на пространство под лавкой.
Он сказал еще что-то, но Кит этого уже не услышал, и тогда он вообразил, как в воздухе пляшут, вибрируя, молекулы звуков.
Леннон подтолкнул его к лавке, и Кит по его губам прочел: «Давай, живо под лавку».
«На что будет похожа жизнь, когда я стану ветром, перелетающим с места на место? Уж точно она будет лучше нынешней, потому что мы будем вместе», – и Кит опустился на четвереньки, втиснулся под скамью, забиваясь как можно глубже.
Леннон же оставался на месте. Стараясь сильно не высовываться, он выглянул из-за бетонного барьера.
Секунды незаметно сменяли друг друга, словно время застыло или, напротив, ускорилось («А есть ли время там, где ты сейчас? Скоро я это узнаю»). Кит хотел было приподнять голову, но ударился об изнанку скамьи. Он мало что видел и думал: какое забавное – хоть и несправедливое – совпадение, что в момент смерти, как и при жизни, он увидит лишь клочок этого мира.
Выгнув шею, со своего места Кит разглядел грязный, заснеженный бетонный пол, ботинки парня, чья мама любила «Битлз» и хотела для сына только хорошего; самого парня в профиль, его полные ужаса и озаренные лунным светом глаза. А потом этот ужас в них медленно растворился, вытесненный своим источником – живой волной и щупальцами на фоне луны и неба.
Кит закрыл глаза.
Посреди пустоты он увидел будку киномеханика («Твои шаги на лестнице, ты поднимаешься, готовая поведать о начале моей жизни, но теперь позволь мне рассказать о ее конце»), лицо своей Дакоты, когда она вошла в комнату, ее кулон, ее глаза, в которых были земля и горы, и прошлое, которого он так и не познает («А теперь подоткни мне одеяло, чтобы получился кокон, как я люблю…»).
Это лицо.
В этом непостижимо огромном мире.
Места, в которых ему не доведется побывать, острова посреди океана.
Или Техас.
Она улыбнулась ему.
И покачала головой.
«Не сейчас».
Кит распахнул глаза и увидел, как Леннон шевелит губами, но слов не расслышал. Перевел взгляд на небо за спиной Леннона и поначалу даже не понял, что видит. Медленно выбрался из-под скамьи и пополз к барьеру. Постепенно Кит разобрал, что парень бормочет. «Боже мой, боже мой», – повторял он снова и снова. И вместе они уставились в ночное небо, – «Боже», – где выше и выше поднимался гигантский рой, – «Боже», – а в его мельтешении, подхваченный кончиком извивающегося щупальца, озаренный мерцающим светом луны, угадывался силуэт человека. Пониже еще одно щупальце как будто сжимало другого человека. «Боже мой», – произнес Леннон, и оба они продолжили смотреть в небо, пока рой не скрылся, оставив их гадать: кого из друзей унесло.
«Только не Лэйки и не Монти, только не Лэйки и не Монти…»
Кит с Ленноном бежали к стоянке за пределами игрового поля, холодея от страха, не зная, кто остался жив. Перед глазами у Кита так и стоял образ человека, окруженного, окутанного мухами…
«Только не Лэйки и не Монти, только не Лэйки и не Монти…»
Добежав наконец до места, они на миг оцепенели: никого не осталось. Видимо, уцелели только Кит с Ленноном. Рой налетел огромный, мухи так и кишели в нем, а Кит почти все время просидел под скамьей в бункере. Он мог и не увидеть в воздухе силуэты остальных друзей…
Но в этот момент из рощи по ту сторону забора показалась Лоретта, а с нею и Монти. На лицах обоих читалось такое же отрезвляющее потрясение. Кит не нашел для него подходящего слова. Видимо, такого еще не придумали.
Они подбежали к забору, и Лоретта, выпучив глаза, кинулась обнимать Леннона.
– Твою же мать, Лен.
Монти подбежал к Киту, упал перед ним на колени и обнял так, как никогда не обнимал: крепко, трепетно, живо. Как родного брата.
– Лэйки тоже была в лесу? – спросил Кит.
Монти отстранился, и Кит сразу все понял по его лицу.
– Мы видели, как забрали Принглза, – сказала Лоретта. – Он побежал, но…
Вчетвером они оглядели разоренную стоянку: спальники и фляги с фильтрами, разорванные рюкзаки, разбросанные по всему биваку головешки. Подойдя к кострищу – от которого остались одни тлеющие угли, – Монти поднял с земли винтовку Лэйки.