– Тс-с, – сказала Нико. – Не говори.
Из-под кофты Кит достал Дакотину цепочку с серебряным ключом.
– Ух ты, – сказал он, подняв руку и глядя на ключ между нарисованной луной, угловатым компьютером и черной собакой внизу. Кит прикрыл один глаз, и ключ, огромный и мерцающий, стал частью мурала.
Вот бы Нико перестала плакать. Хотелось рассказать ей, как это чудесно, как это совершенно, что часть его Дакоты помогла наконец завершить картину.
Все хорошо, попытался сказать Кит, но стоило открыть рот, и на губах распустился плотный бутон – не пурпурный, но красный, и тогда Кит, единственный художник, который сумел закончить хотя бы одно свое творение, умер.
Нико
В Век Мух законов много. Люби, но не влюбляйся. Пой песни и читай книги о прожитых сполна жизнях, но не мечтай прожить свою. Города стерты в прах, история утрачена, а время остановилось. В этом древнем вдохе мира юные живут как могут. И те, кто выживает, обнаруживают в корне своего исходного кода паразитический элемент: ты чинишь вред другим, и другие вредят тебе.
Так было всегда.
Разум Нико давно принял первобытность, это сердце упрямилось – до сего момента.
Она смотрела, как гаснет взгляд Кита, чувствуя кровь на руках и долг перед тем, кто отдал свою жизнь за нее, глядя на смерть, которой заплатили за ее жизнь.
Он же знал, где надо сесть. Точно знал, на что идет.
Бруно поднялся из-за стола и, обойдя его, встал рядом с Нико и Ленноном.
– Послушай вы меня, и этого бы не случилось. – Он обернулся к лесу и крикнул Гейбу, чтобы открыл люк. – Теперь придется Бог знает сколько отсиживаться под землей, пока мухи не прилетят за ним. А все, что после мух останется, вы подчистите. – Он указал на расползающуюся по полу лужу крови.
Нико сквозь слезы увидела ключик в руке у Кита, забрала его и спрятала в боковой карман куртки – не зная зачем, но уверенная, что Кит не хотел бы, чтобы ключик оставался в этом месте.
– Надо убираться отсюда, – сказал Бруно, но не успел он ничего добавить, как из лесу донесся выстрел.
Не «вжик».
А «бах».
Бруно окинул лес испуганным взглядом.
– Гэбриел!
Нико бережно опустила голову Кита на каменный пол. Посмотрела на Бруно, который снова позвал сына.
«Пора. Действуй».
Вот только нож… она выронила его, когда Кит упал.
«Он тебе не нужен».
Бруно неотрывно смотрел на лес.
– Гейб!
«Ты сама оружие, иного тебе нужно».
Нико бесшумно встала.
«Действуй».
Бруно набрал в грудь воздуха, чтобы снова позвать сына, и тут она метнулась к нему. Ухватила за хвост и дернула, запрокидывая ему голову. Мельком заметила смятение в глазах и тут же ударила со всей силы основанием ладони в адамово яблоко, утопив его в глотку, как в слабо натянутый барабан. Тело Бруно упало было, но Нико крепко держала его за хвост. Тут же рядом возник Леннон и вздернул Бруно, глаза которого превратились в две темные луны, на ноги. В голове мелькнула смутная мысль: услышит ли Нико пулю или камень, прежде чем они сразят ее. И когда из лесу раздался второй выстрел, она приготовилась к боли, но не ощутила ничего, кроме предвкушения своей первобытности. Наклонилась к задыхающемуся Бруно и прошептала ему в здоровое ухо:
– Я сильнее, чем кажусь, выродок, – и впилась ему в шею, прямо в твердое и жилистое, сырое мясо. Солоноватый вкус заставил сильнее стиснуть зубы. Бруно пробовал кричать, но она слышала только милый голосок, который спрашивал, доводилось ли ей пробовать по-настоящему вкусные помидоры. Она впилась крепче, и тут уже другой голос – реальный и близкий – позвал:
– Эй. – На плечо легла рука…
Прикосновение другого человека выдернуло ее из задумчивости; Нико разжала зубы и позволила Бруно упасть: он цеплялся за шею, выпучив глаза, и бился в агонии. Нико выплюнула на пол то, что еще оставалось от него во рту.
– Все хорошо, – сказал тот новый голос.
Обернувшись, Нико увидела незнакомую девочку примерно одного с ней возраста: темнокожая, в красной бандане, что прикрывала один глаз. В другом, открытом глазу́ читался взгляд человека, давно привыкшего к темным местам.
Свет догорающего пламени в яме отражался от Китовой крови и отбрасывал на его тело странные отблески. Бруно лежал в углу, в луже собственной крови; одной рукой он цеплялся за дыру в шее, другой – за раненую ногу, изрыгая при этом хриплые животные звуки.
Так вот кому предназначался второй выстрел. Вот почему Нико не ощутила боли: пуля была не для нее, а для него.
Незнакомая девочка склонилась над Китом. Убрала волосы у него со лба и попыталась оттереть грязь с лица.
– Надо уходить, – тихо проговорила она.
То, как нежно она обращалась с Китом, как держала его голову…
– Ты Лэйки, – догадалась Нико.
Девочку будто придавило тяжелым грузом. Верный признак того, что в ее душе зияет дыра – на месте, которое некогда занимал друг. Нико вспомнила о папе: видел бы он ее сейчас. Пожалел бы тогда, что отправил ее в Манчестер? Далеко ли зашло его обратное цветение? Жив ли он там вообще? Когда живешь один в Сельском Доме, наружу из тебя прорывается тьма, но даже это лучше одинокой смерти в глуши.
– Идти надо немедленно. – Лэйки встала, утерла слезы и сняла со стены факел. Потом обратилась к Леннону: – Нести его сможешь?
– А что с другим? – Он указал на лес. – Гейб…
– Я его застрелила, – ответила Лэйки. – Гейб мертв.
Так вот кому предназначался первый выстрел.
Бруно, истекавший кровью в углу, при известии о смерти сына издал булькающий звук, и его взгляд остекленел.
Леннон бережно поднял с пола Кита, а когда направился к двери, Лэйки остановила его:
– Не туда. – И повела всех за собой к дыре на месте заднего фасада. Гарри забежал вперед и первым выпрыгнул в пролом; остальные последовали за ним, и, когда их ноги ступили на снег вперемешку с землей, звериный хрип у них за спинами сменился словами:
– «И владычествуйте…»
Бруно встал на четвереньки, полуживой, мокрый насквозь от пота, крови и мочи, каждая унция которых безудержно стремилась покинуть тело.
– «…над птицами небесными…»
Рядом с Нико оглушительно громыхнуло, и просвистевшая рядом с головой Бруно пуля выбила каменную крошку из расписанной муралом стены.
В каких-то шагах от Нико Лэйки воткнула факел в землю и целилась в Бруно из винтовки. Нико об огнестрельном оружии ничего не знала, зато по позе сразу увидела в Лэйки человека, который точно в нем разбирается.
– К нему ползет, – пробормотала Лэйки в приклад.
К чему ползет?
Лэйки снова выстрелила. На этот раз пуля ударила Бруно в плечо, отбросив его на пол. Бруно застонал и снова рывком поднялся.
– Выродок. – Лэйки переломила ружье и выругалась. – Паршивый четырехзарядник.
Бруно в церкви возился с чем-то на полу.
Тогда Лэйки выдернула из земли факел.
– Так, ладно. Бежим. Живо. – Она развернулась к лесу, и в догорающем свете Нико увидела выражение на окровавленном лице Бруно, потом услышала, как провернулся ключ в замке, и до нее дошло, что он собирается сделать. Она развернулась, побежала следом за Ленноном – тельце Кита трепыхалось у него на руках, – а впереди скачущий огонек факела в руке у Лэйки указывал им путь через дебри. Мельком Нико увидела неуклюже распростертое на земле мертвое тело. Гейб. Череп вдребезги, в руках – поверженный «Голиаф».
Позади зажужжало…
Огонек факела замер на месте, и когда Нико догнала Лэйки, то увидела, как Леннон с телом Кита спускается под землю. Лэйки придерживала для него открытой крышку люка подземного бомбоубежища.
– Я пошла, – сказала она. – Ты спустишь мне пса.
Она слетела вниз по лестнице, а Нико подобрала Гарри. Было неудобно прижимать его к себе на весу, но пес поджал хвост и не сопротивлялся. Нико сказала:
– Все хорошо, – и пообещала питомцу двойную порцию мюсли.
Потом передала его в протянутые руки Лэйки.
– Отлично, идем!
Жужжание взорвалось грохотом; Нико уже хотела спуститься под землю, но в последний миг обернулась, увидела из-за крышки люка, как рой вырвался из своей могилы, и не смогла отвести взгляд. Это было то, что настигло оленя в лесу, только умноженное в бесчисленное количество раз: мухи текли из катакомб, закручиваясь безумным восходящим вихрем; отдельные отростки роя метались в стороны, но от ядра не отрывались. Как осьминог, подумала Нико: один мозг управляет нервной системой, и еще по одному – на каждое щупальце; рой действовал как единое целое, Нико и вообразить не могла такой сплоченности, еще не слышала такого шума и не встречала такой ярости. Сколько лет эти мухи скрещивались друг с другом и жрали друг друга там, во тьме катакомб, терпеливо дожидаясь своего воскрешения? И вот, дождавшись, времени тратить не стали.
Погребенные под этим гулом, раздавались призывы Лэйки и Леннона спускаться…
Объятый яростью, рой закручивался в цилиндр, выписывал фигуры вокруг тела Бруно: гигантскую арку над его головой, вращающийся обруч на высоте талии; то и дело рой распадался на отдельные особи, что метались по сторонам как им вздумается, но потом вновь собирался в торнадо, в глазу которого находился Бруно. Нико видела лишь силуэт, как мухи облепили его скафандром, накрыли каждый дюйм кожи. Его темная, пульсирующая форма вскинула руки к небу и отрыла рот, намереваясь изречь что-то, но мухи, видимо, узрели новое манящее отверстие и хлынули в него. Набились Бруно в рот, спустились в ад его чрева, сгибая тело так и этак, распирая его, точно воздух, наполняющий шарик. И когда Бруно начало поднимать в воздух, в голове Нико возникла мысль: вот божественное чудо, восхождение в рай того, кого Бог счел достойным и спас.
Случилось все не сразу, словно мухам требовалось время на разогрев, но уж когда они набились в Бруно под завязку, то церемониться не стали. Рой поднял его в воздух, мимо мурала с мерцающей техникой, сквозь дыру в потолке. Он поднимал Бруно все выше и выше, и его тело уподоблялось мухам, вливаясь в их коллективный разум. Оказавшись в небе, рой окрасил все черным, и оно стало темнее, чем за миг до того. И вот уже из-за спины Нико звучало гудение другого роя, летевшего, точно акулы, на кровь, сведенного с ума одним только запахом. Нико спустилась и закрыла крышку люка. Подумала, что лицезрела восхождение, только не в рай и не по промыслу Божьему. Куда бы Бруно ни унесло, завладело им его собственное паршивое дельце.