– Ну да. Мы осколки мира.
Стоявший в отдалении мальчик смотрел на нее с грустью и одновременно с надеждой. Словно цветочек, который забыли полить. Да, Лоретта излучала уверенность и красоту, но в глубине ее глаз отпечаталось нечто болезненное; Монти было просто хорошо, пока она рядом, но что станет с ним у реки, когда их пути разойдутся? Мысль пойти с Ленноном, как ни странно, не отталкивала. Но все же задача внушила Нико необходимость закрыть свое сердце, потребность в одиночестве, на которое она невольно и полагалась. Она была как мамина старая матрешка: оболочка, внутри которой прячется еще много Нико; открываешь их, забираешься глубже, а они все не кончаются, внутри очередной крохотной Нико обнаруживается еще одна, и еще.
– Без обид, но я бы правда хотела пойти одна. – Нико сверилась с компасом. – Было… приятно повстречаться с вами. Счастливо добраться до Бостона. И в… другое место.
– Острова Шолс. – Мальчик понуро чертил палкой круги на снегу.
– Точно. – Нико спрятала компас и развернулась на восток, испытывая одновременно облегчение и печаль от того, что обнаружила новых маленьких себя.
Но не успела она сделать и десяти шагов, как поняла, что Гарри за ней не последовал. Он стоял в окружении новых ребят, и мальчик, забросив свою снежную живопись, обнимал пса за шею.
Нико свистнула.
Гарри даже не подумал обернуться.
Внезапно деревья утонули в земле, а сама земля обернулась водой, безбрежным океаном, просторы которого раскинулись на километры вокруг, а на месте группы ребят Нико увидела только косатку. Может, приладите конец веревки к моему спинному плавнику и я потяну вас к цели?
Нико подошла к ним.
– Говорите, до реки топать день?
Леннон пожал плечами:
– Самое большее два.
– Ладно. Хорошо. Идем.
Из книг Нико знала, что любовь считается бесконечным ресурсом, что чем больше отдаешь, тем больше получаешь, но в это не верилось. Куда логичнее представить любовь в виде графина с водой: чем больше людей за столом, тем меньше ты разливаешь ее по стаканам. Кому-то достанется больше, кому-то меньше, вот как все устроено. На всех любви не хватит.
Стакан же Гарри сейчас был переполнен.
Большую часть утра шли молча.
Гарри почти все время держался ее, но порой бежал и рядом с мальчиком.
Монти с Лореттой все время шли рядом, перешептываясь и держась за руки.
Леннон, как штурман, шагал впереди, прокладывая путь.
Нико отчетливо улавливала мощные флюиды группы. Она вспомнила, что вчера говорил Леннон: «нас в команде было шестеро, а сейчас осталось четверо». Что-то у них произошло, некая потеря, сплотившая всех и автоматически делавшая Нико посторонней.
Если Нико и представляла себя членом группы, то совершенно не так. Сейчас ее разум почти все время занимали мысли об огне, навигации, пайках и воде. И все это на фоне зудящего сомнения, что терзало ее заевшей пластинкой: а вдруг все впустую? Вдруг извилины в мозгу папы совершенно истерлись и он перестал отличать рассказы о своем прошлом от реалий происходящего?
Был еще страх, которого Нико не решалась даже коснуться в своих мыслях, но который рос с каждым шагом на юг: вдруг отец умрет еще до исхода восьмого дня? Вдруг она напрасно тревожилась за вменяемость папы и он рассказывал правду? Тогда Нико, прямо как Странница, придет в Манчестер и найдет там легендарные Воды Кайроса… но активировать их не получится, потому что Звонарь умер во время ее путешествия?
Вот такая получится невообразимая сказочная несправедливость.
Гарри словно учуял ее страх и ткнулся ей в колено.
– Привет, – сказала Нико, останавливаясь.
Она опустилась на колени и достала из рюкзака ломтик крольчатины. Часть скормила псу, часть съела сама, а потом почесала питомца за ухом, гадая, что бы она без него делала. И то ли дело было в этой капле благодарности, то ли в понимании, которое часто, словно откровение, приходит, когда смотришь в глаза любимому животному, но Нико вдруг осознала, что сомнение, мучившее ее с тех пор, как она ступила в лес, – лишь отросток неугасавшего семейного противостояния: убежденность, с которой мама искала надежду и истину в древних сказаниях, против убежденности, с которой папа искал надежду и истину во всем, что можно пронаблюдать и измерить.
– Пропала бы, – обратилась Нико к Гарри, смотревшему на пакет с крольчатиной как на добычу. Нико угостила его еще кусочком. – Без тебя я бы просто пропала.
После спешного обеда Нико сообразила, что идет в хвосте группы, только когда к ней обратился маленький мальчик:
– Как думаешь, томаты – фрукт или овощ?
Нико в это время вовсю наблюдала за Монти с Лореттой. Зрелище было одновременно и милое, и странное; при виде влюбленной пары посторонних людей – не родителей и даже не героев книг – Нико вдруг поняла, что немного ревнует. Не то чтобы ей хотелось идти, взявшись за руки, с Монти или Лореттой, но вот на Леннона, чей взгляд вызывал то же головокружение, что и многие километры непостижимого лесного пейзажа, который открывался с чердачного балкончика и который однажды Нико могла бы исследовать, смотреть было приятно.
Причем нравились ей не только глаза Леннона, но и волосы – такие волнистые-волнистые.
Вот бы запустить в них руку, когда…
– Как думаешь, томаты – фрукт или овощ?
Нико даже не заметила, как Кит с ней поравнялся, но вот он тут, идет, опираясь на палочку, и спрашивает про томаты.
– Э-э, не знаю даже.
– А ты ела когда-нибудь по-настоящему вкусный помидор?
– Вряд ли, – ответила Нико. – Хотя, может, и ела.
– Такое не забывается. Если не уверена, значит, не ела.
– Ты Кит, верно?
– Да.
Этот мальчик ей сразу понравился. Манера его речи наводила на мысли о том, что душа его старше тела. (Еще больше в этом убедилась Нико, глядя, как он тепло обращается с Гарри.) Может, дело было в постигшей группу трагедии, а может, в том, что он ощущал себя одним из немногих маленьких мальчиков, оставшихся в мире.
– А я ел, – похвастал Кит.
– Что ел?
– Очень вкусный помидор.
Так они и шли в хвосте группы, болтая под хруст снега, а солнце разливало по лесу густые краски позднего утра. Кит рассказал еще про город, который они покинули (и который он называл просто «Городок»), про кинотеатр, в котором родился и вырос. Потом он совершенно не к месту заявил: «Я понимаю, что я маленький, зато я молниеносен», – и упомянул некую Дакоту. Правда, сразу же замолчал и положил руку на голову Гарри.
– Мне нравится твоя собака.
– Мне кажется, ты ему – тоже.
– Может, и вы с нами на острова Шолс отправитесь? Там полно припасов и все организовано. Есть солнечные батареи и сто одиннадцать жителей. Если верить Карлу Майеру, то это, наверное, последнее настоящее поселение во всем этом богом забытом мире. Не знаю, есть ли у них там собаки, но такого славного старичка, как Гарри, я уверен, примут.
Было еще что-то в голосе Кита – способность растопить сердце любого.
– Кто это – Карл Майер?
– Связист на островах Шолс. Это его голос мы слышали в приемнике Монти. – Кит объяснил, что детекторные приемники работают без батареек и независимо от электросети, совсем как часы Леннона. – Эти часы надо просто заводить каждый вечер. А еще на них вид города Бостона. Под стрелками, я имею в виду. Жаль, что он не отправится с нами на острова Шолс, но, видно, Бостон – его предназначение. Я знаю такое слово. Значит то же, что и «судьба», просто звучит солиднее.
Вообразив себе ход его мысли, Нико вспомнила одну иллюстрацию из книги про жонглеров с кеглями, на моноциклах и с вращающимися блюдцами на носах. Немыслимое, это зрелище, однако, вызывало улыбку.
Пока Кит говорил и говорил (а его мозги вращались безостановочно), взгляд Нико вновь сам собой устремился в голову группы, а мысли – в неизведанные места, которые только и ждали, чтобы их исследовали. Из книжек она знала, что люди делятся на разные «типы». Интересно, к какому типу принадлежал Леннон? И такое ли у нее грязное лицо, как ей кажется? Не лежит ли Манчестер где-нибудь на пути в Бостон, и если да, то надо ли одному из них предложить пойти на юг вместе или совместный путь подразумевается сам собой? Леннон казался Нико милым, и она надеялась, что он правда такой. Иначе получится, что она совершенно не так истолковала его взгляд.
– А ты знала, что у осьминогов девять мозгов?
– Правда?
Кит сунул руку под воротник кофты.
– Один мозг управляет нервной системой. И еще по одному – на каждое щупальце.
В голове возник образ: осьминог яркого красновато-оранжевого цвета плывет в черных водах океанской пучины. С Нико то и дело такое случалось – она воображала нечто, чего ни разу не видела, чего не могла никак знать, но в голове откуда-то бралась картинка, словно Нико была частью коллективного сознания мира.
– Ты его хоть раз видела? – спросил Кит голосом чуть громче шепота.
– Осьминога?
– Рой.
Перед мысленным взором замелькали образы: белохвостый олень, темнота подвала в Сельском Доме, нестройное пение отца и мамины псалмы.
– Видела, один раз, – ответила Нико.
– То есть ты знаешь.
– Что знаю?
Сколько времени прошло, прежде чем Кит наконец ответил, Нико не знала, но, когда он все же заговорил, его голос звучал еле слышно, как отголосок шепота. Нико даже не была уверена, что мальчик обращается именно к ней.
– Что они больше гор. Что действуют как единое целое, будто у них девять мозгов. Один – для центральной нервной системы, и еще по одному – для каждого щупальца.
Рой, что унес оленя, в момент появления показался Нико размером с какое-нибудь мифическое чудовище. И только сейчас она поняла, что в мире есть вещи, которые по своей чудовищности намного превосходят этот рой.
Кит тем временем снова погладил собаку.
– Молодец, Гарри. Молодец, дружище.