– Это я тебе нарисовал. Ночью.
– О, прикольно. – Нико начала было разворачивать лист, но Кит остановил ее:
– Потом.
– Что?
– Просто… при мне не раскрывай.
– Ясно.
– По-моему, получилось не совсем хорошо, – признался Кит, – но это часть меня. Мое начало. В общем, когда-нибудь ты, наверное, присмотришь идеальное место, где его повесить.
– Не сомневаюсь. – Нико убрала рисунок. – Спасибо, Кит.
Наконец ребята, точно со старыми друзьями, воссоединились с рекой и рельсами. Они, конечно, старались избегать дорог (чтобы не пересекаться с другими людьми), но временами река протекала рядом с какой-нибудь дорогой, тогда как другие ее участки – мимо прибрежных застроек, и тогда ребята шли по высокой траве, которая некогда была ухоженными лужайками.
– Ребят, вы это слышите? – спросила Нико.
Они остановились и прислушались: издали доносилось пульсирующее гудение.
– Водопад, – сказал Леннон. – В Пин-Оук был один, недалеко от нашей стоянки.
Они прошли еще дальше на юг, и гул усилился. Впереди показались очертания деревянной конструкции, напоминавшей мост, только отгороженной забором, а значит, предназначенной не для перехода реки. Вблизи высокой, увенчанной колючей проволокой ограды, что не давала пройти к реке, стоял знак «ОПАСНО! НЕ ВХОДИТЬ!».
А потом уже показался и водопад.
Кит ни разу в жизни водопада не видел и подошел ближе к забору, чтобы рассмотреть его получше.
– Взгляните.
Никто не ответил, и, обернувшись, Кит увидел, что Леннон и Нико успели отойти шагов на двадцать и остановились у поворота. Догнав их, Кит решил было, что они остановились при виде крупного кирпичного склада на берегу, но стоило ему зайти за поворот, и он увидел то, что правда их задержало: пристроенную к складу конструкцию вроде металлической клетки, высотой примерно как два «Близнеца рая», поставленные друг на друга. От нее во все стороны тянулись кабели, провода и торчали антенны.
– Что это? – спросил он.
Леннон покачал головой.
– Понятия не имею.
– Гидроэлектростанция Гарвин-Фоллз, – сказала Нико.
Кит и Леннон уставились на нее.
– Откуда ты это вообще узнала? – спросил Леннон.
– О, ну так я же гений. – Она закатила глаза и ткнула пальцем в сторону знака неподалеку.
– Выходит, вода… производила ток? – Кит медленно сделал оборот вокруг своей оси, всматриваясь в окружение: линия электропередачи, электростанция, железнодорожные пути, склад, водопад и конструкция, возведенная как мост через реку.
– Не стану притворяться, будто знаю, как именно, – ответил Леннон, – но да.
Люди дней былых, эта вечная загадка. Построили такие штуки. Изобрели вещи вроде телефонов с умной начинкой и комнат с двумя машинами, одна из которых стирает одежду, а другая сушит. Проложили километры железнодорожных путей, чтобы по ним возить пассажиров и еду.
У Кита в голове не укладывалось, как они могли быть бесконечно умными и бесконечно глупыми одновременно.
Не пятьдесят на пятьдесят.
А на сто процентов и умными, и глупыми.
Кит снова посмотрел на водопад. Он знал слово «экзистенциальный», которое немного сбивало с толку, но вроде относилось к тому же семейству, что и «высвобожденная душа». Это когда ощущаешь нечто глубокое и необъяснимое, чувствуешь нечто, что заставляет задумываться над смыслом жизни.
Река в этом месте была широка, а течение – быстрое и сильное. И хотя водопад шумел громко, он был не так уж и высок; Кит смотрел, как вода внизу ударяется о камни, разлетаясь мириадами брызг, и чувствовал, будто снова стоит на втором этаже школы у окна с видом на горы, размышляя о бризах из далеких мест.
Хотелось написать это место. Хотелось поговорить с ним. Привет, меня зовут Кит. Откуда ты? Как тебя создавали? Расскажи о своем происхождении…
И если для художника беседовать со своим творением – значило найти голос, то, может, экзистенциальные ощущения сродни тому же?
Привет, Кит. Мы – водопад. Нас создал на заре времен Владыка Ветров. А ты? Откуда пришел? Как тебя создали? Расскажи о своем происхождении…
Кит обернулся и увидел, что Нико с Ленноном тоже смотрят на водопад. Может, и они мысленно беседуют с ним? Может, есть другие языки помимо языка искусства?
Язык потери, что звучит как пение ветра в пустом стволе мертвого дерева.
Язык жертв, что звучит как шелест красной банданы, когда перетягиваешь ею волосы, или шуршание желтой клетчатой рубашки, когда застегиваешь на ней пуговицы.
Язык дружбы, что звучит как шум полноводной реки и мягкие шаги подле тебя.
Возможно.
Одно Кит знал наверняка:
– Хорошо, что на лодке не поплыли.
Позднее, уже днем, где-то к северу от Манчестера и к югу от гидроэлектростанции Гарвин-Фоллз они миновали приветственный знак на входе в город Уотерфорд.
Первое, что сразу бросалось в глаза, так это муралы.
Они были всюду. Цветные изображения, нанесенные на витрины магазинов и знаки, на стены из кирпича и камня, на стены домов и банков, и даже – да-да – кинотеатров.
Мурал на мурале.
Мураломания какая-то.
Нагромождение муралов.
Какие-то изображения были странными, но безобидными: машина на дне океана, кролик верхом на пушке, дом в форме человеческого лица. Прочие производили куда более пугающее впечатление: огромная пустая глазница, люди с головами зверей и танцующие вокруг костра, женщина, рожающая телефон с умной начинкой.
– Неприятный город, – заметил Кит.
Леннон покачал головой:
– Ты прав.
У главной дороги не было названия, или же табличку с ним просто давно сорвали. Город словно был стар, но не так, как Городок, в котором улицы пахли ностальгией и объятиями.
Здесь улицы пахли улицами. Ни понтовых туфель, ни понтовых машин, ни понтовых нарядов. Если не считать муралов, то здесь не было ничего, кроме заброшенных развалин; по обе стороны дороги тянулись обветшалые магазины, нечитаемые знаки и тонкий слой припорошенной снегом ржавчины. Даже деревья тут росли какие-то кривые и завитые, изогнутые под странными углами в самых неожиданных местах. Небо затянуло облаками, и день внезапно показался ранним вечером.
Уотерфорд был таким местом, живя в котором легко было поверить, что других мест нет. Когда ты «тут», то «там» просто нет.
– А где высосанные кости? – спросил Кит.
– Что где?
– Ну, эти, останки людей.
В каждом городе, через который они срезали путь, останки находились всюду. Тут же их не было, а значит, еще до гриппа город очистили, или же кто-то убрал из него трупы. Ребята вышли на середину дороги, словно опасаясь, что из какого-нибудь заброшенного магазина на них выпрыгнут те самые выеденные кости.
В витрине книжной лавки выцветший знак приглашал на встречу с автором.
Паб. Пекарня.
Никаких окон, только зияющие тьмой дыры.
У главного входа в старую церковь знак гласил:
Леннон пробормотал нечто вроде того, что за странный обычай ставить тут знак, и вдруг их окрикнули:
– Стойте! – Голос эхом разнесся по улице, отразился в пустых окнах магазинов и кривых ветвях деревьев. – Вас только трое?
Благословенная церковь Воскресшего Спасителя, заброшенная и грязная, с мутными витражами, облупившейся белой краской и тяжелыми дверьми, стояла справа; слева тянулся ряд равно обветшалых домов.
– Да! – ответила Нико, медленно поворачиваясь на месте. Из-за эха нельзя было сказать, откуда именно раздался голос. – И еще собака.
Леннон прокричал:
– Мы просто мимо идем!
Щелкнул замок, и массивные двери церкви отворились. В проеме стояло двое мужчин: один молодой, другой старый, но в остальном они выглядели одинаково.
Молодой целился в ребят из чего-то похожего на винтовку.
– Вот что я скажу, – произнес старый. – Проходите внутрь, и мы мирно обговорим, кто и куда идет.
Нико
Вот что она начинала понимать: кто-то тихим голосом успевает сказать многое, а кто-то кричит ни о чем.
– Мы – последние выжившие горожане Уотерфорда, гордые потомки, мать их, основателей.
Бруно и Гейб Рейнеры выглядели так, будто их съел и переварил взрослый лось. Маленькие, но жилистые, они собирали черные, как нефть, волосы в тугие хвосты, а грязь на их лицах давно перешла в стадию, следующую за «спекшейся».
Старшему, Бруно, было за пятьдесят (и это ставило под сомнение теорию о том, что вирус пробуждается с возрастом носителя), а еще у него не хватало куска уха. Сперва он назвался сам, а после, с помпой, представил «сына Гейба». Этот его апломб отталкивал, вызывая ощущение, будто Нико, Леннон и Кит пересекли горы, каньон и нескончаемые рои мух с одной-единственной целью – познакомиться с отпрыском Бруно, Гейбом Рейнером, Избранным.
У Гейба постоянно слезились глаза, а лицо напоминало пустой мятый рюкзак. Он ходил прихрамывая и таскал с собой некий предмет размером с винтовку, состряпанный из жгута, металлического прута и палок. О назначении этого оружия оставалось догадываться.
То, как оба держались, как Бруно говорил, и оружие, с которым расхаживал Гейб, тусклые взгляды мужчин – все это делало их идеальными кандидатами в Железные Маски.
Особенно Бруно, который явно притворялся, строя из себя образец гостеприимства.
Завел ребят в церковь – и, пока они присматривались к необычной архитектуре, принялся без умолку трещать о ее истории. Внутреннее убранство напоминало Нико фотографию одного старого города, пережившего бомбардировку: дома в нем с одной стороны стояли целые, а с другой обрушились.
Дальняя стена церкви вместе с частью потолка обвалилась полностью, а поскольку граничила с той стороны церковь с лесом, то Нико уставилась в темную чащу. Прямо посреди зала устроили огромную костровую яму, в которой яростно горело пламя; дым поднимался вверх через отверстие в крыше. На уцелевших стенах висели факелы, которые вместе с пламенем в здоровенной яме и объясняли относительное тепло в помещении, а заодно и испарину на полу.